Призраки. 19 темных историй

Но больше всего мне запомнился все же его наряд. Он носил блузку с рукавами-фонариками, расшитую на рукавах и воротнике орнаментом. Поверх блузки была надета коричневая жилетка, из-под которой виднелся широкий пояс. Брюки ярко-оранжевого цвета были заправлены в высокие черные сапоги. Еще кисточки не хватало на сапогнах, так раньше у нас носили.

Да, еще шляпа придавала его имиджу такой законченный заигрывающий вид. Небольшого диаметра черная шляпа, у нас такие обычно носят в Богемии. Оставалось найти ему коня для неторопливой прогулки по окрестностям Седлеце.

Он тоже время зря не терял. Заметил нас, пока мы шагали с пражского поезда от станции Kutnа hora.

Ну пора было знакомиться.

– Закурить? – я показал пачку сигарет.

– Мы находимся на кладбище – курить нельзя.

Помолчали.

– Туристы не знают, как здесь себя вести, – эту странную фразу старик проговорил как скороговорку, потом эту же фразу повторил поменяв слова местами: «Как себя вести никто не знает».

Он отвел меня в сторону, показал рукой на костел Всех Святых и спросил:

– Что видишь?

Я пошутил:

– Ангела!

– Точно! – сказал он. – только этот ангел никогда сюда не спустится. Ты знаешь, почему.

Когда я воссоединился со своей группой мы услышали от него историю.

С 13 века здесь хоронили умерших из знатных семей, потом в 1318–м чума стала косить людей тысячами, и здесь хоронили всех подряд. Набралось больше 30 тысяч могил. Позже, в 15 веке к ним добавили 500 монахов, погибших в огне и дыму при сожжении монастыря гуситами.

Тогда же в Средневековье, когда строили готический собор с усыпальницей, – была первая попытка подчистить кладбище. Решили сбросить кости в одну яму, но произошло то, что должно было произойти. Из мрака перед могильщиками встал Хранитель Кургана – древний старец. Их так и нашли утром рядом с горой костей, – с открытыми, налитыми кровью глазами, в которых читался ужас, который им явился. Знак был в этом. Но те люди не приняли его и нашли других похоронщиков. Гору костей на тележке свезли в подвальную часовню Душевной агонии Иисуса в Гефсиманском Саду.

Старик закурил, опустил глаза, стал бурчать себе под нос что – то, будто сам с собой не соглашался. И снова зачесался весь.

– Пойдем, покажу. Вот видите, семь веков земля выжженная. Кости лежали горой, бедняка и человек знатный – все в одной куче. Сколько веков травинка не вырастет. Один аббат из Седлецкого монастыря, когда вернулся из миссии в Святую Землю, провел мессу по покойным и засыпал все святой землей и священной землей. Все равно ни одной травинки.

В 1511 году нашелся один полуслепой монах – цистерианец. Имя свое не сказал, и в нарушение заповедей господних сложил из костей шесть пирамид. Говорят, пришли за ним утром, дверь нараспашку, монах мертв и крест на стене наоборот нарисован. Дьявол у него побывал.

Через два века, когда местные земли перешли во владение князя Шварценберга. Князь энергично взялся за дело. Надумал провести в часовне ревизию, а с костями что делать? Вот и объявился тот самый резчик по дереву, которого все знают под именем Франтишек Ринт. В Седлецком оссуарии в 1870 году он поставил подпись именно «Ф.Ринт».

Про него было известно только, что родом он был из Ческа – Скалице, на севере.

Все детали интерьера, бокалы, скульптуры, алтарные дароносицы, канделябр, свисающий с середины нефа с гирляндами черепов, даже фамильный герб Шварценбергов вырезал он из человеческих костей. Остальные кости сложил в вертикальные колоколообразные груды по четырём углам собора. Ага, сначала он их отбеливал известью. Говорят, князю понравилось. А потом мастер пропал, а князь уединился в своей обители.

– Как пропал?

– Сгинул… как. А вот куда он пропал? Дьявол его знает. Говорят, без дьявола там опять не обошлось. Дьявол навещал его во время работы. Черепа у мастера были подобраны схожие по размеру и цвету. Но потом, после его исчезновения, среди старых черепов – нашелся один посветлее, – может он и принадлежал мастеру, как знать.

Выходила такая картина. Кто прикасался к черепам и могилам, тот плохо кончил. И вот думаю я, а туристы, что ходят-пялятся на черепа да кости, они не рискуют ничем?

Если нельзя землю тревожить и прах нельзя тревожить, ни рукой ни помыслом ни взглядом, то значит за нарушение будет наказание.

