Когда Алиса упала

– Проследите, чтобы Алиса варежки надела, – кричит она. Голос у нее еще сильный, щеки румяные, она полна жизни.

Лайонел втягивает руки в рукава, несколько раз оборачивает шерстяной шарф вокруг шеи. Он выше меня, тощий как палка, с узловатыми коленями и острыми локтями. Когда это он так вырос? Я снимаю Алисино пальто с крючка.

– Пошли. Папа в пингвина превратится.

– Куда вы все варежки подевали?

Лайонел роется за обувницей и достает варежки и муфту. Поворачивается к Алисе:

– Протяни ручки, птенчик.

Я застегиваю свое пальто до последней пуговицы и хватаю шерстяной капор.

– Не забудь ее капор, Лайонел.

– Не забуду.

– Я не хочу капор, – говорит Алиса и трясет кудряшками.

– Надевай, – велю я.

– В пятницу мне исполнится десять, и ты уже не сможешь мне приказывать.

– Это точно, – смеется Лайонел. – И отныне ты будешь править домом и всем миром. И нам больше не придется слушаться Мэрион, это она будет слушаться тебя.

Я вижу, как наши призраки еще стоят в прихожей, а потом выбегают из двери, впустив в дом обжигающий холод. Мы пробираемся к холму Вэгон-хилл на снегоступах, Алиса покачивается на папиных плечах. Мы с Лайонелом тащим санки, и наше дыхание закручивается в воздухе спиральками.

Скрип кресла в кабинете Лайонела возвращает меня к реальности. Завиток табачного дыма вылетает через полуоткрытую дверь и поднимается по лестнице. И вот он, Лайонел, стоит, прислонясь к дверному косяку. На нем халат и тапочки, волосы с одного бока растрепались.

– Я слишком шумел? Или ты тоже хочешь выпить?

– Помнишь, как мы на санках катались с Вэгон-хилла?

Он моргает и, прищурившись, смотрит на стену, глаза у него бегают туда-сюда, будто он перелистывает книгу.

– А? Я об этом не думал…

Он сглатывает и жестом приглашает меня войти. Комната у него такая же маленькая, как моя, и заставлена мебелью: непомерно большой письменный стол, два низких кожаных кресла и круглый столик из палисандра, на котором лежит трубка и стоит пустой стакан.

– Садись.

Кресло изношенное, ручки потрескались и потемнели от масла. Лайонел наверняка выпил больше одного стакана, это выдают его движения, явно продуманные. Он прислоняется к комоду.

– Я знаю, что шерри ты не пьешь. Виски или ром?

– Виски.

С полуулыбкой он достает бутылку с полки и разглядывает ее на свету. Устраивает целое представление, вместо того чтобы просто налить нам выпить.

– Он резковат. Без сахара не выпьешь.

Я беру у него стакан. Он поднимает палец, достает из-за книг сахарницу и маленькую ложечку, отщелкивает крышку.

– Теперь ты моя соучастница в краже сахара.

– Я сахар не ела уже не знаю сколько.

– А теперь придется.

Он размешивает сахар, стучит ложечкой по стеклу.

Дзинь-дзинь-дзинь.

Я смеюсь.

– Что смешного?

– Ничего. День был длинный.

– За это я выпью.

– Давай выпьем за Алису.

Он откидывается в кресле. Виски проливается Лайонелу на руку, и он переворачивает ладонь, чтобы слизать его.

– Извини. Тогда за Алису.

Сахар не помогает, виски огненным ручейком обжигает мне рот и горло.

– Как тебе комната?

– Я жила в коровниках и на чердаках. Комната меня устраивает. Твоя щедрость…

Он останавливает меня взмахом руки, потом закрывает один глаз и смотрит в стакан.

– Все в таком беспорядке, – говорит он. – С тех пор, как Лидия утонула. Она была очень добра к Алисе. Терпелива. Она всегда была такой терпеливой.

– Да.

Он смотрит на книжную полку. За руководством по обработке латуни скрывается ферротип. Светловолосая Лидия в простом клетчатом платье, на коленях у нее букетик цветов, на груди приколота брошь в виде павлина. Она вот-вот улыбнется, уголки губ размыты. Наверное, она сдерживалась, пока ей не сказали, что уже можно смеяться. Она так часто смеялась.

– Все в чертовском беспорядке.

– Теперь у тебя есть Кэти. Я этому рада.

Наклонив голову и наблюдая за мной, он сначала прикрывает один глаз, потом другой.

– Да. Кэти.