– Ну, где же ветераны?! – кричал Милодар. – Где ветераны с пулеметами?
Ветеранов не было. Продажный судья засчитал гол, а герой-фоторепортер поднялся, вытащил мячик из сетки и убежал с ним, давая этим понять, что никакого гола и не было, потому что и мячика не было.
Кришнаит протянул Коре кунжутную лепешку, и Кора заподозрила, что он втайне болеет за аргентинцев. Сосед с другой стороны, в наушниках, сидел, закрыв глаза, и блаженно улыбался. Это был странный человек.
Когда после пятиминутной задержки, в ходе которой солдаты отбивали у болельщиков то, что когда-то было нападающим Хуаном Обермюллером, и уносили в госпиталь, игра возобновилась. На табло горели цифры 2:0 в пользу Аргентины.
До конца первого тайма оставалось несколько минут, и стадион угрюмо шумел, не в силах придумать, чем бы взять этих аргентинцев.
И вдруг откуда-то издалека донесся крик:
– Плюш-кин… Плюш-кин… Плюш-кин…
– Плюш-кин! ПЛЮШ-КИН!
Стадион скандировал это слово, как будто кричал: «Ура!»
– Что это? – спросила Кора у толстого соседа.
Тот не услышал.
– Кто это? – спросила Кора у Милодара.
– Ах, отстань, – ответил комиссар. – Ничего не выйдет!
Тут прозвучал свисток судьи, и команды, провожаемые воем и ревом публики, спрятались в подземных туннелях зализывать раны и планировать новые атаки.
– Пойдем в буфет, – предложил Коре комиссар. Она сначала хотела отказаться – такое состояние ста тысяч человек ее удручало и вызывало дурноту, но Милодару почему-то нужно было, чтобы Кора испытала полный набор мужских удовольствий. Так что Кора, чтобы не спорить с начальством, пошла с ним под трибуны, где было шумно, накурено, воняло перегаром, валялись банки из-под пива и бутылки из-под «Смирновской» водки, где мрачно шумели рассерженные болельщики, словно пчелиный рой, готовый кинуться на прохожего, который случайно задавил его матку.
Коре показались невкусными и пресными бутерброды, которые добыл для нее Милодар, и пиво, принесенное кришнаитом, который на правах старого знакомого увязался за ними.
– Кто такой Плюшкин? – спросила Кора, чтобы поддержать светскую беседу.
– Ничего не выйдет, – сказал кришнаит и сунул Коре в карман листок со своим телефоном.
Но комиссара такие дешевые трюки не смущали, он вытащил листок из кармана и проглотил его, не разжевывая.
– Плюшкин, – сказал он, – выведен из состава команды еще до начала первенства мира. И за дело.
– За какое? – осторожно спросила Кора.
– Это был неплохой нападающий…
– Отличный нападающий, – добавил кришнаит.
– Но он нарушил режим, – сказал Милодар.
– Вообще-то все нарушают режим. – Кришнаит вытащил из кармана блокнот и написал на листке свой телефон. – Но тут дело было в принципе.
– Вот именно что в принципе, – согласился Милодар и отнял блокнот у кришнаита. – Плюшкин набрал лишний вес.
– Ну и что? – не поняла Кора.
– Ему было сказано – не набирай лишний вес. А он набрал.
– И что же в том криминального?
– Даже президент издал указ, чтобы Плюшкин сбросил лишний вес.
– А он не сбросил, – сказал кришнаит. Писать ему было больше не на чем, и он показывал номер на пальцах. – Он добавлял еще и еще.
– И стал плохо играть в футбол?
– Никто не знает, – ответил Милодар. – Он же не был допущен.
– Но почему?
– Потому что это было сделано по аморальной причине, – сказал кришнаит. – Он плотски влюбился в одну женщину. А та сказала ему, что хочет, чтобы он стал толстым и красивым. Несмотря на то что руководство команды и государства требовало от Плюшкина спортивной формы и подтянутой фигуры, он начал бессовестно жрать, нарушать режим…
– А она? – спросила Кора.
– Кто она? – не поняли мужчины.
– Женщина. Она полюбила его?
– Об этом ничего не известно, – сухо ответил Милодар, словно Кора допустила бестактность.
– Нет, – печально сказал кришнаит. – Она заявила, что толщина портит мужчину. Она не может любить человека, который ради развращающей женской любви мог пойти на нарушение спортивного режима, на предательство интересов команды и спорта в целом. Она ушла от него к председателю акционерного общества «Большой честный спорт».
– А он? – спросила Кора, пожалев футболиста.
– А он, говорят, играет в дворовой команде.
– За этим скрывались большие интересы монополий, – заметил Милодар, – молодому человеку они непонятны.
– И не хочу понимать, – ответил с достоинством кришнаит. – Я сторонник духовной любви, чистой от плотских утех. Вы меня понимаете? – Он обратил страстный и двусмысленный взор на Кору, будто предлагал ей не верить его словам.
Тут по переходам и подземным помещениям разнеслись звонки и свистки, и зрители, доедая бутерброды и допивая пиво, поспешили обратно на трибуны.
Второй тайм начался бурными атаками российской команды. Казалось, гол назревал, он, как говорят комментаторы, витал в воздухе. Но никак не мог довитать до ворот противника. Аргентинцы (их число поубавилось, так как уже трех или четырех игроков вывели из строя наши защитники, а резерв замен аргентинцы уже исчерпали) продолжали нагло обороняться, а их вратарь брал мячи, что неслись в дальние от него углы. По трибунам, как электрический разряд, пронесся слух о том, что президент обещал автору каждого русского гола по «Мерседесу-Лада», но это лишь прибавило суматохи на поле и шума на трибунах.
А когда вовсе неудавшийся ростом и неприятный на вид, почти чернокожий Каравелло, таща на плечах и спине четырех наших славных защитников, умудрился забить нам третий мяч, а подлые тринидадцы его посмели засчитать, тяжелая тишина овладела стадионом. Медленно поднялся и направился к выходу президент России, потянулись к другим выходам наиболее неуверенные в себе и слабонервные зрители.
Но основная масса болельщиков будто проснулась, будто очнулась от шока и начала скандировать все громче и увереннее:
– Плюш-кин! Плюш-кин! Плюш-кин!
По стадиону, перекрывая гул голосов, разнесся механический голос из мощных динамиков: