Секреты мертвых
Но тут он взглядывает на Шону. Она рассматривает карту, чтобы понять, куда их может привести еще одна тропа. Кэл ощущает, как его нутро наполняется теплом, а в душе загорается надежда.
Неделя пролетает быстро. Они планируют провести предпоследний вечер в трактире «Прилив», они так полюбили его. Он расположен на самом берегу, неподалеку от их коттеджа.
Перед отъездом Кэл звонит матери – спросить, как она. Он постоянно собирается рассказать ей о поисках, которые проводит полиция. Но каждый раз, когда он звонит ей, разговор откладывается. Ее резкие односложные ответы возводят между ними барьер, который Кэл не может преодолеть. Этот вечер не стал исключением. Когда Кэл заканчивает разговор, Шона заглядывает ему в лицо и трогает за руку:
– Что случилось?
Кэл вздыхает:
– Все как обычно. Я не то говорю. Без конца пытаюсь подобрать правильные слова, но… я опять не смог ей сказать.
– Может, таких слов просто нет, – говорит Шона, прикладывая руку к его лицу. – Сам же знаешь, что в словах ты мастер. Были бы подходящие слова, ты бы их непременно нашел. Тут дело, скорее, в твоей матери. Ты не можешь ни предугадать, ни проконтролировать ее реакцию. В этом твоей вины нет, Кэл.
Повернув голову, он целует руку Шоны:
– И откуда в тебе столько мудрости?
– Вообще-то я колдунья. – Глаза Шоны сверкают смехом, и Кэл чувствует, как тугая пружина внутри него ослабевает, его плечи расслабляются.
– Что ж, я очень рад, что ты меня околдовала. – Он нежно целует Шону.
Он боится, что она отпрянет из-за его слов, так легко слетевших с языка. Действительно ли она – его женщина? А он – ее мужчина? Они еще не разговаривали на эту тему. Пока. Но Шона наклоняется к нему, и Кэл ощущает, как его мышцы продолжают расслабляться, посылая мозгу сигнал: «Прекрати сомневаться во всем».
– Пошли, – говорит Шона, увлекая его за руку к двери. – Тебе нужно выпить.
Они успевают укрыться от грозы в тепле паба. Зайдя в теплое помещение, они вешают слегка промокшие куртки на колышки деревянной вешалки у входа. Пространство паба просторное. Столы с мягкими креслами расставлены вдоль толстых стен. Подоконники заставлены шеренгами книг и всякими безделушками. В камине, в углу помещения, виднеются язычки пламени. Кэл с Шоной опускаются в кресла с высокими спинками за столиком возле камина. Мебель не соответствует декору паба. Но в целом все смотрится здорово.
Они ужинали здесь несколько раз, но сегодня вечером происходит что-то не то. Чужие напряженные, даже несколько враждебные взгляды прикованы к их паре. Кэл не понимает, в чем дело.
– Тебе не кажется, что за нами наблюдают?
– Ты становишься параноиком, – хмыкает Шона.
Но Кэл уверен, что мужчина за барной стойкой поглядывает на него как-то не так. Как-то странно.
– Это все твое колдовство, – шутит он.
Кэл пытается занять себя дотошным изучением меню. Еда здесь способна пробудить зверский аппетит, а цены на нее – отбить его моментально. Кэл чувствует приятное покалывание в согревшихся руках. Он устремляет свой взгляд к дымящимся мискам с супом на соседнем столе.
Переведя взгляд в сторону, Кэл вдруг замечает, что тот мужчина за стойкой разговаривает с барменом. Оба смотрят в их сторону. Но, поймав взгляд Кэла, они отворачиваются. Кожа начинает зудеть от такого пристального внимания.
– Перестань, – шепчет ему Шона, подкрепляя слова ласковым взглядом. – Это просто любопытство, присущее всем обитателям маленьких поселений.
– Прости. – Кэл снова смотрит на Шону. – Это глупо. Я знаю. Я веду себя глупо.
И все равно ему хочется, чтобы они находились сейчас на одном из холмов. И чтобы на них озирались лишь небеса да заблудшие овцы. Кэл расслабился, он был самим собой всю неделю. И полагает, что Шона тоже. Искра вспыхивает, едва она прикасается к нему. В такие моменты его кожа возвращается к жизни.
Кэл видит, как снаружи набухают грозовые тучи, гонимые ветром с моря. Дождь накрапывает все сильнее, отчего внутри паба становится только уютней. Но даже после того, как они заказали еду, привыкли к теплу и к гудящему шуму и топоту, Кэлу почему-то не по себе.
Когда Шона отходит к барной стойке, чтобы заказать напитки, он утыкается в мобильник в попытке закрыться от внешнего мира. Кэл уже отправил Фулдс два сообщения на этой неделе. Дважды она ответила: «Новостей нет». Его разум возвращается к мыслям о людях в белых костюмах и о собаках-ищейках, снующих на речном берегу.
Кэл улыбается, когда Шона ставит на стол две кружки и слизывает пену со своих пальцев.
– Мои колдовские способности не сработали. Ты был прав, я ошибалась.
– Насчет чего?
– Этим людям известно, кто ты. Парень за стойкой спросил, не тот ли ты подкастер и что ты тут делаешь. Они гадают, не решил ли ты сделать подкаст о серии преступлений, которые произошли в этой деревне. Я их успокоила. Сказала, что ты на отдыхе.
Взяв свою кружку, Шона делает большой глоток. А Кэл ощущает приятное удовлетворение – отчасти из-за ее розовых щек, отчасти из-за того, что оказался прав: он еще не сходит с ума. Он не ошибся, считав напряженную атмосферу в пабе. Временами Кэл забывает о том, какой резонанс получил в Шотландии его подкаст о Лейле Маккейн. Все встало на свои места. Он уже ощущает, как уходит напряжение. Люди заняты теперь собой, и он больше не ощущает себя изгоем.
– А какое преступление, по их домыслам, я приехал расследовать?
Шона пожимает плечами:
– Он сказал про какой-то кровавый расстрел. И добавил еще что-то о несчастных детях. Но он явно не хотел вдаваться в подробности.
– Что ж, им нечего меня бояться. Я для них не опасен. Все, чего я хочу, – это поесть и лечь в кровать. – Кэл приподнимает брови, и Шона ухмыляется.
Они принимаются уминать пироги с картошкой. Но вдруг входная дверь распахивается, и в бар влетает паренек с безумным взглядом. Он одет в джинсы-скинни и клетчатую рубашку. Все разом замолкают. На несколько секунд гул голосов сменяется воем ветра и шелестом дождя. Паренек медленно поворачивается на месте, откидывает назад мокрые волосы длиной до плеч, чтобы разглядеть посетителей. Но ни на ком из местных его взгляд не задерживается. Даже из своего угла Кэл ощущает внутренние терзания и нервозность этого парня.
Через несколько секунд рядом с ним вырастает бармен. Он подталкивает его за стойку, а потом уводит вглубь паба. Пожилой мужчина возвращается и, прицелив взгляд на бокал, ждет, когда его наполнит двойная порция янтарной жидкости. Тишину нарушают бормотание и смех в дальнем конце паба. Дважды мигают светильники. А затем все возвращается на круги своя. Кэл почти готов поверить, что ему померещилась сцена с юношей.
– Что бы это значило? – Кэл ждет, но парень больше не появляется.
– Может, сейчас полнолуние? – смеется Шона.
– Ты видела его глаза? Он как будто под чем-то. Не уверен, что виски – это именно то, что ему нужно.
Кэл промокает последнюю капельку кетчупа на каемке тарелки. И внезапно ощущает острое желание оказаться с Шоной наедине – подальше от этого странного места, где каждый, кажется, играет какую-то свою роль, а он не знает, кем должен быть.
Они надевают куртки, застегивают их на молнии. Кэл наклоняется вперед и целует подругу под укрытием капюшонов. Их дыхание смешивается, согревает ему лицо. Шона кладет ладонь в его руку.
– Готов бежать со всех ног?
– Похоже, нам так и придется сделать.
До коттеджа всего несколько сотен ярдов, но ветер усиливается, а волны, ударяясь о пляж, орошают брызгами дорогу. Тучи стремительно несутся по небу, но Кэл успевает увидеть проблеск луны, пока она полностью не исчезает.
Они идут по дороге вдоль берега, сотрясаемого мощью моря и напором сильного дождя. Это вызывает дрожь и завораживает одновременно. Кэлу кажется, что ветер доносит странные голоса. Словно мертвые рыбаки из глубин морской пучины зазывают их к себе. Он слишком много выпил. Но затем голос становится громче, и Шона сжимает его руку. Похоже, она тоже его слышит. Кэл разворачивается и видит того юношу с безумными глазами. Он выскочил из бара и бежит за ними. Он кричит – его слова, подхваченные ветром, уносятся к морю.
– Подождите!
Кэл бросает взгляд на свет в окне коттеджа. До него осталось всего ничего. Схватив Шону за руку, Кэл ускоряет шаг. Всем своим видом он показывает: им нет ни до чего дела. Сердце ускоряет ритм, разгоняя быстрее кровь по телу. Оглянувшись, Кэл видит, что паренек не сдается. Он продолжает бежать за ними. Уже поздно, Кэл устал, но нужно быть настороже.
– Иди вперед. – Кэл повышает голос, чтобы Шона расслышала его слова сквозь шум непогоды.
Она мотает головой, и Кэл видит, что тревога, охватившая его, отражается в ее глазах.
– Кэл, подождите! Пожалуйста, подождите! Кэл Ловетт!
Этот парень знает его имя. Им осталось миновать лишь несколько домиков, и они наконец доберутся до своего коттеджа. Кэл нащупывает в кармане ключи, но что-то в голосе юноши заставляет его замереть и обернуться. Инстинктивно Кэл заслоняет своим телом Шону от незнакомца.
– Кэл, пошли.
Шона выхватывает из его руки ключи, и он слышит торопливое позвякивание и характерный скрежет замочной скважины.
Но Кэл не сходит с места. Теперь, когда он отчетливо видит лицо паренька в мерцании света, Кэл понимает, что в нем нет угрозы. Только отчаяние. Дождь намочил лицо юноши, Кэл различает в его чертах грусть. Горе. Страдание. Ну вот. Опять. Этот юноша обезоруживает Кэла, побуждает в нем желание протянуть руки и обнять незнакомца.
– Простите. – Парень уже в шаге от Кэла. Его волосы упорно падают на глаза, и он рукой прижимает их к голове. – Мне необходимо поговорить с вами. Речь о моей матери. Мне нужна ваша помощь. Пожалуйста. Мне правда нужна ваша помощь.
Кэла захлестывает жалость. Возможно, тому виной ветер и непогода. Кэл смотрит на напряженное лицо Шоны, она явно считает, что неразумно пускать парня в их дом. Но Кэл приглашает незнакомца в коттедж.
– Простите, простите, – повторяет юноша до тех пор, пока лицо Шоны не расслабляется. В таком состоянии он явно не представляет опасности.
– Ладно, заходи, – смягчается она. – Только сними обувь.
Паренек следует за Кэлом на кухню, опускается на стул, отодвинутый для него. Он выбежал из паба без куртки, промок насквозь и дрожит. Кэл протягивает ему полотенце. Пока Шона заваривает чай, она то и дело бросает на непрошеного гостя удивленные взгляды. А тот, опустив низко голову, теперь тихо плачет. Отодвинув стул рядом с ним, Кэл садится, опирается локтями о колени, наклоняется, чтобы их глаза оказались на одном уровне.
– Как тебя зовут, сынок? – спрашивает он.
Паренек вскидывает глаза, и Кэл ощущает головокружение. На него устремлен взгляд затравленного человека, раздираемого муками совести.
– Робби, – говорит юноша. – Меня зовут Робби Кэмпбелл.
Глава шестая
Брайони, 2007 год, Уэстер-Росс,
Северо-Шотландское нагорье
Чем дольше бредет Брайони, тем больше слабеет внутри нее что-то. Бурлящий поток воды прорезает в тропе бороздки. Из-под ее ботинок, чавкающих в жиже, разлетаются во все стороны брызги. А слева от нее слышится шум раздобревшей речушки, несущейся быстро и яростно к деревушке. Она не гуляла среди этих холмов целую вечность. Едва переехав сюда, они с Энгесом надеялись проводить выходные на лоне природы. Естественно, вместе с детьми. Ходить в походы, ночевать в палатках, кататься на велосипедах.
Эти мечты не осуществились. Вместо этого Брайони оказалась в плену двух маленьких сыновей. К выходным у нее не оставалось ни сил, ни энергии, чтобы строить планы и предаваться веселью во время семейных вылазок. Ей было не до них, ее ждали груды нестираного белья и постоянный беспорядок в доме.
Они больше не являются командой – она и Энгес. Беззаботная, полная развлечений жизнь, которую они вожделели, растворилась в будничных делах и насущных проблемах повседневной рутины.
Энгес катается здесь на велосипеде почти каждую неделю. Иногда Брайони надеется, что он возьмет с собой мальчиков, но муж всегда находит оправдание, чтобы этого не делать. Она знает причину – Брайони живет с этим каждый день. Двое маленьких сыновей не годятся для того, чем занимается Энгес: у них свои назойливые потребности.
Брайони поднимается все выше, получая удовольствие от быстрых шагов. Ей давно не представлялось возможности передвигаться так шустро. Обычно ее тормозят маленькая ручка, вцепившаяся в юбку, и громкий плач. А сейчас… Сейчас она ощущает себя такой легкой, что лишь дивится тому, как ее не смыла со склона холма ливневая стремнина.
Но дождь уже кончился. Брайони поворачивается и любуется видом. Деревня внизу кажется безобидной. Это почти идиллический ансамбль из домов, церкви, школы, нескольких магазинчиков, лавок да ферм, разбросанных в пространстве. Нет ничего такого, чтобы бояться ее.
Брайони смотрит на часы: в первый день первого учебного года ей надо вовремя забрать Шона из школы. Она не может опоздать. «Но у меня еще есть время, чтобы съесть булочку», – думает Брайони. А потом – ничего не поделаешь – ей придется вернуться. Усевшись на бревно, она упивается красотой чудесного вида, расслабляется и начинает искать в себе черты индивидуальности. Это бодрит, оживляет Брайони. Управившись с булочкой, она слизывает с губ сахар и запрокидывает голову, чтобы утолить жажду водой из бутылки. Это лучше, чем чашка кофе в душной кофейне.
– Все путем.
Брайони расплескивает воду себе под ноги. За деревьями стоит мужчина в вощеной куртке. Он держит ружье. Ее первый порыв – вскочить и бежать. Адреналин кипит, сердце заходится громким стуком. Но незнакомец поднимает руку:
– Сидите спокойно. Я не хотел вас напугать.
Он переламывает ружье, вытаскивает из ствола толстые красные цилиндры, кладет их на другое бревно и убирает патроны в карман. Брайони прижимает руку к груди, и мужчина, который вряд ли старше нее больше чем на десять лет, похоже, кривит в гримасе лицо с коротко стриженной бородой. И только в этот момент Брайони замечает сбоку от него спаниеля. Незнакомец издает горловой звук, и пес, виляя хвостом, устремляется к ней. Брайони успевает потрепать его черные шелковистые уши, но уже через пару секунд спаниель отбегает к хозяину.
– Прекрасный день. – Мужчина достает из большого бокового кармана самокрутку и прикуривает.
Сладковатый запах табачного дыма щекочет ей ноздри. Странно, но он кажется ей приятней свежего воздуха, ароматов орошенного дождем холма и сока недавно срубленных деревьев на поляне. Осознав, что слишком долго смотрит на незнакомца, Брайони меняет позу и сосредоточенно любуется видом. Этот человек нарушил ее уединение, и ей хочется, чтобы он ушел. Но… в нем есть что-то такое… Он так резко отличается от ее опрятного, аккуратно постриженного мужа, который всегда одет в деловой костюм.
Незнакомец же просто пышет маскулинностью: он похож на дикого, неприрученного зверя. Интересно, каково это – скользить руками под его вощеной курткой? Брайони краснеет, чувствует, как горят щеки. Что с ней? Отчаяние и безысходность, ведущие к безумству. Вот что это, должно быть, такое. А еще одиночество. Она поддевает мыском щепку. Сырая бледная древесина заострена на конце, она похожа на крошечное копье. Брайони вдруг представляет, как сливается своей плотью с плотью этого дикаря на усеянной щепками мокрой земле. И приходит в шок от картины, нарисованной воображением.
– Вы в отпуске?
– Нет. Я живу там, внизу. Просто прогуливаюсь, пока мой сын в школе. Он пошел сегодня в первый класс.
Вот! Она упомянула сына. Сделала хоть что-то для того, чтобы вернуть блудливые мысли в русло своей привычной жизни. Что-то вроде досады промелькнуло в глазах незнакомца. Он снова затягивается:
– А почему вы тогда не в кофейне с другими мамашами?
Тон, которым задается этот вопрос, полон пренебрежения. Как, однако, приятно услышать, что хоть кто-то насмехается над этой группой «своих».
– Не сегодня.
– Вы, случайно, не видели по дороге фазана-подранка?
– Нет. Поэтому у вас ружье?
– Вы, похоже, не брезгливая?
Брайони вспоминает о своем главном клиенте в Глазго, о вещах, которые он, по слухам, вытворял. И крошечный, недозволенный трепет, оживающий у нее в груди.
– Нет, – отвечает она и, внезапно осмелев, смотрит прямо в глаза дикарю.
Что-то проскакивает между ними. Или его восприятие ее слегка меняется. Брайони чувствует, что именно в этот момент он впервые обращает на нее внимание по-настоящему.
– Я подстрелил его, но, видать, не насмерть. Птичка упорхнула, но кровь и перья были повсюду. Она не могла улететь далеко.
«Должно быть, он из поместья на склоне холма. Там же есть охотничьи домики, а еще роскошный спа-салон», – думает Брайони.
– И вы ищете птицу?
– Да. Мы всегда преследуем беглецов.
Достав из кармана патроны, мужчина снова заряжает ружье и ставит ствол на место. По-видимому, собирается пойти дальше своей дорогой. Брайони хочется удержать его, хотя бы на минуту, но она не может придумать, что сказать. Это нелепо, абсурдно, смешно! Жажда внимания, которую она не ощущала с тех пор, когда была еще подростком. Незнакомец поднимает руку в прощальном жесте и уходит с поляны, спаниель убегает следом.
Голубь громко и яростно хлопает крыльями, сидя на дереве над ее головой. Брайони возвращается в реальность. Она хотела бы, чтобы дикарь ей привиделся. Но запах табачного дыма все еще витает в воздухе. Брайони кидает рассеянный взгляд на часы и чертыхается. Ее охватывает отчаяние. Она опаздывает…
Шон последний из малышей, которого еще не забрали. Остальные мамаши уже покинули игровую площадку. Брайони заходит в ворота. Пот бежит по ее лицу, футболка под курткой прилипла к телу. Она неслась вниз по склону холма и по улицам как сумасшедшая. Ее волосы взмокли, ноги болят.
Она видит храброе личико сына и слезы, навернувшиеся на его глаза от радости, что мама за ним пришла. Брайони проклинает себя. Шон зажимает в одной руке рисунок. Рядом с ним стоит учительница с застывшей улыбкой. За ее сжатыми челюстями играют желваки.
Эх, если бы она была нормальной матерью! Одной из тех, в кофейне, что терпеливо дожидаются своих ненаглядных малюток и концентрируются только на них. А не шастают по холмам из боязни показаться на людях… Шон заслужил такую – нормальную – мать. Будь она нормальной матерью, она бы попросила кого-нибудь забрать сынишку, раз не успела это сделать сама, чтобы он не переминался с ноги на ногу в одиночестве, думая, что о нем забыли. А она ведь действительно забыла о сыне…
– Извините, – выдыхает Брайони. – Я так сожалею…
– Миссис Кэмпбелл, на этой неделе дети заканчивают в двенадцать. Вам надо приходить вовремя.
Шон переводит взгляд с учительницы на маму. Его маленькое лицо искажает волнение. Брайони уже ненавидит эту женщину. Зачем она устроила сцену в его присутствии? Она опоздала всего один раз. Подумаешь!
Брайони протягивает руку сыну, и Шон прижимается к ней и нечаянно сминает рисунок. Осознав, что натворил, малыш отскакивает назад, и его лицо сморщивается. Брайони в панике выхватывает у сына рисунок и разглаживает его.
– Вот это да, Шон! Какой красивый рисунок… – Она смотрит на кляксы фиолетового и зеленого цвета. Может быть, она держит листок вверх тормашками? – Что это?
– Моя семья. Мы рисовали свою семью, – в голосе Шона звучит обида.
А Брайони опять ругает про себя проклятую училку, демонстративно закатившую глаза.
– Ах, ну да. Конечно. Это мы…
Учительница закрывает и запирает дверь. Взяв Шона за руку, Брайони ведет его к воротам, осознавая, что вернется сюда уже через пару часов – забрать Робби. Ох уж этот бесконечный бег по кругу…
Глава седьмая
Брайони, 2007 год, Уэстер-Росс,
Северо-Шотландское нагорье
Ей нужно поговорить об этом с Энгесом. Но он всегда приходит домой поздно, поэтому улучить подходящий момент никогда не получается. Но когда муж наконец заявляется в четверг поздним вечером после того, как дети уложены спать, а остатки картофельной запеканки с мясом съедены, Брайони наливает два бокала красного вина и собирает в кулак все свое мужество.
Энгес разжигает в печи огонь, чтобы прогреть фермерский дом. Она так и не смогла привыкнуть к этому после городской жизни. Люди, у которых они купили дом, теперь живут в новостройке за полями у небольшого озера – со стеклянными стенами, обеспечивающими прекрасный обзор окрестностей, с изоляцией и современной системой отопления.
Сперва они с Энгесом были очарованы колоритным фермерским домом, его толстыми стенами и кафельными полами. Но, господи, он поглощает столько тепла, а взамен ничего им не отдает. Брайони протягивает бокал с вином мужу и кутается в одеяла, которые они не убирают с дивана. Когда она согревается и прижимается к Энгесу, комната кажется уже гораздо более уютной. Это всё тяжкий труд. Порой она так сильно мерзнет, когда вешает детские пижамы на радиаторы и засовывает бутылки с горячей водой им в постель.
– Первая неделя Шона в школе близится к концу, – напоминает Брайони мужу. Она понимает, что это бессмысленно. Она сердится за то, что он не соизволил приехать домой пораньше, чтобы искупать мальчиков и поиграть с ними. Но вместе с тем она пытается завязать разговор, помочь им обоим найти способ вернуться друг к другу.
– Как она прошла?
– Думаю, хорошо. Шон выглядит счастливым. В понедельник я опоздала забрать его на минутку, и эта ведьма, его училка, разозлилась на меня.
Энгес, похоже, совсем ее не слушает. Зажатый между его пальцами бокал с кроваво-красной жидкостью угрожающе наклоняется. Взгляд мужа отстраненный. Мыслями он явно далеко от нее.
– Ну да, – невпопад цедит он.
Обхватив свой бокал обеим ладонями (как будто он может ее согреть), Брайони поворачивается лицом к Энгесу. Он с осторожностью смотрит на нее, словно предчувствует спор или какую-то просьбу, которую он уже собирается отклонить. Когда он начал смотреть на нее вот так?
– Теперь, когда оба мальчика ходят в школу…
– Шон еще не полноценный школьник, разве не так? – Энгес налегает на вино, будто осознает, что лишь недопитый бокал удерживает его в этой комнате, в ловушке рядом с женой. – Он еще в подготовительном классе.
– Да, но все-таки школьник. И я подумала… – Брайони смотрит мужу прямо в глаза. – Я могла бы теперь вернуться на работу. Хотя бы на неполный рабочий день. Для начала… – Потупив взор в свой бокал, она замирает в ожидании ответа.
Энгес снисходительно улыбается, словно она пошутила:
– У нас нет необходимости в том, чтобы ты работала.
– Но мне хотелось бы вернуться на работу, Энгес. Я скучаю по ней. Мне не нравится все время быть дома.
– Ты серьезно?
– Да. – Брайони ждет, чтобы муж ее понял. Они команда. Им обоим нужно работать, чтобы каждый был доволен и счастлив.
– Ты должна понимать, что тебе сейчас не до работы. Как ты будешь справляться с обязанностями по дому? И за детьми нужно приглядывать. Как ты будешь забирать мальчиков из школы?
– Ну… Я подумала, что мы могли бы забирать их по очереди. Могли бы нанять няню, – терпеливо объясняет Брайони. – Это реально, другие люди могут делать это за нас.
Произнося эти слова, она вспоминает местных женщин, примерных мамаш. И ее доводы будто теряют силу. Энгес фыркает:
– Брайони, я на такое не пойду. У меня серьезная работа, я вынужден даже не ночевать дома раз в неделю. Как отнесется мой работодатель к тому, что я начну отпрашиваться? Постоянно. Как это скажется на моей карьере, на моей работоспособности и зарплате?
«А как же моя карьера, мое желание работать и зарабатывать?» – хочется ей выкрикнуть мужу в лицо. Но Брайони лишь тихо говорит:
– Энгес, я несчастлива.
– Человек не может быть счастлив всегда, Брай. Это погоня за радугой. – Энгес пожимает плечами. (О господи, ей опять предстоит выслушать лекцию о тяжелом труде матери…) – Тебе и так приходится нелегко, пока мальчики маленькие. Возможно, через несколько лет, когда они оба станут постарше и полностью освоятся в школе, ты сможешь взять себе какую-нибудь подработку здесь. Надо просто пережить этот период.
Муж гладит ее по колену, и все внутри Брайони сжимается от его прикосновения. До чего же мерзко! Отвращение вот-вот выплеснется наружу. Ей не нужна подработка, которую можно найти здесь. Она хочет быть юрисконсультом. Как раньше. Жизнь мужа не изменилась совсем, а ее жизнь поменялась кардинально. И хуже всего то, что она на это согласилась, стала жить по-другому, а теперь не может распутать клубок. Брайони вспоминает их старую тесную квартиру с узкими лестницами, по которым невозможно было поднять коляску, и поражается тому, как сильной ей хочется вернуться туда. Это несправедливо…
– И вообще, – вновь заговаривает муж. – Ты можешь себе это вообразить?
