– Видимся-то в первый раз.
Тут пожилая грузная женщина, что придавила Василису в левое плечо, посмотрела на нее с подозрением. Василиса не осталась в долгу и отмерила женщину взглядом, который означал «Чего тебе надобно?»
– Интересный факт, – продолжала Василиса. – Считается, что дом был построен в 1870 году, в честь знаменитой мистификации Лео Велиара, для тайных встреч последователей тайных религий.
– Подожди, Велиар…, так звали, по-моему, одного из бесов.
После моей вставки, Василиса с еще большим усердием стала читать:
– …В 1870 году ненавистник всякого рода религий Лео Велиар устроил мистификацию. Он опроверг учение церкви и на своих сеансах поведал миру массу «тайн» о связях с Сатаной. В связях были уличены как масоны, так и ремесленники, крестьяне, торговцы, и даже священнослужители. Сатанизм скрыто процветал. Велиару лишь оставалось дунуть на угольки, как они вновь разгорелись. Он даже выпустил массивную книгу в кожаном переплете «Дьявол не в подземелье». Фолиант. Но кто приобрел, потом горько разочаровались, – переплет оказался из кожи людей.
– Жесть! Давай переключимся на другую тему.
– Давай! Ты спрашивал, замужем ли я. Сообщаю: в разводе.
Она в разводе, а я вообще не знаю, как это жить в браке. Ну это ладно, то, что Василиса прочитала про дом – это еще цветочки. Мы собрались на тот «объект» по другой причине. Во-первых, там пропадали люди, и не факт, что это с домом не связано. Кстати, как выглядел Гомос никто не может описать. Во-вторых, у нас были свидетельства очевидцев, что в доме гнездится какая-никакая, а нечисть несусветная. Других слов не подберу. В-третьих, у людей галлюцинации, а после лечатся. Возможно, это байки, но Василису посвящать в такие тайны Мадридского двора я не решился. Потеряю еще попутчицу по дороге.
А все-таки, на минуту представил, как начинался день в эпоху Гомоса.
В барском доме свежий ветер с утра доносит с полей запах сена, утки настойчиво крякают на пруду, воробьи щебечут на ветках. Но вот проснулся хозяин, сидит на веранде чаи-кофеи гоняет, и привычной идиллии как не бывало, лишь шепот челяди по углам.
Шепот был не из праздного любопытства. Вечером Гомос превращался в зверя. Прислуга знала, что ждет того, кто осмелится уйти, сбежать, ослушаться, кара неминуемая. Ваньку из Сергеевки плетьми забили за его вольности. А сколько людей сгинуло почем зря и неведомо как.
Наступили новые времена. После установления Советской власти заселили в дом Гомоса бригаду лесозаготовок. Поначалу все шло спокойно, – лето поработали, осень, а вот зимой пришла беда. Мужики будто с ума сошли, напились и устроили поножовщину. И поехали оттудова, кто на кладбище, а кто в тюрьму. Где-то в шестидесятые, один чекист на пенсии написал в мемуарах, как один из арестованных сошел с ума, и на допросах рассказывал, что повеление убить получил от хозяина. А фамилия хозяина Гомос. Жив, мол, хозяин. А в комнатах второго этажа девицы живут. Сарафаны старинные носят и с зеркалами разговаривают. И не выбежать без разрешения хозяина, – двери есть, а ведут в никуда. Каждую ночь, когда лунный свет касался окон, слышал этот арестант голоса, вроде как стены начинали нашёптывать ему какие-то указания. В стенах дома живут страхи. Можно увидеть то, что давно забыто, но никогда не покидало этот дом.
2
С неба нас орошает мелкая ледяная морось. Изо рта клубится склизкий пар – напоминание о будущей зиме. Идеальным наше путешествие не назовешь, – после электрички, в Шатуре мы наняли одного «бомбилу» до урочища. Такси тут отродясь не было. Как говорится: «Гладко на бумаге, да ехать в колымаге».
Дорога показалась мрачной. За городком шли опустевшие цеха предприятий и ржавая техника без стекол и дверей. Заброшенная деревушка производила впечатление, что ее посетил Змей Горыныч: почерневшие избы и пара-тройка сгоревших сараев и колодцев. Ближайший лес, раскинувшийся сразу за деревушкой, манил своей темной густотой, день стоял пасмурный, небо как чернилами залили, но наверняка и в солнечные дни, ярким лучам тут не пробиться через бурелом.
Вот бывает лес живой, а бывает мертвый, даже не знаю причины такого восприятия природы. В этот раз, пришла на ум вторая метафора.
На душе было не по себе, да, чего там говорить, банальный страх появился, – необъяснимый страх.
