Москва литературная №7, 2024. Стихотворения. Проза. Рецензии. Интервью

Уже готов материал новеллистического плана, сборник трагикомических рассказов, с элементами автобиографии, он в процессе работы. Есть произведение даже во многом мистического характера с авантюрным сюжетом. Давно задуман, и в целом реализован кулинарный проект «Вкус Любви», который придётся по душе как обычным гурманам, так и литературным. И, конечно, очередной поэтический сборник. Куда ж без него?

В заключении хочется сказать. Вообще, я очень счастлива, что когда-то я была очарована Словом, а теперь занимаюсь литературой и реализую сценические проекты. Несмотря на все страхи, сомнения и отсутствие профильного образования, я смогла опереться на свою веру и мечту и стать той, кем я всегда хотела Быть. Быть, а не казаться. У меня, кстати, так и называется одно из моих поэтических произведений. Творчески одарённые люди очень часто ломаются именно о сомнения. Неверие в себя и отсутствие поддержки, порой, пагубно сказываются на судьбе человека, тормозя его развитие. Поблагодарите всех, кто в вас когда-то не верил и относился к вашей деятельности скептически, и сделайте всё наоборот! И поверьте в себя сами! От всего сердца мне хочется пожелать читателю, быть смелым и решительным. Воплощайте в жизнь свои самые дерзкие мечты, следуйте за голосом вашего сердца и никогда, никогда не предавайте себя.

«Обыкновенное чудо» в деревне С.

На левом берегу Волги есть маленькая деревня.

Назовём её деревня С.

Вот в этой самой С. и произошёл совершенно чудесный случай, который в корне изменил моё отношение к Вере.

Деревня из ста домов ничем примечательным не отличалась. Песчаная упругая дорога вдоль длинных шеренг полуразвалин, снующие по дороге коты и покосившиеся заборы.

Единственной достопримечательностью сего места была протекающая в низине холма Волга. Устье реки приходилось как раз на начало заброшенной деревушки и огибало её практически всю. С какого двора ни посмотришь: везде Волга и зелёные холмы. Красота да и только.

Деревушка стояла на возвышении и ветхие домики да халупистые дворики уходили гниленькими ступеньками прямо в воду. Я представила, как когда-то женщины, жившие тут, прямо босиком, волоча за собой по земле юбки из легкого штапеля, спускались к воде на заходе солнца, чтобы искупнуться в парном молоке, что немного остыло после кипения удушливого дня.

Сначала я было восхитилась увиденным пейзажем, но когда пришлось спуститься до воды, несколько раз ругнулась матом, проваливаясь то одной ногой в холодную землю, то подворачивая на хлюпкой ступени другую. Говорят, Волга холоднее Оки, но поди разбери, если жара стоит такая, что топор впору вешать, да тряпки к телу липнут и мокнут. Песчаный бережок, пузырчатые мелкие волны прозрачной Волги окутали мои ступни лёгкой прохладой. Ноги сами пустились в пляс по воде и, провалившись в мягкое песочное дно, я впервые за долгое время с невероятным блаженством упала в речные объятия. Ноги выписывали в воде невообразимые кульбиты, в памяти всплывали спортивные и длинноногие синхронистки и я, как заведённая юла, буравила воду с особым остервенением. Не знаю, сколько прошло времени моей возни в Волге, но, уже довольно продрогшая, я бросилась в комбинашке на песчаный берег греться и сохнуть. Волосы свалялись с песком, капли, высыхая под палящим солнцем, не успевали прокатиться по всему лицу и застывали где-то на уровне носа. Я убрала со лба прядь волос с песком, брезгливо отряхнула лицо, села, обняв колени, у кромки воды и стала разглядывать окружающую меня местность.

На маленьком, сплошь залитым солнцем пятачке росла раскидистая ива. Ветки её, словно тоненькие девичьи руки, спустились в прохладную реку. Ветер нежно обвивал стан уже немолодого дерева, чьи корни наверняка уходили в глубь земли на несколько десятков метров, и лишь непослушная листва на его ветках ликовала и заигрывала с тёплыми лучами солнца. Я представила, как здесь должно быть красиво на закате… я представила, как яркое, золотое огниво пробивается сквозь густые ветки дерева, и лучи, что понастырнее, растворяются в ряби неспокойной реки. Мне представились юные влюблённые, когда чувства так велики, так горячи, что еле уловимое прикосновение его руки к твоим волосам приводит в неописуемые восторг, к буре эмоций в душе. Остывшие солнечные лучи ещё вроде бы сильны в своих чувствах, но их нежность соприкосновения с водной гладью, как глясе в твоей чашке, горячий ароматный кофе, что обволакивает собой холодные чувства сливочного пломбира… и пломбир тает в горячих объятиях страстного напитка, а холодные пики мороженого, как бы, сопротивляясь, плавятся от дикого удовольствия. Нафантазировав в своей голове про кофе, мне ужасно захотелось этот кофе раздобыть.

Но по факту я сидела на горячем песке в подсохшей мятой комбинашке, с песком в голове, и с утра у меня во рту не было и маковой росинки. В машине ждала гора нарезанных яблок: их я натаскала у соседей своих друзей, что рьяно меня подкидывали на чужой забор за день «до». Солнечные лучи рассредоточились по всей Волге, и в мерцании их было что-то волшебное, то, что непостижимо ни уму, ни взгляду. Я вскочила и бегом побежала по воде, рассекая руками и ногами солнечную водную дорожку, громко смеясь и радуясь. Не вспомнилось мне, когда же я так задорно и лихо смеялась простому человеческому… не вспомнилось мне и позже. Обмывшись от песка, нанырявшись до упаду, я вылезла на заброшенный берег и прислонилась к приветливой ивушке.

Я вспомнила себя пятилетней, в хлопковой белой панаме и застиранных до дыр белых трусах, что были на размер больше моего. Тонкая резинка их была вывернута наружу и через небольшую дырку в ткани завязана небрежным узлом, чтоб это болтающее «нечто» наверняка не потонуло в торопливом течении Хопра. Ностальгические воспоминания о родных и о том беззаботном времени встали комом где-то на уровне горла. Ива спрятала мои слёзы под еле уловимым шелестом тоненьких веток в воде. Поблагодарив это место, я медленно поплелась по шатким ступенькам наверх. Машина стояла под огромной сосной и ни капельки не прогрелась. Я залезла голым задом на теплое сиденье и растаяла, как тот сливочный пломбир в дымящемся кофе. Накинув цветастый сарафан, наевшись тёплых яблок, что задохлись и нагрелись в пакете, я решила объехать эту деревушку. Странное чувство меня охватило, когда я проехала пару деревенских улиц. Дома были или пустые, или заброшенные, или покосившиеся, да сгнившие от старости. На старых ставнях гнездились лишь птицы, да кошки голодные вылезли к вечеру на тёплые рассохшиеся подоконники.

Я проехала туда, сюда – и никого. Выезжая с одной из улиц, а деревня была большая, домов по 15 в ряд точно, да земли сколько ещё заброшенной, кроме одиноких покосившихся заборов я не наблюдала ничего больше. Колёса машины шуршали по песчаной дороге, и лишь шелест листьев да шум качающихся хором стволов деревьев разбавляли висящую в деревне С. тишину.

Где-то неподалёку в едином порыве в небо взлетела стая голубей. Испуганно и дерзко они рассредоточились в воздухе в разные стороны и разлетелись кто куда. Мне стало интересно и любопытно, откуда они всколыхнулись так. Голуби – это тебе не вороны, которым только «где б, что урвать», они будут поинтеллигентнее.

Проехав деревню вдоль и поперёк, я остановилась у маленького полуразрушенного храма. Железный заборчик полностью был спрятан за сухим, поседевшим от палящего солнца камышом. Камыш растёт на болотистой местности, в крайнем случае, возле какого-нибудь водоёма, а тут только песок да земля от жары высушенная. Раздирая сухие ветки осоки да камыша, от калитки я кое-как пролезла на территорию храма. Когда-то тут была мощёная кирпичная дорожка к нему, но сухой бурьян да заполонившая всё в округе жёсткая трава проросла, по-моему, даже сквозь камни.

Мне вспомнился одинокий мак на пути к храму. Алый цветочек с тонкими бархатными лепестками на тоненькой, немного колючей ножке рос один одинёшенек посреди огромного сухого поля. Подойдя поближе, я искренне восхитилась его силой воли: расти одному, да среди безродной осоки, да изредка не возьми откуда встречающихся колосьев пшеницы или ячменя… Чёрт его знает, что за трын-трава такая тут разрослась?

Больше всего меня поразил тот факт, что тоненькая ножка цветка гордо держала алый бутон среди двух огромных каменных валунов.

– И среди камней есть жизнь! – восхитилась я достоинством одинокого цветка, поцеловав нежно распахнутый навстречу солнцу бутон прямо в тычинку.

Дверь в храм была наглухо заколочена досками. Фундамент его давным-давно просел в землю, на стенах повсюду сыпалась старая краска, белые сухие части стены можно было отколупать одним ногтем.

