Команда мести

– А что у нас может случиться? – вопросом на вопрос ответил Михайлов. Он наконец-то справился с непослушной одеждой и теперь возился у сейфа. – Все как всегда – убийство…

– Откуда же такой ажиотаж?

Что ни говори, но постоянное «общение» с трупами неминуемо приводит к тому, что оперативники вторых отделов на многое начинают смотреть более практичным и циничным взглядом. Подумаешь, убийство! Вчера вон тоже кого-то убили… И позавчера… И завтра кого-нибудь убьют… Так зачем тогда поднимать шум и суету? Труп – он, знаете ли, уже мертвый. И никуда не убежит. Так что особо спешить некуда. Да и незачем.

– Убили областного федерального судью. – Игорь вытащил из сейфа пистолет и заталкивал его в плечевую кобуру. – Прямо на ступеньках суда. По большому счету, плюнули нам в лицо. Да и не только нам. Смачно так плюнули, со вкусом. Весь город на ушах стоит.

– Ты на место происшествия? – Вопрос, по сути, был глупым. Областной судья – это фигура масштабная. Сейчас там, на месте происшествия, собралось все руководство области. Как полицейское, так и административное. И наверняка прикатили какие-нибудь депутаты – выборы не за горами… Толку от этакой толпы никакого. Но и не появиться там нельзя – не поймут, запишут в неблагонадежные. – Я на машине, если хочешь – подкину.

– Это было бы хорошо. – Игорь затолкнул-таки пистолет, застегнул кобуру, повел плечами, позволяя ремням разойтись по плечам и спине. – А то наша машина в Еловку ушла. Подъедет уже туда, к суду.

– Тогда пошли, – поднялся Максим.

…До места происшествия приятели добрались достаточно быстро. Во-первых, несмотря на время, которое принято называть «часом пик», транспорта на улицах было не так уж и много – погода… Во-вторых, и здание областного УВД, и здание областного суда находились на одной улице, только в разных ее концах. Ну, и третье – машина Оболенского. Угольно-черный джип «Рейндж Ровер» с наглухо затонированными стеклами производил впечатление на обывателей. Традиционно на таких машинах ездили «крутые» и подражающие им недалекие чинуши, успевшие где-нибудь чего-нибудь скрасть. И те и другие, подсознательно догадываясь о своей ущербности, стремились если уж и не к великому, то хотя бы просто к большому. Максиму же этот джип достался в наследство после смерти деда-академика. Зачем он понадобился старику, который на нем так ни разу и не выехал, – об этом история умалчивает.

Перед тем как покинуть салон автомобиля, Игорь обернулся к приятелю:

– Ты смотри… Можешь ехать домой – ты ведь еще в командировке.

Игорь прекрасно знал, что не любит Оболенский таких вот шумных и бестолковых сборищ. Начальству-то что – приехали, потолкались, отметились перед камерами тележурналистов, дали всевозможные указания и… уехали, забыв про это дело. А работать, доводить до конца – тем, кто у камер не «светится» и указания не дает, а как раз их исполняет. И кто вынужден начинать путь к поиску убийцы – иногда очень непростой и извилистый – в такой вот суматошной, нервозной обстановке, которая была создана искусственно.

Максим ничего на это не ответил – просто вышел вслед за начальником и другом.

– Ага! Михайлов появился! – Заместитель начальника УВД, стоявший с краю толпы «вип-персон», первым заметил приближающегося начальника второго отдела. – Долго спишь, господин полицейский!

Игорь промолчал, не отреагировал на отпущенную в его адрес шпильку. Помнил незабвенного Козьму Пруткова, в частности, его высказывание о пользе споров с дураками. Просто присоединился к компании руководителей – положено ему с ними толкаться. Статусность обязывала…

Максим же отошел немного в сторону. Наблюдал за тем, как рисуется перед журналистами некий мордастенький депутат:

– Я как профессионал…

Ага. Профессионал. Выпускник военного училища успел какое-то время поработать в полиции, то ли в службе тыла, то ли в паспортно-визовой, после чего пробился в депутаты областной думы. Пробившись, начал всех всему учить. Женщин – рожать детей, пчел – собирать мед, детишек – играть правильно в их детские игры. Ну а ментов, соответственно, – правильно раскрывать преступления. Иной раз нес полную, жутчайшую ахинею, нисколько этим не смущаясь. Лишь бы – на камеру, лишь бы имя на слуху, лишь бы попасть очередной раз в обойму. Ведь, по большому счету, бывший замполит ничего в этой жизни не умел – только болтать языком и разворачивать походную ленинскую комнату. Так что изо всех сил держался этот подвижный толстячок за свое депутатство, как утопающий за спасательный круг.

– …Утверждаю, что убийство судьи Малышевой…

Максим встрепенулся, поднял голову. Что этот сейчас там сказал?! Подходить и переспрашивать не стал – просто развернулся и направился к тому месту, где лежал труп.

Тело все еще находилось в той же луже. Это в Америке – да и то, если верить их кино, – раз, упаковали труп в красивый пластиковый мешок и увезли. А у нас, в стране суверенной демократии, он будет лежать на самом людном месте несколько часов, пока не прибудет на место следственно-оперативная группа, пока его не сфотографирует криминалист, пока следователь прокуратуры не напишет протокол осмотра места происшествия, пока судмедэксперт не скажет вслух о том, что «пациент скорее мертв, чем жив»…

Оболенский подошел к телу, склонился над ним, отбросил прикрывавшую лицо тряпку. Голова мертвой женщины была в крови, но лицо осталось чистым. Широко открытые глаза немного удивленно глядели куда-то в низкое серое небо.

