Дурацкий расклад. Книга четвертая

Преподаватели тоже люди и тоже хотят жить.

– В общем, сейчас на патрули подписываются все, у кого «нева» ниже полтинника, – отрубила майор, – Ты со своей «невой» и со своими нелетальными способностями… гм, я просто не могу держать такой актив не задействованным, Изотов. Поэтому…

Поэтому от «Жасминной тени» меня и Цао Сюин назначают в специальный отряд быстрого реагирования, который будет выезжать на «тяжелые» случаи из тех, где летальное применение сил категорически не рекомендуется. А так как город большой, урожай новых адаптантов планируется в несколько десятков тысяч, то дома я буду только ночевать… и то не часто.

– Бабушку бы хоть пожалели…, – вздохнул я, скорее в шутку, чем всерьез.

– Изотов, – не поняла меня Окалина, – Там дети и невинные граждане. Мы не выпускаем неогенов. Многие бросают детей, проходящих сейчас метаморфозу под контролем властей. Три-четыре дня и нам будет очень сложно. И плохо. Не до бабушек. Тем более что эта конкретная бабушка в бой, в отличие от тебя, рвется.

– Да я просто так ляпнул, – оставалось лишь повиниться, – Только, товарищ майор, я того… не очень умею спасать. И уговаривать. И разговаривать. Ну вы поняли.

– Не волнуйся, будешь заниматься привычным делом, – валькирию это не смутило, – Кому разговаривать – мы найдем.

Глава 3. Социальная ответственность

Сегодня с утра меня одолевали философские мысли. Не просто так, конечно, потому что для них, мыслей то есть, нужны силы и особое состояние мозга, я бы даже сказал – работоспособное состояние, а с ним пара дней была сильная напряженка, потому что Вероника. Да, как говорится, «перед смертью не надышишься», но почему бы не попытаться? Ничто не предвещало беды, я, несмотря на новое назначение, должен был вполне кошерно ночевать дома, но попробуйте привести эти аргументы старой заслуженной женщине, у которой нимфомания и воздержание сильно пошатнули чердак еще тогда, когда я в пеленки ссался и агукал матом на своих непутевых родителей.

В общем, тут, наконец, доставили Юльку, Вероника ей занялась, а я получил возможность как выспаться, так и начать думать с утра пораньше. И надуманное сильно смердело каким-то зашкаливающим уровнем иронии.

Вот чего можно хотеть от второго шанса в жизни? Молодости, силы, богатства, знаний… женщин, в конце-то концов! Или на конец, не суть.

И шо, вы-таки меня спросите? А я возьму и отвечу – а всё ведь есть! С избытком! Я молодой, крепкий, силы дурной за края, с девками вопрос не просто закрыт, а прямо вообще, на самом высшем уровне, большинству такое и не снилось. Деньги? Ну да, отнес недавно за сберкнижку, просто полочка кончаться начала. То есть, они имеются, четыре с половиной тысячи на счету, да дома рублей пятьсот. Хоть машину покупай. Но машину я не куплю, потому что могу порвать машину пополам. А зачем в хозяйстве такая дорогая и ненадежная вещь?

Так что я по всем канонам попаданческих книжек, сотнями читанных в прошлой жизни, успешен прямо не знай как. Пусть денег, конечно, мало, но зато Кладышеву можно считать за два гарема, семь секретарш и стриптиз-клуб совокупно!

…и радоваться этому всему как-то не получается. Особенно сейчас.

В Стакомске наступили сумерки. Только закончился срок перестройки организмов адаптантов, как они начали вылезать на улицы. Потерянные, бледные, неадекватные, с пролежнями, люди самых разных возрастов то и дело появлялись на свет, тут же начиная напропалую применять свои способности. В больницах и госпиталях врачи сбивались с ног в забитых палатах, срывали голос в криках, запрещая использовать свои силы, но обезумевшие люди всё равно никого не слушали. Они радовались как дети.