– Мда! – подумала я, – видимо в храме лет десять, а то и больше, никого не было. Но желание посмотреть, что там внутри, меня не оставляло. Пройдя по кругу церквушки, я так и не нашла ни одного запасного входа, кроме заколоченного. Окна были достаточно высоко, и с земли я бы так и не допрыгнула до них: ещё бы, во мне было кило 70, тяжёлая и неповоротливая махина. Я облокотилась о стену и стала думать, как бы пробраться внутрь. Прошастав вдоль и поперёк местность, в лохматых и колючих кустах шиповника я обнаружила старый деревянный стол.

– Полдела сделано! – цокнула довольная я. Но не тут-то было. Началась ожесточённая борьба между мной и силами природы, ведь ножки стола намертво приросли к земле. Более того, по старой выцветшей доске роем бегали оголтелые муравьишки. Колючий кустарник то и дело впивался в мою поджаренную кожу рук, оставляя мне на память мерзкие царапины. Впору было бы это дело всё бросить, но желание рассмотреть заброшенный храм изнутри было сильнее. В голове крутилась сладкая преступная мысль, что всё запретное гораздо вкуснее всего доступного! Тут и кусок палки деревянной в траве отыскался, и работа пошла быстрее. Отрыв ножки, я с усилием выдернула стол из кустов. Нарвав листьев огромного лопуха очистила поверхность стола и, подперев им одну из стенок храма, водрузилась на него ногами. Моё лицо упиралось аккурат в середину церковного окна. Местами оно было треснуто, в паре мест и вовсе прилично разбито. Узорчатое пыльное стекло когда-то выглядело цветной стеклянной мозаикой. Очень приличной, между прочим. Я плюнула на небольшую часть витража и протёрла ладонью небольшой участок окна. Внутри было пыльно и светло.

Рассеянные солнечные лучи заливали весь храм изнутри, оттого было мило и очень уютно. Я постояла ещё минут пять, прилипнув лбом и носом к стеклу, и решила-таки в храм залезть. Но не пролезла бы: острые углы стекла опасно вылезали в верхней части рамы. Оглянувшись по сторонам, ещё раз убедилась, что вокруг ни души и, спрыгнув на землю, отыскала приличный такой булыжник. Стёкол я никогда не била да и вообще была крайне воспитана всегда, но тут и желание, и некий авантюризм взяли верх над разумом. Прикусив больно губу, я пару раз стукнула камнем по окну. И разбить не смогла. Рука не поднялась. Постояв с булыжником в обнимку, мы решили, что если даже и разобьём сейчас стекло, то потом обязательно чем-нибудь возместим, в конце концов рама и так почти пустовала незнамо сколько лет до меня.

Стекло звонко треснуло в нескольких местах и вместе с булыжником громко плюхнулось на пол церквушки. Я просунула голову внутрь и оглядела обстановку с высоты.

– Мне однозначно свезло сегодня, – пробубнила я, осторожно слезая по старенькой самодельной лестнице вниз мимо деревянных лесов, что стояли почти по всему периметру церкви.

На окне, правда, остался болтаться кусок от подола моего сарафана. Я пролезла в дырку рукой, повертела дырявое платье на свету и, вздохнув, огляделась по сторонам. Под куполом было даже жарко. Крыша тут дырявая, и сквозь дыры в этой крыше как раз спокойно пролезали голуби: так и обосновались они здесь всем семейством. Никто их тут не кормил: они сами кормились, чем придётся. В какой-то момент мне стало немного жутковато. Серые стены не особо приветливо поблёскивали в лучах закатного солнца. Фрески от жары и старости облупились, некогда святые лица грозно и одиноко вглядывались в пустоту. Когда-то на этих лёгких и пушистых облаках качался ангел, а сейчас крылья его были будто обрезаны и сожжены на тусклых и пыльных стенах потолка. На затянутых паутиной колоннах зияли огромные дыры и ржавые гвозди, когда-то здесь висели иконы. Я прошлась по светлой стороне храма, огляделась по сторонам и присела на пыльную крашеную скамейку. Захотелось спеть. И я тихо стала что-то напевать. Голос разливался трехмерным эхом, и звуки полузабытых слов песни, благодаря ему, проникали в самые тёмные уголки храма. Где-то пробежала мышь, где-то прошелестели крыльями голуби и там, где было темно и как будто сыро что ли, блеснул огонёк. Как маленькое деликатное пламя свечи мелькнуло в глубине старого алтаря. От неожиданности я перестала петь. Испугалась. Меня передёрнуло, и мурашки усыпали и ноги и руки. Я прекрасно понимала, что в храме я совершенно одна, что ни одной души здесь, кроме меня. Аккуратно ступая на мысочках по каменному полу, я просеменила до входа в храм. Огромные деревянные резные двери были заколочены досками с внешней стороны улицы. Я дёрнула ручку несколько раз, дверь даже не шелохнулась. Я спокойно выдохнула и пошла по стеночке к лестнице. Огонёк замигал настырнее. Я огляделась и сделала пару шагов навстречу темноте. Там, в глубине, до меня струйкой долетел аромат цветов и ладана. Старые ржавые лампадки валялись на грязном полу храма, я прошла ближе. В нос ударил запах сырости, и стало как-то тревожно на душе.

