Вид на битву с высоты

– Смазали и пластырь наложили. Но она сказала, что голова болит, и ее домой отправили. Сказали, чтобы полежала, потому что есть опасность сотрясения мозгов.

И тут уж Джо нельзя было остановить.

– Ты чего? – прервал его смех Порейко. – Что тебя, идиота, веселит?

– Мозги, – признался Джо. – У нее мозги!

– Куда больше, чем у тебя, – сказал Порейко. – Понял?

– Так точно, – сказал Джо, не обидевшись. – Вы к себе идете?

– Вот веду юношу в офис, – сказал Порейко. – Побалакаем.

– Юношу! – И Джо поплелся за нами, взвывая от приступов смеха.

Идти было недалеко. Мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Дверь в ближайшую комнату была приоткрыта. Из-за нее доносился стук пишущей машинки.

– Заходи, – сказал Порейко.

Одноглазый Джо толкнул меня в спину, но я промолчал. Я должен быть хитрым, как змей, и осторожным, как пугливая лань.

Это была большая комната в два окна. В ней помещались шкаф и два письменных стола. На стене висело красное знамя, рядом с ним портрет императора Николая II, который отвернулся от знамени, видно возмущенный таким соседством.

Кроме того, к стенам были прикноплены какие-то листовки, плакатики, записки, карикатура на Гайдара и большой плакат из военного кабинета, на котором был показан в общем виде и в разрезе автомат Калашникова и объяснялось, как его разбирать и смазывать.

За одним из столов сидел молодой человек при усиках и в черной кожаной куртке.

– Ну как? – спросил Порейко. – Кончаешь?

– Скоро кончу, Дмитрий Трофимович, – ответил молодой человек.

Порейко обогнул второй стол, что стоял как раз между портретом и знаменем, и уселся за него. Я оглянулся в поисках стула. Стула не оказалось.

– Ты садись, садись, – сказал Порейко, который отлично видел, что стула в комнате нет.

Я молча направился к другому столу и сказал молодому человеку с усиками:

– Привстань.

– Зачем?

– Привстань!

Тот вскочил. Я взялся за спинку стула, перенес его к столу. Одноглазый Джо ринулся было ко мне, но Порейко остановил его, подняв ладонь.

– Дмитрий Трофимович, – пожаловался усатик, – я так не успею.

– Пиши стоя, – ответил Порейко.

Смотри-ка, а он находчив и хладнокровен и, видно, привык общаться с нахалами вроде меня!

– Ты из той комнаты принеси, – подсказал Джо и широко улыбнулся. А когда парень ушел, он сказал: – Ну, ты даешь!

– Помолчи, – велел ему Порейко. – Иди погуляй, пивка выпей и Жору с собой забери.

– Будет сделано, – сказал Джо.

Мы остались одни.

– А теперь рассказывай, – ровным вялым голосом произнес Порейко, – кто и зачем тебя сюда прислал. Что тебе нужно от нас?

– Это вместо здравствуйте? – спросил я.

– Ты говори, говори…

– Слушайте, мне такой разговор не нравится, – сказал я. – Я к вам не напрашивался, вы меня позвали, а теперь все наоборот?

Я должен быть прост, но не так уж и прост.

– Город у нас небольшой, каждый человек на виду. С чего бы тебе к нам приезжать?

– Повторяю по буквам, – сказал я. – Можете проверить у Аркадия, тем более что вы с ним знакомы. Пошлите телеграмму тете Нине. Что вам еще показать?

– Паспорт, – сказал Порейко, протягивая открытую ладонь.

– Зачем я буду вам паспорт показывать?

– Покажи.

Я отрицательно покачал головой.

– Ты в самом деле собираешься в нашем городе жить? – спросил Порейко. – Так учти, что за первый же день нажил себе опасных врагов. И они тебя на улице тут же подхватят. Зачем тебе враги? Это же смертный приговор.

Я подумал – недолго, секунд пять, – достал из внутреннего кармана бумажник, из него – паспорт.

Паспорт был самый настоящий, с моей фотографией, только некоторые данные были изменены. Но умеренно. Так, чтобы при проверке не возникло подозрений. Моя мать, Зинаида, вышла замуж за одного железнодорожника, когда мне было пять лет, и уехала из нашей деревни. Так что мое рождение и родственные связи с семейством Лопухиных подтверждались.

Докопаться до правды было возможно, но этого надо было очень захотеть. Я надеялся, что такого желания не возникнет. Если я буду вести себя естественно.

Порейко перелистал паспорт.

– Прописан в Каунасе. Это еще что такое?

– Я женился там, – ответил я. Мне сделали эту женитьбу, надеясь, что проверить мое прошлое в Литве будет сложнее, чем в Калуге.

– На литовке? – Я понял, что литовцы для него хуже негров.

– На нашей, – успокоил я Порейку. – Только мы расстались.