Майор отшатнулся, даже отступил на шаг. Обернулся к следователю прокуратуры из района – совсем молоденькой девчонке, недавней выпускнице юрфака:

– Криминалист и медик закончили?

– А вы кто такой, чтобы спрашивать? – окрысилась промокшая, усталая и потому раздраженная девчонка.

– Конь в пальто, – спокойно, не повышая голоса, ответил Максим. – Я спрашиваю – криминалист с медиком закончили?

И было что-то такое в голосе, что девочка не осмелилась ни давать выход своему раздражению, ни даже протестовать. Сглотнула слюну и торопливо проговорила:

– Да, закончили.

– Да что же вы делаете, твари? – удивился Максим и опять развернулся к трупу. А дальше началось уже нечто вообще невообразимое…

Стильно одетый оперативник опустился рядом с телом на колени. Прямо в лужу. Осторожно, почти нежно касаясь, взял тело женщины одной рукой под спину, второй – под колени и медленно встал на ноги.

– Что он вытворяет?! – послышался растерянный возглас от толпы «випов».

– Где труповозка? – спросил Оболенский, обращаясь к юной прокурорше.

Трупы вообще тяжело удерживать на руках. Кто попробовал это делать, тот знает. Да и Оболенский не производил внешне впечатления богатыря. Чуть выше среднего роста, худощавый. Ну разве что запястья значительно шире, чем у среднего человека такой же комплекции. Но кто их видит, эти самые запястья? Поэтому стороннему наблюдателю было бы странно наблюдать, что оперативник удерживал труп на руках с непонятной легкостью.

Правда, и женщина, при жизни производившая впечатление высокой и крепкой, как-то неожиданно оказалась маленькой и худенькой.

По брюкам и куртке Максима стекала ручьем грязная, смешанная с кровью вода, но он не обращал на это внимания.

– Я что, неясно что-то спросил? – Оболенский продолжал обращаться к юной прокурорше. – Труповозка где, курица?!

– Т-там… – Испуганная «курица» махнула рукой куда-то в сторону. Максим, развернувшись, размеренно, как автомат, направился в указанном направлении.

– Да остановите его кто-нибудь! – заорал кто-то из «випов».

Ближе всех оказался почему-то депутат-«профессионал». И именно ему пришла в голову такая блажь – попытаться остановить Оболенского.

– Что вы делаете? – встал он на дороге опера. Мужественное выражение лица, приподнятый подбородок. Депутат не забывал коситься в сторону телекамеры, отслеживающей каждый его жест.

– А если бы тебя вот так? – приостановившись, спросил Максим. – Несколько часов в грязной луже… Разве же она это заслужила?

– Ну-у… – Депутат на мгновение замялся, но апломб вернулся к нему очень быстро. – Это не вам решать! Есть следователь! В соответствии с законом, именно он… Оуууу!..

Зажимая руками отбитую промежность, депутат скрючился в три погибели, медленно опустился на колени, после плавно перетек на бок. Чуть поерзал и замер в позе эмбриона посредине довольно глубокой лужи. Удара, который нанес Оболенский, никто из окружающих заметить не успел.

А Максим не спеша, но уверенно направился в ту сторону, где стояла труповозка – «уазик»-«таблетка»…

Самолет совершил посадку поздно ночью. Обычный с виду «Як-40», далеко не новый. Впрочем, новых уже и не было… Снят с производства.

Зато внутри… Отделка салона поражала воображение роскошью и комфортом. Фактически самолет представлял собой полностью меблированную летучую квартиру из нескольких комнат. Спальня, кабинет, обширная гостиная, туалет, ванная… Владельцу этого самолета, известному промышленнику и финансисту Виктору Георгиевичу Малышеву, приходилось много перемещаться по стране и по всему свету, вот и пришлось позаботиться о комфорте и удобстве путешествий.

Самолет Малышева освободил ВПП и покатил по рулежным дорожкам куда-то в глубь аэропорта, подальше от здания аэровокзала. Виктор Георгиевич не хотел встречаться с журналистами, которые, вне всяких сомнений, уже поджидали его на выходе из зала для вип-персон и депутатского зала. А в этой стране желание человека с деньгами – закон. Вот и перегоняли самолет куда подальше, прятали на самой периферии аэродрома.

Сам Малышев – высокий, худощавый мужчина в возрасте, близком к сорока годам, – сидел в кресле, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Казалось, он спал. Однако сидящая рядом с ним красивая женщина, лет на десять моложе Виктора, его жена Вероника, видела, как подрагивают ресницы супруга. Он не спал. Да и не смог бы уснуть при всем своем желании.

Сообщение о смерти матери шокировало Виктора. Нет, все мы, конечно же, смертны, а его мать тем более была женщиной далеко не юной. Но смерть насильственная, от руки, как говорится в полицейских протоколах, «неустановленного преступника»… Это, знаете ли, слишком. Такого Зинаида Григорьевна Малышева не заслужила.

Виктор размышлял, как ему жить дальше. Понятно, что он не покончит жизнь самоубийством и не уйдет в монастырь. Но ему придется все оставшиеся дни провести в ясном и четком осознании того, что в смерти матери виноват он. Только он один, и никто другой. Ее нужно было забирать из Красногорска уже тогда, когда родился Дениска, и она была готова уйти в отставку. Но в какой-то момент именно он, сын, дал слабину. Побоялся, что, оказавшись рядом, мать начнет ломать привычный образ жизни сына. И не стал настаивать. Забери он ее тогда, прояви больше решительности – и была бы сейчас мать жива. Так что убил ее не неизвестный стрелок – ее убил он сам. Виктор Георгиевич Малышев.

Самолет остановился. Двигатели взвыли в последний раз и затихли. Все. Они на месте.