Только вот в руках у них были отнюдь не игрушки.

– …тов! Товарищ Изотов! Вить! – достучались до меня извне.

– А? – включился я в окружающую среду, идентифицируя стоящего передо мной человека как милиционера, свежеиспеченного лейтенанта и вообще Шахбазяна Вагана Вараговича, нашего коморского участкового, а еще теперь, вдобавок, и руководителя группы «Комор», в которую был включен и я.

– О! – обрадовался тот, – А я уж думал, ты нас покинул в цвете лет!

– Не дождетесь, – отрезал я, оглядываясь по сторонам, – А где все?

– Сейчас подойдут, – ответил мне милиционер, а затем добавил, мрачнея, – И пойдем…

Всего в нашем отряде от улицы набралось пять человек. Шахбазян – руководитель, связист, переговорщик, наш основной рабочий элемент. Цао Сюин, раздобывшая где-то вместо своих роскошных халатов совсем непримечательную скромную одежку – страховка на случай, если что-то пойдет не так. Её нейтрализующие сферы великолепно решают проблемы буйных и неадекватных. Олейко Михаил Петрович, суетливый человек лет сорока, присутствовал и числился третьим как представитель гражданского мнения Стакомска. Он у нас был комендантом общежития номер «2» с другой стороны Коморской, а в отряде просто числился лишним телом, изрядно страдающим от такой дополнительной нагрузки.

Четвертой была архиполезнейшая бабулька, живая, плотненькая, пышущая энергией и живостью ума. Вот эта самая Раиса Архиповна Даниленко была не много ни мало, а самой настоящей живой легендой из женщин, лично принимавших участие в Митинге Неудачниц на Красной Площади в 1950-ом. Сейчас же эта владелица слабого телекинеза и теплозрения будет основной причиной, почему я целый день буду болтаться рядом с ними без дела. И это очень хорошо.

Все в отряде знают, что верзила в металлической маске начнет действовать, если новый адаптант будет подвергать риску жизни окружающих или членов отряда. И наручников у Вити нет.

То есть – меня активно не любили. Вслух.

– Да не нужен он нам, милая! – бодрым колобком перла вперед рядом с широко шагающей Цао Сюин бабулька, – Ну ты ж не скисла? Так ты и не могла, о чем это я! Ну вот кто из твоего шарика и куда? Да никуда! Зачем нам тут такой?! Алкашей гонять? Там с нами вон, парень какой видный идёт! Отправь ты его домой, у меня сердце волнуется!

– Не положено, – сухо и тихо отвечала баба Цао, – Нас так назначили.

– Назначили-о*уезначили! – не лезла в карман за словом Раиса Архиповна, – Да если б там наверху всегда правы были б, а мы молчали, сейчас бы все строем ходили и полынь глотали!

Милиционер мудро бабку не окорачивал, а вот Олейко на всё было поровну. Человек шел, мучаясь, что он капитально не на своем месте, которое, судя по всему, что я знал о комендантах и о людях в частности, было сугубо перед телевизором. Сам бледный, мозолей на руках никаких, нервный, со срывающимся даже в простом разговоре голосом. Явно не приспособлен ни к чему, кроме ора на студентов. Или же я ошибаюсь. Всё-таки, нельзя быть на Коморской совсем уж простым и тем более, нервным. Зашибут.

Наш первый «клиент» – сидящий на лавочке мятый на лицо и одежду алкаш, с детской улыбкой пускающий из ладоней свет. Ничего серьезного, просто как фонарик ладони заработали. Только вот вместо Шахбазяна вперед посеменила эта проклятая Раиса Архиповна, сходу влепив мужику легкий подзатыльник, а затем начала его визгливо отчитывать за то, что не гражданин он, не товарищ, а пропойца и дурак, так как не доложился куда следует.

Вот тут уж я не стерпел.

Аккуратно отодвинув с дороги что-то почуявшую бабу Цао, я подошёл к скамейке и отвесил дурной бабке подзатыльник, от чего та выпала в крайнее изумление, причем вместе со светоносным алкашом на пару.

