Замочная скважина
В итоге Питер с мамой уходят в гостиную (как я и ожидала), с шумом закрыв за собой дверь. Нейт, выудив из кармана папин подарок, гордо демонстрирует его Наре. У той впервые за этот день просыпается интерес и, изъяв наушники, она присвистывает, оценивающе их разглядывая:
– Улетная тема.
– Их нам, кстати, подарил дерьмовый бывший муженек нашей мамы – не могу удержаться, наблюдая это лицемерие.
Зная Нейта, он даст Наре еще и походить с этими наушниками, и она еще будет ими даже пользоваться больше, чем он. Притом, что заплатил за них наш отец, которого она при каждом удобном случае костерит.
Нара, вдевая один наушник в ухо, переводит на меня бесстрастный взгляд:
– Ты давно с зелеными волосами не ходила? – злорадная усмешка – или, наоборот, понравилось?
А, ну да. В нашу предыдущую ссору Нара подмешала в банку с моим шампунем красящий пигмент (на удивление стойкий) и я ходила с грязно-болотным (не ярко-зеленым, как на красивых фотографиях) цветом волос еще около недели, всячески стараясь заплетать волосы в косы, хвосты или прятать в капюшонах толстовок, что стали моим вынужденным атрибутом одежды на тот отрезок времени.
– Просто уточнила – тихо добавляю, опустив взгляд, и спешно ретируюсь в свою комнату на втором этаже.
Всю мою воинственность, как ветром сдуло, стоило только представить, что через эти адские унижения с цветом волос придется пройти снова. Хотя, Нара достаточно изобретательна – вряд ли стала бы повторятся. Скорее всего, придумала бы что-то новое и еще более худшее.
Порой создается такое ощущение, что из нас троих я самая младшая (причем с большой разницей) и старшие брат с сестрой постоянно меня тюкают, едва родители отворачиваются.
Не знаю, в какой момент Нейт с Нарой успели так сдружиться, но мы с ним точно никогда не были в таких близких отношениях. В детстве, когда мама еще занималась нами больше, чем собственным отражением в зеркале (а началось это у нее больше трех лет назад, когда мне едва исполнилось 14, а Нейту 13 лет) – мы часто проводили время вместе. Были не друзьями, но хотя бы не задирали друг друга. Могли вместе сыграть в гольф за домом (да, у папы пентхаус был не в пример дому Питера), волейбол или баскетбол. Могли устроить прятки, и сами же потеряться, ища друг друга. Могли устроить войну с водяными пистолетами.
Но все это было стараниями мамы, потому что всякий раз, когда возникала ссора (у детей это неизбежно, а у подростков тем более), она журила нас и напоминала, что брат и сестра всегда должны быть вместе и горой друг за друга, кто бы что не думал и как бы на кого не злился.
Об этом легко помнить, когда тебе всегда напоминают и закрепляют эффект каким-то поощрением, точно дрессированных собак.
Но как раз, когда мы только стали входить в подростковый период – когда Нейт впервые узнал о порнухе, а я о косметике – мама узнала о старении и всем, что может его предотвратить.
Нейт стал все больше задираться, пытаясь в школе среди своих друзей выставиться за мой счет. И у него это отлично получалось – ведь над зубрилой легко стебаться, даже если ты ее брат. Перестала существовать мама, которая в такие моменты журила и призывала не допускать, и уж тем более не создавать самим, подобных ситуаций. А отцу было откровенно все равно (в те последние полгода до их с матерью расхода, он все реже появлялся в стенах дома). Тогда, за неимением заступника, я стала давать отпор сама в том единственном, чем умела– перестала помогать Нейту с учебой, перестала давать ему списывать и он скатился на одни D5 в считанные недели.
Естественно, когда пытаетесь насолить друг другу в школе, это переносится и домой. А когда вы систематически только и живете тем, как бы побольше насолить другому – о каких сестринских/братских узах может идти речь?
Потом, в течении того года, когда маму бросил отец и она еще не успела познакомиться с Питером, нами вновь занялись. Мама привела в порядок поведение Нейта относительно меня (в ход шло и изъятия мобильника, и интернета, и даже общения с друзьями, вследствие чего брат пытался сбежать из дома, но это не принесло особых успехов). После чего проделала такую же работу со мной относительно него – как бы это странно не звучало, но она убедила вновь давать ему списывать, чтобы оценки брата улучшились (из-за них он долгое время и не мог стать капитаном баскетбольной команды – да, как бы нелогично это не звучало).