Нет же, все идут смотреть на дело рук богоотступников – владельца земель князя Шварценберга и мастера Ринта. Не ходите туда.

Мы успели спросить про князя. Старик сказал в полной уверенности. Каждый год 26 января, когда развеется утренний туман, князь навещает эти места. Видели не раз всадника странного на черном коне, с черепом вместо головы. Это князь. В склепе княжеского рода осталась дата его рождения – 26 января 1835 года. А вот даты смерти… нет. Умышленно кто-то стер или изначально не было. Кто знает.

Старик перекрестился, и махнул, мол, идите отсюда. Рядом беззвучно стояли мои две спутницы, он ушел, не прощаясь – видно, не рад уже был своему рассказу.

Мои спутницы пожали плечами и отказались уезжать, пока не сходят в костехранилище. Я категорически с ними не согласился. Старик к нам подошел не просто так. Я поверил старику.

Они вошли – а я остался за воротами.

Как сейчас помню, Каролину сразу вывели, ее сильно рвало. Терезу тоже мутило, а заболела она уже в Праге, врачи долго не могли поставить диагноз. Потом оказалось, у нее рак.

Никогда и ничего не бывает просто так: слова старика что-то значили, место тоже имело какую-то энергетику. Я помню еще ему пожаловался, что там спертый воздух вот девчонки и не выдержали. Грехи их душат, – заявил дед. Вот, тебе на! – говорю. Ничего мы в Бейрут летим через месяц. Там по святым местам отмолим.

– Я в Бейруте родился, – вдруг сообщил старикан.

Каролина рассказала потом, когда ее вывели, она посидела, а потом пошла в туалет. У тропинки стоял старик, но не тот, что беседовал с нами, другой, как из гроба вынутый. Каролина подумала: это и был Хранитель Кургана, о котором мы услышали. Худющий, кожа на лице высохшая, просто плетень в трещинах. Он стоял, повесив голову и руки, в изодранном сером платье, в рванье по сути. Призрак явился средь бела дня.

Мне показалась в тот момент какая-то обреченность во взгляде девушки. Она стала корить себя, что не осталась со мной наверху, а пошла рассматривать черепа и кости. И увидела череп светлый, череп сильно выделялся среди других, будто в тот момент ей и стало плохо. Вот и видение пришло из потустороннего мира, а видение – предвестник несчастья.

Не знаю, Каролина сама себе внушила, что пострадает за нарушение покоя мертвых или сказал ей кто, но я тогда в Седлеце определенно понял, если бы спустился в костехранилище, то сейчас меня бы уже не было.

Возможно, энергетика там плохая, может старик беду накликал, может та поездка вообще ни при чем, но обе девушки уже лежат в могиле.

В конце Якуб решил объяснить мотивы своего подробного рассказа, и не упустил момент, чтобы не уязвить меня за мое отрицание идей ницшеанства (ну куда уж без этого), за то, что многие вопросы, которые мне не понятны, я держу при себе и не меняю взгляды. Привел цитату немца, которая звучала так: «Молчание еще хуже; все замолчанные истины становятся ядовитыми».

Я же не удержался, спросил, а чего Якуб так вытанцовывал. Оказалось, парень хотел показать, что так старик чесался. Так он не чесался, а танцевал, – говорю. И тут до Якуба дошло, старик исполнял танец смерти.

Якуб замолчал. Прошло пять минут, десять. Как оказалось, рассказ был окончен. Уже на следующий день Якуба как подменили, он стал сожалеть, что посвятил меня в эту историю.

– Да ничего, все нормально, – пытался я его успокоить.

Да, еще зачитал ему один абзац из «Графа Калиостро» Алексея Толстого.

«Он отошел шага на два, смерил глазами круг и опять наклонился, намечая мелом по круговой линии двенадцать знаков зодиака, двадцать два знака каббалы, ключ и врата, четыре стихии, три начала, семь сфер. Окончив чертить, он вошел в круг».

Сказал ему, что в русской классике всегда интересовались инфернальными идеями. «Пиковая дама» Пушкина и последняя повесть Тургенева «После смерти (Клара Милич)».

Но он как-то странно стал на меня смотреть. Упомянул незнакомых мне Агнешку и Сташека (его польские друзья в Москве), мол им не рассказывал. И в нашем общении будто черная кошка пробежала, он меня сторонился, и здоровался лишь для соблюдения этикета. Он не знал, что я во многом с ним согласен, вот читаю Лавкрафта и записал себе в дневник его фразу: «…история ужасов так же стара, как сами человеческие мысли и речь».