– Это тебя не касается.
Она стиснула зубы, и во взгляде ее появилось разочарование. И еще что-то.
– Я не возьму деньги у Эрика.
Финн чуть приподнялся на цыпочках, чтобы сделать разницу в росте между ними более ощутимой, – Женевьева попыталась отодвинуться, но ей некуда было деваться, и движение лишь заставило ее коснуться Финна. В нем моментально пробудилось желание – кровь запульсировала в висках. Однако он сдержал порыв и лишь приподнял лицо девушки за подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Не делай этого, – произнес он, стараясь говорить мягко, но в словах отчетливо слышался приказ.
– Или что? – гневно спросила она. Полураскрытые губы ее были так близки, что Финн чувствовал ее горячее дыхание на своей коже, – ему хотелось прикоснуться к ним, и он не сумел устоять. Слишком много времени прошло с того момента, когда он в последний раз прикасался к Женевьеве. Он провел кончиками пальцев по шелковистой коже ее щеки, но и этого было мало, и он с жаром притянул девушку к себе, желая поцеловать. Когда губы их встретились, жар и желание охватили его целиком, и он понял, что пустота, которую он носил в себе все время с момента разлуки, наконец заполнена, но на ее месте возникла боль – только Женевьеве удавалось затронуть эти струны в нем. Позабыв обо всех благих намерениях и отбросив осторожность, он отдался своим желаниям – сейчас ему хотелось лишь брать свое, не ища компромиссов.
Он приоткрыл губы, и Женевьева сделала то же самое, отчего он вздохнул с облегчением. Руки ее обхватили его плечи, не притягивая к себе, но и не отталкивая. Его язык проник глубже, принося ему чувство наслаждения, но мозг все же не желал отключаться, и холодный разум призывал его опомниться.
Отстранившись, Финн прикоснулся лбом ко лбу девушки и замер, прислушиваясь к ее прерывистым вздохам. Сделав крохотный шажок назад, он заглянул ей в глаза и произнес:
– Я не хочу ничего отнимать у тебя, Женевьева. Я хочу лишь дать, прошу, позволь мне.
Она отчаянно ругала себя за слабость и желание поверить Финну, а разум кричал свое, что доверять ему ни в коем случае нельзя, ведь она уже совершала эту ошибку, а он обвел ее вокруг пальца своими искусными речами и лживо искренними взглядами.
Но ведь он был прав: ей и впрямь нужны были деньги от продажи изумрудов. Она присмотрела несколько роскошных черных опалов, из которых можно было бы сделать изумительное ожерелье, но денег на покупку камней не было.
Был и еще один момент: Женевьева не хотела мириться с тем, что именно Финн будет владельцем изумрудов – и даже думать не хотелось о том, что он может подарить их другой женщине. Противно было представить, как он будет застегивать подвеску на ее стройной шее, а на лице ее появится выражение неподдельного изумления и восторга…
Кроме того, комиссия от продажи была намного меньше той суммы, что Финн пытался вручить ей в чеке пару месяцев назад. В нем угадывался основной мотив – чудовищное чувство вины, и принять его означало бы подать сигнал о прощении. Сейчас же они, по сути, заключили сделку, ни больше ни меньше.
– Ладно, – бросила Женевьева. – Забирай изумруды, я возьму деньги, но пообещай, что больше не будешь ничего покупать.
Финн пожал плечами:
– Обещаю, что не стану ничего покупать только лишь затем, чтобы обеспечить тебя деньгами. Как насчет такой договоренности?
Женевьева призадумалась. Она не могла представить другой причины для траты сотен тысяч долларов ради покупки драгоценностей и потому согласилась.
– Отлично. И спасибо. Я давно хочу купить черные опалы, теперь смогу это сделать и закончить два украшения для коллекции.
– Хм-м… – задумчиво протянул Финн. – Черные опалы?
Женевьева почувствовала, как его интерес пробуждает в ней знакомое волнение, и не смогла промолчать.
– Они великолепны. Игра оттенков просто изумительна, и они идеально подойдут к ожерелью, что я создала, но до сих пор не находила для него камней. В нем предполагаются синие и фиолетовые оттенки на черном фоне. И эти опалы все из одного самородка. Они просто…
В этот момент она подняла глаза и осеклась, заметив, как смотрит на нее Финн. Волнения как не бывало – Женевьева практически ощущала, как энтузиазм покидает ее.
– Прости. Тебе, наверное, неинтересно, – произнесла она.
– Нет, не извиняйся, – ответил Финн, делая шаг к ней. – Мне нравится видеть, как загораются искорки в твоих глазах, когда ты говоришь о камнях. Твоя страсть к тому, что ты делаешь, привлекает меня к тебе больше всего, Женевьева, так было всегда.
Она покачала головой, не зная, как себя вести, как отреагировать на его слова. Конечно, ей не хватало человека, который бы разделил ее любовь к работе, и именно поэтому она скучала по работе в семейном бизнесе. Там ее окружали люди, которым одержимость минералами и камнями была понятна. И это когда-то сблизило ее с Финном – в те несколько недель он был частью ее жизни, они часто беседовали о камнях. Теперь ей было понятно, что он всего лишь пытался вытянуть из нее информацию, чтобы завладеть самым ценным семейным сокровищем.
Она отошла от Финна и махнула рукой.
– Это не имеет значения. Надеюсь, той, что ты купил эти украшения, они понравились. Они имеют для меня особое значение.
Финн склонил голову и прищурился.
– Надеюсь, их новая владелица оценит их по достоинству.
Женевьева внезапно ощутила резкий толчок в груди.