Естественно, поскольку ее работа над нами постоянно мешалась с работой над собой любимой – закреплением результатов никто не занимался. Потому мы, вроде, перестали открыто враждовать и в принципе могли адекватно общаться, но до друзей было далеко.
Когда же они с Питером поженились и съехались мы, казалось, напротив должны были сплотиться, как никогда, против долбанутого отчима – но тут нарисовалась Нара. Каким-то образом Нейт в считанные сроки с ней сдружился на почве общих интересов в музыке или фильмах (ужастиках), которые они постоянно смотрели в гостиной (когда телевизор не был занят криминальными новостями Питера), и естественно до сплочения со мной «против всех» ему уже не было никакого дела.
У него появился другой «союзник».
Перед тем, как закрыться у себя в комнате – заглядываю в детскую Эби. Младшая сестра лежит в колыбельке. Нагнувшись, вижу, что она действительно спит. Поправив одеяло, теперь уже захожу в противоположную ей комнату (когда Эби только родилась – ее люлька была в спальне родителей на первом этаже, так что ее крики не были для меня адовым воем через стенку).
Закрываю дверь, снимаю джинсы и футболку, после чего натягиваю домашние шорты и майку. Волосы собираю в хвост, после чего поворачиваюсь лицом к зеркалу. Большому, в пол, зеркалу, встроенному в шкаф-купе.
Улыбнувшись, машу отражению рукой в привычном с детства жесте:
– Привет, Кевин!
После чего подхожу к зеркалу и несколько раз дышу на него, создав эффект запотевания на небольшой части зеркальной поверхности.
Отойдя на пару шагов, жду.
Наконец, на запотевшей части начинают прорисовываться буквы, точно кто-то старательно и кропотливо выводит их по зеркалу своим пальцем, пока они не складываются в корявое:
«привет».
Глава 3
Питер захлопывает дверцу гостиной с таким грохотом, что Гвен кажется, будь у них кипа сервизов на «лучший случай», как у его родителей – они бы все посыпались на пол и разлетелись на кучу маленьких осколков.
Она понимает причину гнева супруга. Во-первых, его довел Джек, он это умеет. О, господь свидетель, в этом Райтсону нет равных. Во-вторых, Питер не смог вовремя высказаться на улице, из-за чего, вопреки логике, не остывал, а злился еще больше, мысленно накручивая себя до крайней точки. Но сдержался он не только ради Гвен, хоть ей и не единожды пришлось призывать его к порядку. Нет, Гвен понимала, что Питеру так же крайне важно мнение окружающих. Кому охота слыть неблагополучной семьей с вечными склоками и скандалами? Всем хорошо известно, что случается с такими семьями.
На них, помимо общественного порицания, вешают всех собак, если вдруг что. Пройдут пьяные и разбрасают бутылки – так это Смиты виноваты, потому что они вечно ссорятся, а потом мирятся за алкашкой. Наверняка, их друзья или они сами. И не доказать обратного, даже если их дома не было в то время. Или, например, у ребенка проблемы с учебой. Как отнесется к этому дирекция школы, если речь пойдет о такой идеальной семье, как Вудли? С пониманием. Потому что Вудли на хорошем счету, Вудли прилежная и благополучная семья, а эти оценки, видимо, просто временное недоразумение. Как в этом случае отнеслись бы к абстрактным Смитам? «О, ну это понятно. Они вечно пьют, дерутся, ссорятся и еще бог весть что. Их давно пора поставить на учет, а лучше забрать детей. Знаете, что я думаю? Таким, как они, не место в нашей школе. Оценки, при таком положении дел в семье – только начало. Начало будущей шпаны, если не криминального элемента».
Ситуация одна и та же – плохие отметки у ребенка.
А вот отношение, как и итоговое разрешение – разнятся, как земля и небо. А из-за чего? Из-за одного только общественного мнения. Из-за зарекомендованного статуса, из-за вежливых улыбок, смеха детей и объятий с бывшим мужем, которого по хорошему стоило бы вместо этого пару раз огреть сумкой, а после влепить звонкую пощечину.
Те глупцы, кто пренебрегают общественным мнением.
