Сердце шута

– Товар уничтожен.

– И в убийстве мы подозреваем Матиаса, – добавил я, растянув губы в хищной усмешке. Парень кинул на меня какой-то непонятный взгляд, а затем посмотрел на сестру.

– Я поехал домой сразу после ухода из клуба. Я хотел его убить, но не стал, да и не смог. Ублюдка ведь охраняют так, будто он святой грааль, а не чертов маньяк, – ядовито выплюнул Матиас. Аарон еще несколько секунд внимательно рассматривал его, а затем, положив руку на бедро Лу, откинулся назад в кресле, запрокинув голову.

– Паршиво.

– Да, и снова мы, и снова в заднице, – усмехнулся я, поднимаясь из кресла и ослабляя узел галстука. Около дивана теперь стоял барный столик, который Матиас вытащил из кабинета отца. Я налил виски в стакан, залпом опрокинул содержимое, подлил еще, пытаясь не думать о том, как разгребать все, что на нас свалилось.

Мы так и не сомкнули глаз до самого рассвета, который снова наступил неожиданно. Сначала мы долго молчали, обдумывая произошедшее, затем наперебой строили теории заговора, выкуривая сигарету за сигаретой. Кажется, этой ночью адреналина в нашей крови было так много, что мы смогли бы жить на одном только этом чувстве еще парочку дней. Но бодрость все же заканчивалась. В желудке плескался кофе, разбавленный виски. Алкоголь, правда, уже успел выветриться. А вот аромат кофе, сигаретного дыма и мятной жвачки окружал гостиную, словно мягкое покрывало обнимало уставшее тело.

Я был рад впервые за долгое время избавиться от кошмаров, провести одну ночь, не просыпаясь после в холодном поту и с криком в ушах. Но повод для этого, конечно, был ужасным. И я не знал, что из этого лучше.

А сейчас я стоял на кухне в доме Матиаса и Лу и варил кофе. Запах свежемолотых кофейных зерен разносился повсюду, душа посильнее дыма от сигарет. В окне виднелся просыпающийся город с рассыпанными по холмам домиками, поблескивало вдали море, уходящее за горизонт, и я смотрел на эту картину, пытаясь впитать в себя утреннюю тишину и спокойствие, как делал каждое утро. Вот только в квартире, доставшейся от родителей, окно выходило на кусок неба и чертовы крыши трущоб. Вся моя жизнь, казалось, была трущобами, из которых я все никак не мог найти выхода. И, стоя здесь, в этой просторной, просто огромной кухне, я чувствовал себя таким маленьким, что не мог подобрать приличных слов, чтобы описать это.

Аарон бесшумно появился рядом, копируя мою позу, сложил руки на груди и тоже уставился в окно.

– Ты уверен, что тебя не убьет пятая кружка кофе?

– Ты уверен, что тебя не убьет эмоциональность?

– Хватит юлить, придурок, – фыркнул Ар. – Пожар потушили. Мы встряли на охренеть какие деньги, друг.

– Доброе утро всегда должно начинаться с хороших новостей, – хмыкнул я, потянувшись убрать кофе с огня. – Может быть, это знак.

– Думаешь, пора?

– Да, Ар, давно пора избавиться от этого наследия твоего отца. И убрать уже говнюка Карлоса Санчеса. Он слишком часто вставляет нам палки в колеса, слишком много убытков от его самодеятельности.

– Ты прав, – парень поставил еще одну кружку на столешницу. – Я уже дал распоряжение в участке. Скоро Карлос обо всем узнает, поэтому будь готов к неожиданностям, – предупредил он, пока я разливал кофе по кружкам, пока пар от него взвивался в воздух и пока где-то в отдалении красотка цокала каблуками при полном параде, а щебетание птиц доносилось из открытых окон в коридоре. Обычное утро понедельника. Обычный день для того, чтобы снова подставить жизнь под удар. Вот только я не думал, чем нам все это обернется, и когда Лу оказалась на кухне с просьбой, я едва не подавился кофе и не проглотил собственный язык.

Глава 6. Анабель

Хорхе подвез меня до самого подъезда, скупо попрощался и уехал. Я слышала, как его машина с ревом отъезжала. Парень находился в своих мыслях так глубоко, что я не стала расспрашивать. Но, кажется, происходило что-то страшное. И, конечно, меня в это ни за что в жизни бы не посвятили. Не тот уровень доступа, мозгов, да и, чего скрывать, многие все еще переживали, что я могу переметнуться на другую сторону. И, по правде сказать, я и сама не знала пусты их домыслы или нет. У каждого человека есть цена. И, хоть мне не нужны деньги, есть куча других способов заставить человека что-либо сделать. Я все еще помнила слова Лукаса Санчеса о моем ребенке, как о возможном способе шантажа.