Перед моим взором открылся невиданной красоты алтарь. Золотые части его, сверкавшие когда-то от яркого пламени повсюду стоящих здесь свечей, сейчас выглядели мрачно. Потускневшие и почерневшие лица Архангелов выглядели грозно и безжалостно. Ковёр был невообразимо грязным и жутко пах кошками. Я закрыла нос и сделала ещё один шаг вперёд. В полутьме было не разобрать ни букв, ни слов, ни лиц, но где-то в глубине, там, за дверью алтаря, меня звал к себе маленький огонёк. Я всегда знала, что в алтаре имеют право служить только мужчины, а уж войти в него?! Я стояла, поглощённая темнотой, перед входом в алтарь: и солнце уже не так освещало храм изнутри, и закат стремительно уводил золотое яблоко куда-то вдаль… у меня оставались считанные минуты, чтобы покинуть храм до вечера. Резким движением я толкнула рукой дверь внутрь святилища. Алтарь горел в закатных лучах. Комната оказалась длинная и очень светлая. Огромные арочные окна, сплошь увитые тугой паутиной, провожали последние солнечные лучи на ночлег. Алтарь сверкал величием и благородством. В тёплом вечернем свете забытые кем-то на стенах иконы блестели и переливались ярким огнивом.

Казалось, что не было темени этой до алтаря, что всё, что есть кругом, – это один ослепляющий свет! Небольшая, но такая уютная церковная комната источала дивный аромат. Я стала рыться среди груды сваленной на пол металлической посуды и старых тряпок. Разбирая светильники, подсвешники, курильницы и «Бог его знает чего ещё», нашла сущую безделушку на длинной серебряной цепочке. То был образок с Богородицей. Казалось, и не было этого образка во всей этой пыльной куче мусора! Сколько лет он там лежал? Какие тайны и секреты хранил в себе этот маленький и неприметный с виду образок?

Я бережно обтерла образок о юбку, покрутила его в руках, поразглядывала со всех сторон. Кучу мусора аккуратно собрала деревяшкой и направилась к выходу. Как вдруг за моей спиной как будто чиркнули спичкой о коробок и появился характерный для свечи треск. В дальнем углу алтаря, в старом покосившемся подсвечнике, потрескивая, догорал маленький огарок свечи. Со стоящими от ужаса волосами на голове я бросилась прочь из алтаря. Выбегая, больно ударилась лбом о колонну, прикусила язык и, пыхтя и причитая, стала лезть по еле стоящей лестнице наверх. Почти забравшись уже в окно, вдруг осознала, что в кулаке у меня маленький образок Матушки, который отыскала среди кучи мусора…

Отдышавшись и поняв, что мне ничего не угрожает, я присела на раму окна и аккуратно разжала ладонь. Казалось, лик Матушки улыбался мне с малюсенькой выгоревшей картинки. Её пристальный взгляд буравил меня насквозь, доставая душу из тела. Сквозняк громким ударом захлопнул оставленную мной от испуга открытую дверь в алтарь, и под крышей испуганно защебетали голуби. Я вздрогнула и похолодела от одной только мысли, что мне стоит всё же вернуть образок туда, где я его нашла. Матушка охраняла этот старый намоленный храм, хоть он и не был действующим уже много лет. В каждом старом храме есть свое место силы… есть свой Ангел Хранитель. В этом – витал дух Богородицы. Я вздохнула: делать нечего. Спустилась по ступенькам обратно, на цыпочках мелкими перебежками влетела в алтарь и, аккуратно протерев ещё раз образок, повесила его рядом с догоревшей свечой.

Как она там оказалась и как она загорелась, мне по сей день непонятно, но, уходя, я вдруг ощутила, что всё в этом забытом людьми, но не Богом месте, всё вокруг источает какой-то неуловимый, тонкий аромат цветов, незнакомый мне ранее.

Удаляясь на машине всё дальше и дальше от старой деревни и почти уже упустив её из виду, я полезла в бардачок за жидкостью для мытья рук. Одной рукой держа руль, другой – открывая бардачок, я не сразу заметила, что конкретно из него выпало. Спустя время я перевела взгляд с дороги на коврик соседнего сиденья. Поблёскивая и игриво катаясь в такт движению машины, на полу лежал полуоткрытый образок с иконкой выцветшей Богородицы. Тот самый.