Зачастую оно имеет ключевое значение, и Питер, хвала небесам, это понимает. Именно поэтому Гвен сошлась с ним, невзирая на разительную материальную пропасть между ним и Джеком. Не сказать, что у нее был выбор, поскольку на момент знакомства с Питером, они с Джеком уже год как расстались. Гвен предпочитала именно эту формулировку, означающую обоюдное взвешенное решение. От одного определения «брошенка» ее бросало в холод, так как бросают женщин нелепых, глупых, стервозных или …старых. А она не причисляет себя ни к одной из этих групп.
Питер встает у окна, уперев руки в боки, со слишком заинтересованным видом разглядывая дуб, лишь на ствол которого открывается вид именно с этого ракурса. Гвен видит, как раздуваются его ноздри, потому подходит не спеша и очень аккуратно, лишь подушечками пальцев, касается его широкого, массивного плеча.
Супруг реагирует мгновенно. Нет, он не взрывается криком, как начинал свою тираду на улицу, он не одергивается или не разворачивается резко с тем, чтобы испепелить ее взглядом. Нет, продолжив смотреть на ствол дуба, он сухо замечает:
– Джек превзошел сегодня сам себя. Перешел все границы.
– Знаю, милый – лилейным голоском соглашается Гвен – он всегда ведет себя, как ублюдок. Это такой тип мужчин, и чем громче он гавкает – чем жальче кажется. Зато с каким достоинством ты игнорировал его реплики.. Вот оно – настоящая уверенность, настоящее благородство, истинное самообладание. В сравнении с тобой он был просто смешон..
Гвен продолжает распалятся, пока хватает дыхания, потому что прекрасно знает, как важно в такие моменты соглашаться с мужем, нахваливать его, даже если пришел он не «со щитом», а «на щите». Какая разница, что она говорит – главное остается за действиями, а как бы Питер не распалялся почти каждый раз, они продолжают делать так, как удобнее ей.
– Я не договорил – неожиданно перебивает он, не давая жене втянуть воздух для начала следующей тирады – он перешел сегодня все границы. Измывался, словно платит нам за эти унижения. И знаешь, я заметил одну занимательную деталь – на меня он тратил времени существенно больше, чем на своих детей.
Питер медленно, лениво оборачивается к Гвен. Если бы он не снял ботинки в прихожей, то можно было бы сказать, что он повернулся «на каблуках»:
– Хотя именно ради этого затеваются все встречи. Я не могу понять одного – если он хочет общаться с детьми, почему мы должны туда ходить? Ему нужны дети – пусть дети и ходят.
Гвен театрально вздыхает таким образом, словно это ее предпоследний вздох и сейчас она скажет что-то невероятно важное, страдая в предсмертных конвульсиях, после чего отправится прямиком к богу:
– Питер, милый, мы же уже обсуждали, что..
– Нет, это бред сивой кобылы – взвивается супруг с пол-оборота – что за нелепица про опасность?
– Ты же знаешь его – теперь она обиженно кривит рот в той манере, которую ее старшая дочь за глаза называет «переход за всякие допустимые границы» – я не могу позволить детям оставаться с ним наедине, он опасен, он..
– Ты вообще слышишь себя? – хмурится Питер – для кого он опасен? Для родных детей? Это не секрет, что твой бывший больной ублюдок, построивший себе бизнес на костях, но как по мне – «деловые партнеры» и его собственные дети это совершенно разные вещи, нет? Что-то за все два года я еще ни разу не наблюдал у него тяги к насилию по отношению к ним. Черт, да он даже голос ни на одного из них ни разу не повысил! Знаешь, не хочу показаться грубым..
– И не кажись! – мягко перебивает его Гвен, едва не взвизгнув в своей спешке – незачем нам ссориться из-за такого дерьма, как Дж..
– ..но мне кажется – продолжает Питер – что весь этот цирк с пикниками всей семьей нужен только тебе! И не потому что ты боишься за детей! А потому что ты боишься, что они перекинуться к нему! Дорогие подарки, никаких запретов! Идеальный папочка, а ты ведь так хочешь, чтобы они его ненавидели, как и ты!
– Да как ты смеешь! – хмурится Гвен – от кого, от кого, но от тебя..
– И я тебя не виню – вернувшись в свою невозмутимую, рассудительную манеру, продолжает ее муж – это чертовски несправедливо, что этот ублюдок, совершенно не вкладываясь в воспитание детей, окажется их фаворитом только потому, что раз в неделю дарит дорогие подарки и не делает запретов лишь оттого, что ни ему разгребать потом последствия. В этом я тебя полностью понимаю и даже поддерживаю! Ей-богу, Гвен, я на твоей стороне. Ходи туда, сколько хочешь! Но почему я должен терпеть это в той же мере? Более того – я всякий раз являюсь козлом отпущения!
– Это ради детей!
– Бред собачий! – цедит – но я готов был на это идти, терпеть все это.. Но после сегодняшнего! Он стер всякие границы! Он откровенно флиртует с тобой, силясь мне что-то доказать, донимает меня по поводу и без! Он оскорбляет меня, унижает и топчет, а я притом не могу ничего ему ответить лишь потому, что не умею посылать на хер с дружелюбной улыбкой на лице!
К концу Питер уже срывается на крик, потому Гвен все же сдает на время свои позиции «обиженной и глубоко оскорбленной» и теперь уже складывает обе своих ладони у него на плече, сверху умостив и подбородок:
– Я понимаю, милый, но..
Но уже второй раз, впервые на памяти Гвен, Питер вновь ее перебивает:
– Нет, ты не понимаешь. Потому что тебя он задел всего один раз, когда дали пирожное – и ты тут же засобиралась домой. А я терплю это всю встречу. И зачем? Какой смысл?! Я прихожу поработать туда его личным клоуном? Мне уже начинает казаться, что он не пропускает ни одной встречи лишь оттого, что дождаться не может поиграть со мной, а не с детьми!
– Но ты понимаешь, дорогой, что без тебя я перед ним абсолютно бессильна..
– В чем бессильна? – не ведется Питер – даже если он такой больной ублюдок, который в любой момент может беспричинно напасть на своего ребенка, а ты хрупкая женщина, которая без мужчины не сможет его остановить..
– Именно! – с жаром соглашается Гвен – все именно так! Посмотри на меня, ну какой из меня барьер, я вешу..
– ..то на этот случай – продолжает – вы, на минуточку, всякий раз встречаетесь в общественном месте! И не просто в парке, а в ресторанах, где в обязательном порядке есть охрана на такие вот случаи, которая выведет его, едва он просто начнет брызгать слюной! И без моей помощи!
– Ты несправедлив, Питер – Гвен вновь сжимает губы – я отношусь к Наре, как родной, я люблю эту девочку всем сердцем и полагала, что твои чувства к Джейзи и Нейту..
Не дослушав, Питер лишь кривится и отмахивается, как бы говоря «начинается».
– ..полагала, что они такие же. Но теперь ты говоришь мне «иди, детка, разбирайся со своим бывшим и детьми сама, зачем мне вообще туда идти, если это не мой муж и даже не мои дети»! Так? А ведь я никогда не делила проблемы детей на «моих и твою».
– Дело не том, что они не мои – повторяет Питер, совершенно не собираясь перепрыгивать на другую тему, угодливо подостланной Гвен, будто ковер, который после тут же выдернут у него из-под ног – а в том, что это бессмысленно. Терпеть эти унижения, которые с каждым разом становятся все круче и теперь дошли до того, что я слышал сегодня. Все это – бессмысленно. Играй в этот театр теней, если хочешь – но я больше не пойду ни на одну встречу. Без проблем – я могу списываться с тобой, узнавать об обстановке и весь этот час быть на связи. Но присутствовать очно – нет.
– Питер! – с губ Гвен слетает всклик, больше похожий на крайнее изумление. Она в самом деле не может поверить, что муж действительно только что бросил ее одну в этой сложнейшей ситуации, плюс ко всему прочему еще и обесценив саму ее суть.
Но Питер молчит, ожидая продолжения. Не спешит вновь начинать первым, едва услышав слово.
– Это.. это невероятно! – теперь в голосе прибавляется негодования и недовольство, а руки принимаются отыгрывать такую свистопляску, словно Гвен накладывает какое-то заклинание волшебной палочкой (но при том даже сейчас каждое движение выполняется изящно и грациозно, словно в постановке какого-то театра) – я.. не верю, что ты это сказал!
– Да, я это сказал – ровным тоном соглашается Питер – и я своего решения не изменю. Я давно об этом думал, но сегодня, видит бог, была последняя капля, Гвен. Последняя капля в чертовом сосуде моего уничижения!
Гвен вновь возмущенно всплескивает руками:
–Что ж, ладно, если ты не позволяешь мне чувствовать себя в безопасности за твоей спиной, то тогда я хочу ощущать безопасность хотя бы за стенами своего дома. Пускай Джек приходит сюда.