Я вошла в квартиру, выбрасывая эти мысли. Кому может понадобиться двадцатилетняя беременная вдова, у которой нет доступа никуда, кроме этой квартиры? Смешно. Хотя забавно думать так о своей собственной важности. Может быть, где-то я бы пригодилась. Я не чувствовала ни неловкости, ни неправильности, наверное. Мне бы точно не помешали друзья. Кто-то, кроме Луизы. Она замечательная, но не всегда ведь будет со мной возиться.

Я скинула промокшие, грязные от песка кеды в коридоре. Ноги жутко отекли, поэтому, даже не включая свет, рухнула на диван в гостиной, пытаясь отдышаться.

В темноте все мысли казались ярче, острее, живее и… больнее. Мне было стыдно перед ней. Иногда я чувствовала себя маленьким ребенком, который ничего не умеет и просто живет по эмоциям, а Лу в нашем тандеме взрослая, мудрая и непоколебимая скала, которая снисходительно закрывала глаза на мои слова и выходки.

Боже, как я вообще могла ее проклясть? Как могла такое сказать? И как она простила? Чем я заслужила такую подругу?

Я прикрыла глаза. Вспомнился вечер, задумчивый Хорхе на берегу, небо, усыпанное звездами, тишина, нарушаемая лишь тихими волнами после шторма, влажный песок из-за дождя и какое-то едва уловимое спокойствие. Я надеялась лишь на то, что ко мне не приставили никого для слежки. В моем случае это ведь означало бы не охрану. В моем случае это означало бы глубокие подозрения. А о Хорхе ходит достаточно много слухов. Все знают, какую работу он иногда выполняет для Тайфуна, все знают о его методах допроса.

Черт.

Я поморщилась, надеясь, что ошибалась. Мне бы не хотелось пойти ко дну. И не хотелось бы потерять то, что с трудом удалось собрать заново.

Я поднялась с дивана, держа в голове лишь одну картинку. Отчего-то захотелось порисовать, избавиться от мыслей. И я не стала себе в этом отказывать. Достала мольберт, поставила чистый холст. Сейчас девушка на закате казалась неуместной, неправильной.

В последние месяцы я почти не рисовала, с животом не особо удобно стоять около мольберта, да и вообще подолгу находиться на ногах тоже трудновато, хотя не сказала бы, что живот был большим. Мне почему-то наоборот казался слишком маленьким, аккуратным, словно внутри меня находился не ребенок, а кнопочка. Крохотное существо с огромными шоколадными глазами, аккуратным носиком и пухлыми губками. Почему-то именно так я представляла себе ребенка. Мне было не важно мальчик это или девочка. Это ведь ничего бы не изменило. Мы с Генри не загадывали, не мечтали, даже не особо планировали. Это просто случилось, словно судьба дала нам шанс… дала мне шанс справиться.

Кисти марались в акриловых красках, а затем расползались широкими мазками по белому полотну холста, складываясь в темное небо, в морской берег, подсвеченный холодным лунным светом в борьбе с теплым отражением фонарей на песке, где волны игрались причудливыми линиями. Я ушла в себя, позволяя кисточкам создавать новый мир. Это правда очищало от мыслей, от боли, от скорби и стыда.

Я забылась, позволяя картине оживать под моими пальцами, позволяя воображению и памяти творить невесть что прямо перед моими глазами. И очнулась я только тогда, когда отдернула кисть от холста, как ладонь от горячего чайника.

На темном полотне стал вырисовываться мужской силуэт. Мужская фигура, окутанная легким шлейфом почти прозрачного дыма.

Черт возьми.

Неожиданно зазвонил телефон, заставляя вздрогнуть. Я бросила кисть в стакан с водой, вытерла руки от краски специальным полотенцем, а затем вытащила из кармана телефон. Сердце запнулось, лицо залила краска, я спешно отвернула мольберт к окну, словно звонивший мог увидеть творящееся вокруг, заглянуть в душу и увидеть то, чего я сама бы не хотела замечать.

– И тебе привет, тетя Мартина, – ответила я, прижав телефон плечом к уху и надеясь, что мой голос не дрожал от неловкости. И почему тетя Генри всегда звонила в такие неловкие, неудобные моменты, будто чувствовала, что именно в эту секунду у нее есть отличный шанс смутить собеседника?

Ладно, я и сама со своим смущением прекрасно справлялась.

Я вернулась на диван.

– Привет, моя дорогая, – раздалось жизнерадостное с той стороны. Меня всегда удивляло то, как легко Матрина относилась к жизни, к происходящему вокруг, как смогла взять беспризорного племянника на воспитание и ни разу ничего не сказать ему по этому поводу, не упрекнуть в неблагодарности в моменты, когда Генри был очень далек от праведной жизни и закона. И удивительно то, как она не вляпалась в дела мафии, когда ее племянник буквально обручился с этим миром. И отдал за него жизнь. Как у нее хватало сил звонить мне каждый вечер воскресенья, чтобы поинтересоваться самочувствием?

Я никогда не находила ответа на эти вопросы. И сейчас, когда на холсте, который действительно отражался в окне, был изображен чей-то силуэт, становилось стыдно. Как я могла так быстро начать жить заново? Прошло всего три месяца с момента смерти Генри. Три месяца. Этого не хватит для того, чтобы оплакать потерю, а я заводила новых друзей и хотела жить дальше. А заслуживала ли я этого дальше? Могла ли позволить себе улыбаться, беспечно рисовать, ходить в чертовы клубы и пререкаться с Хорхе, когда Генри этого уже никогда не сможет сделать?

Я, не сдержавшись, всхлипнула.

– Ты снова плачешь, маленькая? – спросила женщина ласковым голосом. Я видела ее лишь один раз, на нашей свадьбе, ей всегда удавалось создать тепло вокруг себя, какое-то едва заметное спокойствие и тишину. Вот и сейчас от одного лишь вопроса стало еще тошнее, будто я предавала Генри, Мартину и весь остальной мир. Хотя ничего даже не сделала.

– Все такое странное, – я шмыгнула, пытаясь остановить слезы. – И я не знаю, станет ли оно когда-нибудь нормальным. Я не знаю, что делать, как поступать и как жить.

– Ана, я ведь говорила тебе, что все обязательно пройдет, все закончится. Я скоро приеду к тебе, хочу, чтобы мы вместе с твоей подругой подготовили все для малыша или малышки, – она всего лишь говорила, а я чувствовала, как буря в душе постепенно угасала, словно огромный пожар кто-то с усилием заливал водой. – Когда ты идешь к своему врачу?

– Завтра, – я утерла нос рукавом кофты, взглянула на время, – точнее, уже сегодня, – Мартина на том конце провода легонько рассмеялась, вызывая этим и у меня улыбку. – Что-то я совсем расклеилась.

– Это нормально, дорогая, – заверила она. На заднем фоне слышались переливы джаза, я была почти уверена, что сейчас Мартина сидела на своей крохотной кухне где-то в Италии, пила белое вино и курила излюбленные тонкие сигареты. И я бы не удивилась, если бы узнала, что у нее новый любовник. – Иди спать, Ана, скоро увидимся, и я не дам тебе плакать.

– Спасибо, Мартина, жду этого момента, – улыбнулась я, затем отключила телефон и расплылась пятном по дивану, устремив взгляд на отражение картины в окне. И почему я так распереживалась из-за какого-то рисунка? Это всего лишь холст и краски. Всего лишь один почти зимний вечер.

Осталась всего одна ночь до декабря. Осталось всего несколько часов до ожидания чуда и, наверное, жизни.

Малыш внутри толкнулся, будто подтверждая мои мысли. Я накрыла живот рукой, нежно погладила, пытаясь выразить всю ту любовь, на которую была способна. И уверенность в том, что в итоге все будет хорошо почему-то укрепилась. Сейчас этот малыш – смысл моей жизни. Впервые за все двадцать лет, которые я прожила на земле, у меня появился смысл.

Я поднялась с дивана, хотелось оставить на нем же и свои переживания, но вместо этого я вошла в спальню, не стала включать свет, боясь, что так могу увидеть то, что видеть не хотела. В темноте всегда прятать проще. И себя, и призраков прошлого, и мысли.

Обычно я подолгу не могла уснуть, думая о прошлом, будущем, о себе и жизни. Куда я могла двигаться дальше? Должна ли? Я никогда не находила ответы на эти вопросы, а затем все же проваливалась в сон, и утром эти мысли уже не имели значения. Правда, сегодняшняя ночь стала исключением, я заснула почти сразу, как только голова коснулась подушки. А когда прозвенел будильник, еле поднялась с кровати, пытаясь урвать еще несколько минут драгоценного сна. Хотелось остаться дома, особенно после взгляда в окно, за которым накрапывал очередной дождь.

Но я обещала Мартине, обещала Лу и, в конце концов, обещала себе, что буду делать такие неважные и простые дела, как это. Просто поход к врачу. Возможность узнать, кто появится на свет всего через несколько недель.

В дверь позвонили, я двинулась в коридор, натягивая на себя толстовку на несколько размеров больше. Я ожидала увидеть на пороге Луизу, как мы и договаривались, хотя я до последнего надеялась на то, что она не придет, забудет или просто забьет на то, чтобы постоянно со мной таскаться. Я ожидала увидеть привычную добродушную улыбку и глаза с прищуром, но я никак не ожидала увидеть там Хорхе.