– Вне всяких сомнений. Что ж… мне пора. – Она сделала неопределенный жест, указывая на дверь, через которую ворвалась несколько минут назад, удивляясь тому, как быстро исчез подогревавший ее гнев.
Финн молча наблюдал, как гостья пятится к двери, и в уголке его рта притаилась знакомая ухмылка, заставлявшая ее испытывать дискомфорт. В его присутствии она странным образом ощущала себя раскрепощенной и в то же время смущенной, точно он видел в ней что-то такое, в существовании чего она и сама не до конца была уверена.
Положив руку на ручку двери, Женевьева помедлила – ей вдруг захотелось запереть дверь на замок и остаться с Финном.
– Позвони мне, когда снова захочешь увидеть Ноа.
На сей раз улыбка его была искренней и широкой.
– С радостью.
Всего несколько дней назад Женевьева беспокоилась относительно того, сможет ли Финн стать отцом для ее мальчика, но вчера, увидев, как он обращается с сыном, она позабыла свои тревоги. Он вел себя абсолютно естественно – возможно, потому, что во многом и сам был ребенком.
Закрыв дверь за собой, Женевьева прислонилась к ней спиной, чувствуя, что не в силах идти. Она больше не доверяла себе настолько, чтобы рискнуть вновь оказаться рядом с Финном и притворяться, что он ей безразличен.
Глава 4
Прошел уже день с момента встречи с Женевьевой, а Финн все не мог выбросить их поцелуй из головы. Страсть вспыхнула между ними с первой встречи и никогда не была проблемным моментом. Что в итоге и заставило его совершить ошибку. Чувство к девушке вспыхнуло в нем подобно тому, как он впервые, будучи подростком, увидел картину Рембрандта и захотел обладать ею или десять лет спустя влюбился в роскошный рубин размером с кулак. В конце концов он заполучил оба этих предмета. Ему просто всегда нравились красивые вещи, а в Женевьеве определенно было что-то неземное и удивительно цельное, что отличало ее от порочного мира, в котором Финн жил столько лет.
Поначалу он убеждал себя в том, что это просто искусная актерская игра с ее стороны – сложно было представить, что человек может быть столь наивен и доверчив. Особенно если вспомнить деда Женевьевы, Лэкленда Райли, и его неоспоримое влияние на жизнь внучки. Однако спустя какое-то время Финн убедился в том, что девушка ничего не изображает – она и впрямь доверчива. Точнее, была такой. Он разрушил в ней это качество и теперь ненавидел себя за это. Пусть семейная драгоценность, украденная им, вернулась на место, но ущерб, нанесенный душе Женевьевы, был невосполним. Хотя, наблюдая за тем, как она общается с сыном, он испытывал куда большее притяжение и нежность, чем когда-либо прежде.
Лэкленд сделал все возможное, чтобы держать внучку взаперти, не показывая ей жизнь во всей ее красоте. Он обучал ее сам на дому, окружил взрослыми, которые выполняли лишь его приказы, и ожидал от Женевьевы столь же покорного повиновения. Он обращался с ней как с наемной сотрудницей, нежели как с родным человеком, и это разозлило Финна. Не в первый раз ему приходилось сталкиваться с подобным диктаторским стилем обращения и никогда прежде его не волновало то, как обращаются с другими, но при встрече с Женевьевой это изменилось. Он чувствовал в ней некую внутреннюю силу – она напоминала ему неограненный бриллиант, самородок, ожидающий резца искусного мастера, чтобы показать свою красоту и сияние.
И почему ему так хотелось стать этим мастером? Отчасти, наверное, он был тем, кто подтолкнул ее к переменам – вспомнить только вчера, когда Женевьева ворвалась к нему с горящими глазами, готовая к схватке… та девушка, что он знал раньше, не готова была к подобным столкновениям. Финн ощутил, как в нем вспыхнуло возбуждение – так ему хотелось овладеть этой новой энергией и зарядиться ею. Но поддаться соблазну он не мог, это означало бы рискнуть слишком многим. Он уже однажды совершил подобную ошибку и не повторит ее. Притяжение между ними лишало его способности мыслить здраво. Между тем Женевьева сказала, что он может снова увидеть Ноа – это было действительно важно. Это был первый шаг в нужном направлении. Конечно, Финну хотелось достичь большего – например, показать сыну мир, но нужно было делать шаги к этому постепенно. Необходимо убедить Женевьеву, что он теперь другой человек, а вовсе не тот, что некогда соблазнил ее, преследуя свои цели. Он и впрямь изменился – по крайней мере, очень надеялся на это. Ему хотелось стать другим ради сына, ради семьи, которую он мог вновь обрести, уже не надеясь на это после смерти Сойера.
Телефон, лежащий перед ним, завибрировал, и Финн нажал на зеленую кнопку, чтобы ответить.
– Да, Стоун.
– У меня есть то, что ты просил. Прошу тебя, скажи мне, что ты не затеваешь ничего противозаконного. Хотя подожди, лучше ничего не говори. Мне спокойнее не знать.
Финн рассмеялся:
– Я не делаю ничего противозаконного.
Ну, или почти ничего, подумал он. Женевьеве вряд ли понравится его идея установить у ее дома и студии камеры наблюдения, но ведь она и не осознает того, насколько беззащитна.
Он же знал наверняка слабые места ее окружения и был намерен их подлатать, а потом убедить ее впустить его в дом, чтобы позаботиться о безопасности внутри. Он не хотел оставлять важных для себя людей без защиты. Ему доводилось грабить подобных им прежде.