как прежде тут, а нас уже на свете нет.
и вновь апрель осел на дни. идут снега,
и вьюжит холод, – сотней дисковых барон
прошибая до кости, а треуголкой косяка,
– [ютятся улицы] в метельный звон.
и вновь апрель осел на дни. уж не найти,
как не пытай – оставленных в пурге шагов.
зимы, бегущий смутный миг, дано вести
сквозь [белый] натиск [бури и веков].
и вновь апрель осел на дни. пусти слова,
– по чёрным водам, восвояси, [даль удвоя].
занесённый край, и ныне различим едва,
[на расстоянье в дым] – бураны, хвоя.
и вновь апрель осел на дни. кипящих пен
темнеют волны, – [юркнул] ежевичный кит,
облака взбивая, а каналы вскрытых вен
смывают берега, под вязкий малахит.
а стужа крепнет, ветер хлещет через силу.
с похорон поедут люди. немота, конец пути,
и справляют люди, неизвестную могилу,
случай навещая, что уже, венец поры.
но хорошо, что ты молчишь, и твой ответ,
как некий идеал от сгустка формы пустоты,
что в ленивом отдаленье праздных лет,
нечаянный новояз, огни из тишины.
затихли тучи, своды шумных разговоров,
что убит, забыт и проклят. так один, другой,
последний кадр, с покинутых просторов,
где, вживался в речь, – всегда чужой.
однако, я прошу, любовь моя, лишь чуда!
– выдумай заново меня, освободя из тверди.
как, порывом непогод, я выйду ниоткуда,
к дате, так уже и не ступившей смерти.
Сёстры
как прежде, мы живём
у финского залива. берега
обводит тушь сирени,
дымку роз, из облачных
кущ, идущих тёплым ветром,
золотит тесьмой весна.
шуршали волны, пеною
царапая гранит. где стёкла
дребезжат наперебой,
случайно пробегают дни;
и серебром неоглядная луна
чумным песком горит.
я вспомню вечер, лёгкое
дыханье на груди. простора
дальних блеклых звёзд
моя любовь была помехой,