Гусляр-2000 (сборник)

– Слушаюсь, – ответил Удалов.

– Миша! – воскликнул Минц. – А вы что здесь делаете?

– Конспирация! – прошептал Удалов. – Он тоже на задании.

Женщина со скучным лицом появилась рядом, хотела о чем-то спросить, но Минц ее опередил своим вопросом:

– В какой год вы намерены нас отправить?

– В отдаленное будущее! – ответила женщина так, словно ее обидели.

– А год вам неизвестен?

– Говорят, что лет через сто, – сказала женщина. – Точнее меня не информировали. И попрошу на улицу, на построение!

На улице, у дверей в агентство, женщина выстроила всех шоп-туристов. Одиннадцать человек. Два или три лица Удалову были знакомы, не более того.

Женщина прошла вдоль строя.

– Участники шоп-тура, – сообщила она, – должны строго соблюдать правила поведения в чужом обществе. Запрещается вступать в разговоры с жителями будущего, навязывать им свои товары и услуги за пределами вещевого рынка. Любая попытка остаться в будущем или продлить срок своего тура будет наказываться денежным штрафом в десятикратном размере. Всем ясно?

– Простите, – сказал профессор Минц, вытирая платком вдруг взопревшую лысину, – а в десятикратном размере от чего?

– От максимума, – ответила женщина.

Алый рот ее совершал куда больше движений, чем следовало или было необходимо.

Кавказец выглянул из дверей и сказал:

– Можно запускать, Чикита.

– В какой год нас отправляют? – спросил у него Минц.

– Главное, – ответил кавказец, – живым вернуться, не заблудиться. Будешь слушаться, будешь живой и богатый.

Удалов тем временем смотрел на своих спутников. Семь мужчин, четыре женщины. Женщины все деловые и профессиональные на вид. Это было видно по джинсам и крепким объемистым сумкам. Из мужчин трое были молоды, Миша Стендаль в расцвете сил, а трое, включая Удалова и Минца, приближались к закату жизни.

Больше разглядеть Удалов не успел, они быстро шли по полутемному коридору, кавказец возглавлял шествие, а длиннолицая дама его замыкала. Потом в глаза ударил свет – они оказались в зале, похожем на актовый зал типовой школы. В углу были свалены стулья. Они были покрыты красным ситцем с выцветшими белыми буквами лозунгов.

Посреди зала стоял автобус Павловского завода. Кавказец занял место за рулем, женщина подталкивала, торопила туристов, повторяя, что времени в обрез, если опоздаем, придется возвращаться несолоно…

Обшивка с сидений была сорвана, некоторые сели на пружины, другие на голую фанеру.

– Крепче держитесь, – приказал кавказец.

Женщина с красным ртом прошла к двери в зал, возле которой был выключатель. Она повернула его, и свет в зале погас. Стало почти совсем темно. Автобус взревел и начал покачиваться. Поехал. Иногда его подбрасывало на колдобинах.

Удалов с трудом удерживался на сиденье, так что вглядываться в темноту не было возможности.

Затем стало светло, даже ярко. Оказалось, автобус выехал на залитый солнцем луг. Ласковое солнце катилось по бирюзовому небу. Пели птицы, хотя в августе они у нас молчат.

– Вылезаем! – приказал кавказец.

Женщина с длинным лицом ждала их внизу, снаружи. От этого создавалось ощущение какого-то розыгрыша, дурной шутки. Правда, перемену в окружающем пейзаже объяснить было нелегко.

– Скорее, товарищи, скорее, господа! – звала женщина. – Мы теряем драгоценное время.

– Корнелий, запоминай, все запоминай! – прошипел Минц.

– Говорят, американским шпионам выдают кинокамеры размером в горошину, – сказал Миша Стендаль. – Жалко, что я не шпион.

Туристы, волоча сумки, поспешили за женщиной по утоптанной тропинке, которая провела их сквозь кусты и влилась в улицу. Улица была чистой, широкой, дома прятались в зелени. По мостовой неслись машины неизвестной конструкции, по тротуарам шли люди, большей частью в широкополых шляпах, в длинных плащах или халатах.

Удалов рассматривал этих людей, жителей отдаленного будущего, но жители не обращали на него никакого внимания.

Он обратился к встречному жителю будущего и спросил:

– Вы не скажете мне, какой сегодня у нас год?

– Две тысячи ноль девяносто шестой, – ответил житель и прошел, не останавливаясь.

– Запрещено! Запрещено задавать вопросы! – шипела Чикита. – Вы что, хотите, чтобы всю программу нам прикрыли? Вы не представляете, с каким трудом мы на этот контракт вышли! И никто раньше вопросов не задавал. Сказано – не задавать, и не задавали. А вы почему задаете?

– Потому что я любознательный.

– Без пяти минут любознательный? – съязвила Чикита, которой к тому времени удалось оттеснить Минца внутрь группы, и по ее знаку остальные шоп-туристы взяли Минца и Удалова в кольцо, чтобы скрыть от встречных и облегчить экзекуцию.

– Но почему нельзя спрашивать? – вел арьергардный бой Удалов.

– А потому, что сейчас ты про год спрашиваешь, а потом спросишь, чего нельзя.

– А чего нельзя?

– Нельзя узнавать, будет война или не будет, когда ты помрешь и какой смертью… Мы…

– Но вы же сами в проспекте обещали нам могилы показать!

– Там проведена соответствующая подготовка. Там все схвачено. А вот самодеятельности мы не допустим.

– Не допустим, – поддержал Чикиту ее помощник.

Впрочем, и туристы были солидарны с начальством, потому что, конечно же, приехали сюда не из-за места на кладбище, а за товаром.

– И какая вам радость, – сказала уже спокойнее Чикита, чувствуя, что бунт на борту утихает, – какая радость узнать, что помрете через три дня?

– Почему я умру через три дня? – заинтересовался Минц.

– Да не вы, Минц, а обыкновенный без пяти минут человек!