Смерть этажом ниже

– Не время и не место.

Сам поцелуй не вызвал в ней удивления или сопротивления.

– Извини, – сказал Шубин.

– А чего извиняться. Я заводная. Если бы не кожан, вы бы почувствовали. Пошли, а то Федор Семеновича инфаркт хватит.

Она пошла к двери первой. Шубин натягивал аляску и смотрел на волосы Эли, очень густые, черные, прямые. Восточные волосы. А лицо русское.

– Волосы у тебя красивые, – сказал Шубин, выходя в коридор.

– Это раньше были красивые, – сказала Эля. – Я химию делала. А когда на машине стала работать, обрезала. И не жалко.

Дежурный с красной повязкой у двери поднялся, когда Шубин поравнялся с ним. Открыл дверь. Какое тупое, злое лицо, подумал Шубин.

– Он всегда так? – спросил Шубин.

– Ну что вы! Он в людях разбирается. Другого и не заметит.

– Или его предупредили?

– О чем предупредили?

– Что приехал ревизор, остановился в гостинице.

– Да какой вы ревизор?

– Вот и я говорю. А что, не похоже?

– Ревизоры разные бывают. Если вы ревизор, то секретный. Но вы даже не секретный.

– Почему?

– А потому что целоваться с шофершей не полезли бы. Ревизоры своем место ценят. Если надо, им доставят какую следует. Без риска. С керамическими зубами.

Шубин улыбнулся.

Он сел рядом с Элей на переднее сидение. Она долго заводила машину, мотор взрывался шумом и тут же замолкал.

– А еще ревизоры, даже секретные, не садятся рядом с водителем, – сказала она поучительно. – Люди на мелочах попадаются.

– Как шпионы, – сказал Шубин.

Он смотрел на ее профиль, который ему очень нравился. Он был четкий и логичный.

– Не смотрите, – сказала Эля. – А то никогда не заведу.

Машина все же завелась и, разбрызгивая снежную жижу по асфальту, развернулась к центру.

– Расскажи мне про общество защиты природы.

– Про зеленых?

– Они себя так зовут?

– Нет, это их так зовут. У нас в городе сейчас обществ посоздавалось – не представляете. Я даже не все знаю и разницу не понимаю. Есть «Память», потом «Мемориал», хотя эти хотят памятник жертвам сталинских репрессий ставить, потом «Отечество» и еще «Родина». Ну, конечно, «Зеленые», а в пединституте – политический клуб. Смешно, правда?

– Это везде происходит, – сказал Шубин.

– У вас это, может, и серьезно, а у нас их всерьез никто не принимает. Все равно власть не у них.

– А ты сама принадлежишь к какому-нибудь обществу?

– Вы с ума сошли! Мне работать надо. Митьку кормить.

– Кого?

– У меня сын есть, в садик ходит.

– Вот не думал…

– Мне уже двадцать пять, вы что думали? Девочка?

– А муж? – Шубину стало неловко – командировочный козел! Мужчина в сорок лет…

– Не беспокойтесь… – улыбнулась Эля. – Нет у меня мужа. В Томске мой муж строит новую семью. Выгнали мы его с Митькой. Так что я женщина свободная, люблю кого хочу.

Эта бравада была Шубину неприятна.

– Мне бы от получки до получки прокрутиться, не до фарфоровых зубов. Я у Федора Семеновича как личный лакей – туда, сюда, подай, привези. На себя некогда пахать. Вот и крутимся на полторы сотни в месяц.

– А он помогает ребенку?

– Он бы себе помог.

«Москвич» резко затормозил у подъезда безликого желтокирпичного клуба. Машину занесло по грязи. Эля матюкнулась сквозь зубы. Может быть, нечаянно, а может, специально для Шубина.

– Идите, – сказала она. – Вас в дверях встретят.

Она осталась в машине и не смотрела на Шубина, будто была обижена.

Шубин поднялся по лестнице. Суетливая женщина в школьном платье с белым кружевным воротничком ждала его у вешалки.

– Вам не здесь раздеваться, – сказала она. – Вам, Юрий Сергеевич, в кабинет директора.

Сейчас скажет, подумал Шубин, что видела меня позавчера по телевизору.

Но обошлось. Они прошли через буфет, где стояла длинная очередь. Шубину было ясно, что этим людям никак не управиться до начала лекции. Они будут входить и стучать стульями во время ее. В кабинете директора было натоплено, на столе стоял чай и домашние пирожки, которые, как выяснилось, испекла женщина в школьном платье. Николайчик уже восседал за столом и жевал бутерброд с ветчиной.