– О, Гвен! – раздраженно фыркает Питер – мы это уже давно обсудили! Этого ублюдка не будет на пороге моего дома! Еще не хватало, чтобы меня поливали дерьмом, отпивая моего же чая из моей же кружки! А еще лучше – понося дерьмом и чай, и кружку, и диван, на который он усядется! Нет.
– Но Питер..
– Я сказал нет, Гвен – и его холодный, решительный тон заставляет ее, наконец-таки, умолкнуть.
Гвен понимает, что ее битва проиграна еще раньше, чем муж, с гордо выпрямленными плечами, покидает гостиную, насвистывая себе что-то под нос. Совершенно растерянная, она садится на бортик кресла, обеспокоенно глядя себе под ноги.
Что ей теперь делать?
Она никогда бы не осмелилась сказать Питеру истинную причину своих опасений относительно Джека. И в отличии от той ерунды про насилие, правда обладает существенными основаниями для страха. Основаниями, что кроются у нее чуть выше плеча, на спине, на голенях и шее.. и которые она объяснила Питеру «последствиями автокатастрофы», в которую она на деле никогда в жизни не попадала.
И быть может, даже при всех этих аспектах, она бы все же когда-нибудь сказала Питеру правду, если бы не была уверена, что как только он ее услышит – все будет кончено.
И с ней, и с детьми. Она не может предугадать, как ее муж отреагирует на это, но точно не положительно. Сначала будет шок.. а потом действия.
И одному богу известно, на кого они будут направлены.
Нет, она не может сказать правду. Об одной мысли о том, чтобы пойти на встречу с Джеком без Питера ей и вовсе становится дурно. Но так же она и не может отпустить детей к Джеку одних, сколько бы Питер не распалялся на счет охраны в ресторанах и кафе.
Если дело дойдет до того, чего опасается Гвен – то от охраны проку будет не больше, чем от телевизора без пульта.
Погрузившись глубоко в свои мысли, женщина кренится и едва не падает с бортика кресла. Содрогнувшись и вернув себе равновесие, Гвен неосознанно касается плеча в том месте, где покоится уродливый, внушительной величины, шрам, который со временем уже побелел, превратившись в толстую белую нить под кожей.
Глава 4
Нейт наблюдает, как его старшая сестра спешно взвивается по лестнице, стараясь настолько быстро перебирать ногами, что запинается на предпоследней ступеньке и едва кубарем не катиться вниз. В какой-то момент Нейту кажется, что этого курьеза уже не избежать, но Джейзи успевает схватиться за перила и даже не падает на колени. Ее лишь немного кренит, будто бы она потеряла равновесие, не больше.
Мгновение – и она исчезает на площадке второго этажа.
Нара, так же проследив за ее спешным ретированием после упоминания о зеленых волосах, хмыкает:
– Порой она меня так бесит.
Лениво поправляет свои кудрявые волосы, правую ногу сгибает в колене, уперевшись ею в стену позади.
– Да ладно тебе – жмет плечами Нейт.
– Нет, правда – она переводит на него апатичный взгляд, не принуждающий принимать ничью сторону. Что бы Джейзи не думала о ней (а Нейт знает, что их недобрые чувства взаимны), но Нара никогда не пыталась выстроить в их семье коалицию против его старшей сестры. Ее выходки никогда не были продуманного характера и не несли в себе какой-то определенной цели.
Просто Нара импульсивна. Ее легко разозлить и так же легко вынудить на какой-то неожиданных поступок, как та выходка с шампунем Джейзи. Она не злопамятна, и не несет в себе гнев долгое время, совсем нет. Просто иной раз ее очень легко подбить на его разгорание, точно спичкой, брошенной в кипу сухих листьев.
Нара никогда не настраивала Нейта против Джейзи и не пыталась подбивать его на поддержания ее мнения. Вот и сейчас, она лишь бесстрастно жмет плечами, продолжая:
– Бывает, она чертовски раздражает. Как сейчас. Вся такая правильная, точно ссыт диором, а ее дерьмо источает аромат роз.
– Она не такая – отмахивается Нейт, так же не выявляя особого энтузиазма – ты же знаешь. Просто заступается за отца.
– Вы вроде от одного отца – она вытаскивает вдетый в ухо наушник, так и не проверив его на качество звука – так почему у тебя так крышу не срывает?