– Если ты, бабка, курва-мать, еще раз поперек приказа пёрнешь, я тебя, козу упрямую, догола раздену и посреди улицы так оставлю, что ни подняться, ни уползти не сможешь. Будешь лежать и вопить, опозоришься на весь город, – змеем зашипел я в пенсионное ухо, но так громко, чтобы слышно было всем, – Мы тут не в твой походный бордель играем, *б твою мать!

– Слышь, малой…, – неожиданно подал голос алкаш, – Ты…

– А ты, дебил, – развернулся я к нему, – Лучиком своим паршивым в глаз водиле какому-то зарядил бы, и всё, привет кювет. Присел бы лет на восемь!

– Да не умею я! – побледнел алкаш.

– Ты сидел, учился их пускать, идиот! – уже не сдерживаясь, рыкнул я, – На людях! Не в квартире! Не в сортире! Поднимай жопу, идём тебя регистрировать!

Знаю, из меня вообще никакой переговорщик. Чаще всего ты в ситуациях, когда либо сам, либо тебя, третьего не дано. Поэтому я совершенно не против, если всем происходящим будет заведовать некто, куда более «цивилизованный» типа Шахбазяна, но вот превращать серьезную операцию в цирк ради услаждения маразма в прошлом знаменитой бабки – мне ни с руки.

Так и пошли дальше, причем Цао Сюин на полном серьезе отстала утешать получившую большую моральную травму Даниленко, но тем не менее, насколько мне позволял слух, между хорошими словами толсто намекала бабке, что Витя – человек нехороший. Раз сказал – то сделает.

Дальше все пошло как по маслу, за исключением народной любви ко мне, красивому. Бабуля молчала, милиция работала, китайский народ бдел, а нервный Олейко страдал от собственной никчемушности.

Обход мы закончили, имея в качестве добычи двух алкашей, одного поэта и мальчика лет десяти, которого как раз наш комендант номер два и обнаружил закопавшимся в песочнице. Подивившись таланту орущего ребенка (так рано достигшего половой зрелости, стал ведь адаптантом!), я всё-таки поставил пацана на ноги, удержав за ухо. Затем была длинная эпопея поиска его родителей, сопли и слезы матери, тихое нервное признание бати в… зажиленном артефакте. Его тоже забрали. В итоге мамаша ужинать сегодня была обречена одна.

Бывший сержант оказался настоящим докой в своей области. Спокойно приближался к цели, представлялся, пояснял, кто он и откуда… этого уже хватало, чтобы народ, выползший из своей берлоги спустя две недели, скисал и послушно шёл в участок. Все было настолько тихо, что под конец смены бабулька из Неудачниц расхрабрилась, вновь попытавшись прочитать мораль одному грустному типу, конвоируемому нами в отдел, но тут уже сама Цао Сюин её одёрнула.

И правильно.

Затем, уже под вечер, Шахбазян скомандовал отбой, после чего наша недружная команда расползлась по своим делам.

– Извинись завтра перед ней, – сухо проговорила Цао Сюин, идущая чуть впереди меня.

– За что? – хмыкнул я.

– Знаешь сам, – отрезала китаянка.

– Не буду, – тут же отреагировал я, – И не потому, что не хочу, баба Цао. А потому, что если я пойду навстречу подобному, оказав уважение старому человеку, то у него может сложиться впечатление, что я был не прав. Я, а не он. И когда кто-нибудь оторвет голову вам или милиционеру, эта бабуля будет искренне полагать, что так случилось не из-за её капризов, а потому что окружающие недосмотрели…

Секунда и я смотрю в глаза развернувшейся на месте и очень злой китаянки. Очень злой.

– А ты все лучше знаешь, сопляк?! – змеей прошипела бабушка, – Где был твой ум и решительность тогда, в «Тени»?! Тогда, когда умирали дети?!