Ехали, ехали, пока не застряли на участке дороги, где асфальт был снят, и вокруг разбросаны кучки песка и гравия. Новое покрытие в планы дорожников явно не входило. В ямах лужи, хоть карасей разводи, пришлось толкать засевшее в грязи авто. Метров через 60–70 мы остановились возле столба «Ремонтные работы». Тут шатурянин заявил, что дальше он не поедет, показал направление к заброшенной церкви, да еще добавил, мол, всех тянет в дом бесов, а потом смельчаки драпают оттуда, аж пятки сверкают.
Сказал со злобой, даже сплюнул.
Мы слегка опешили, его за язык никто не тянул. Попросили дать справку о доме подробнее, но водитель отмахнулся, громко хлопнул дверью и нажал на газ.
– Туда нормальные люди ходят? – вдруг спросила Василиса.
– Знаешь, у Бродского есть слова: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку». Так вот я выхожу, чтобы глотнуть какого-никакого экстрима. Но тебя всегда прикрою.
– Ух ты! – Василиса подарила мне кусочек иронии.
Мы решили срезать путь до урочища и оказались на поле гигантского борщевика. Ядовитый сорняк слегка подсох, но держался достойно. Мы его и не тревожили, учитывая его способности делать пакости, типа удушья и ожогов.
Когда ступили в лес, я обернулся, буквально за спиной послышался звук шагов, но вокруг не было никого, только холодный ветер с шелестом неразборчивых слов.
Лес, поначалу хвойный, оказался настолько завален сухостоем, что поворачивая голову, можно было увидеть, как стволы гниющих деревьев, искалеченные бурями и временем, безучастно перекрывают все проходы и тропинки. Густая подлеска постепенно редеет, обвита плетистыми растениями. Под ногами все хрустит. Воздух смешан запахами гнилья и сырой земли. Ветра нет, – уже лучше.
Василиса боится клещей – осмотрел ее костюм, ничего не обнаружил. Спросил, осмотреть ли внутри? Получил отпор. Если серьезно, я слышал от ребят-поисковиков, в этих местах с одного сняли 11 паразитов за раз. Успокоил, что в таком «комбезе» и акула не прокусит. Шутка получилась неудачной. Сам знаю. Но стараюсь идти впереди, за ней идти просто невозможно. Это же дал бог такую фигуру.
Василиса после моих неудачных шуток иронии прибавила еще больше.
– Телефон специально забыл?
– Ты что! Зачем мне это нужно?
– Хочешь больше узнать обо мне? Я недавно с мужем развелась. Он назвал меня стервой. Сказал, что у меня, как у антарктической рыбы прозрачная кровь.
– Он что, поэт?
– Нет.
– А чего тогда разбежались?
– А что с поэтами только разбегаются? Не сошлись характерами. Когда уходил, каждый гвоздик свой забрал. Квартира моя была, об этом он сильно сожалел. Еще я ушла из института. Еще не могу определиться, чем заняться. Устраивает портфолио?
– Ну, зачем ты так. У тебя все впереди. А здесь, в этих местах впервые?
– Да.
– А я был тут на даче у одного полковника. Он нажрался, и после бани голый жену гонял вокруг дома.
– Ого! Это целебный воздух так действует?
– Нет, водка скорее всего.
– Я решила переключиться от проблем. Тут навалилось все. Еще кот у меня умер.
– Да, Шатурский лес для перезагрузки самое то.
– Что-то мне уже не по себе. Слушай, а все байки про дом, про сатанизм и издевательства, это правда?
– А! Что туда Бес хаживал? Байки на то и байки, чтобы народ пугать. Ты же читала историю дома. Реально то, то баре развлекались, а остальное – брехня.
Я опять соврал. У меня были самые жуткие сведения о доме. И народ оттуда, не просто драпал, как выразился таксист, – пропало несколько человек, вот и вся загадка.
Вышли к заброшенному храму. Здесь и было урочище Душилово. Василиса его сразу назвала «Душнилово». Копирайтер, ничего не скажешь.
Мы узнали строение по фотографии, которую ранее видели в интернете. Зрелище не для слабонервных. Свалка мусора, горы кирпича, четыре стены, ржавые железные дуги, и проломленная сверху крыша, будто на нее с неба упал метеорит. От настенных росписей лишь отдельные мутные цветные пятна.
Когда набрели на старую свалку, дружно проорали: «Ау!» «Серафим!» «Тая!». При чем в три стороны. Четвертая была за нашей спиной, откуда мы пришли, поэтому туда можно не кричать.
«Безполезняк», – как говорит тот же Серафим, когда у него что-то не получается.