– Ты знаешь почему. Папа один из немногих, с кем Джейзи удается общаться. Отчасти, потому что у него нет выбора и он наш отец. Может, ее греет мысль, что он выбивает себе время с нами каждую неделю, и она принимает это сугубо на свой счет. Будь ее круг общения.. пошире, что ли – и ее бы быстро отпустило.
– Да, быть задротом хреново – равнодушно соглашается Нара, словно говоря о погоде на завтра – но хуже этого может быть только то, что она делает в школе.
– Слушай, мне на все это насрать – вздыхает Нейт – или у нас тут кружок имени моей сестры? Лучше вдень обратно – он ловко выхватывает оба наушника из руки Нары и один из них вдевает ей обратно в ухо – и давай, подожди..
Он достает свой телефон, соединяя его с аирподсами:
– Сейчас покажу, как они звучат. Сразу понимаешь, почему у эпл такой ценник.
– Просто понты – жмет плечами Нара – в жизни бы не потратила столько денег за лейбл. Ну если за бесплатно – то конечно крутяк.
Вскинув бровь, добавляет:
– Папаша у вас конечно дерьмо, но хотя бы подгоны клевые делает. Мой такое же дерьмо, только еще и без денег.
Хотя бы по этой причине (которая неизвестна Джейзи), Нейт никогда не злится на Нару за грубые изречения по поводу их отца. Потому что он многократно слышал, как она так же рассуждает и о своем собственном. И вообще обо всех.
У Нары нет любимчиков. Есть просто те, о ком она забывает вспомнить.
– Если так посудить вообще – хмыкает, вновь вынув наушник и отдав его Нейту – то мой даже говенее будет.
Развернувшись, идет на кухню, небрежно поманив его рукой за собой. Открывает холодильник, достает бутылку молока:
– Чего стоит только одно то, как этот кретин заложил меня в ту тюрьму для шизанутых. Пусть не думает, что я когда-нибудь это забуду.
Нейт еще давно принял касательно этой темы нейтральную сторону. Сначала он придерживался мнения, что Наре и правда нужна была помощь, о чем говорил ей. Но едва стоило понять, что это позиция может стоить ему хороших отношений с Нарой – как он разом от нее отрекся. Не переобулся, нет. Просто оказался где-то в середине, в роли молчаливого слушателя.
– Но даже если так – ставит молоко обратно, после чего накланяется и достает из шкафчика пачку с хлопьями – он хотя бы не бросал мою мать ради малолетней.
Пошел уже какой-то, никому не нужный, сравнительный анализ их отцов. Но Нейт не спешит ее обрывать, боясь нарваться на проблемы. Лучше дослушать и спокойно предложить новую тему.
– Она сама от него ушла – усмехается – но не бросал же! Впрочем, мне насрать.
Вот в это он уже верит.
Едва хлопья оказываются в пиалке с молоком, Нара выбирает самую большую ложку и, сев прямо на стойку, начинает есть, продолжая говорить с набитым ртом, из-за чего капли молока то тут то там стекают из уголков ее рта:
– Еще что-нибудь подарил?
– М? – потеряв нить разговора, Нейт не сразу врубается.
– Отец.
– А, нет. Наушники.
– Учитывая количество его бабла, мог бы и еще что-нибудь подогнать. Хотя бы просто баксы.
– Ты же знаешь, что случалось, когда он давал просто деньги.
– Ну да – кивает Нара – дерьмово. Если бы у меня мамаша попыталась забрать деньги, подаренные отцом, на какие-то пресловутые потребности семьи, я бы ей морду расцарапала, а после волосы повыдирала. И еще бы ее бабло в качестве морального возмещения забрала. А вы как тюфяки какие-то.
Поначалу, когда Нара делилась этими мыслями – Нейт всерьез полагал, что она шутит. Подначивает его, проверяет. Так как звучало это совершенно дико. Но потом понял, что просто Нара воспитывалась совсем в других условиях. Где если предки наказывают домашним арестом, ты не продумываешь, как бы ночью, когда они заснут, выбраться по-тихому из окна (по возвращению к тому же не отхватив люлей) – а отпихиваешь мать в сторону, отцу даешь в глаз и спокойно проносишься мимо, куда и собирался. Где предков вполне можно послать на три буквы, учителя унизить перед всем классом, а с одноклассницей подраться на перемене за какую-нибудь обидную реплику в твой адрес, а не пойти с официальной жалобой к директору.
