Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе

Покрытое штукатуркой коричнево-желтого цвета квадратное здание прячется за железными воротами, украшенными двумя огромными скульптурами орлов с раскинутыми крыльями. Находится оно в окрестностях города Форли в области Эмилия-Романья на севере Италии, недалеко от деревни Предаппио, где родился и рос Муссолини. Жена дуче Ракеле жила на вилле вплоть до своей смерти в 1979 году. Теперь здесь музей, на территории которого есть и нечто вроде парковки подержанных автомобилей. В течение многих лет по мере обнаружения сюда свозились принадлежавшие семье транспортные средства: проржавевшие машины и велосипеды; трактор, на котором Муссолини с гордостью разъезжал, когда изредка приезжал сюда отдыхать от государственных дел в Риме; даже небольшой самолет, за штурвалом которого он однажды летал.

В заброшенном и заросшем саду проложены тропинки, обрамленные белыми камнями, на каждом из которых высечено имя одного из ближайших соратников Муссолини по Фашистской партии. Между тропинками стоят натуральной величины статуи в стиле классицизма. Тут же миниатюрный каменный домик, в котором играли дети; скамейки, на которых сидели Муссолини и Ракеле; надгробные плиты на могилах принадлежавших семье собак и кошек. В сувенирном магазине можно купить многочисленные предметы с атрибутикой Муссолини: кружки, тарелки, фартуки, ножи и даже чайники с выгравированной на них фашистской символикой; бюсты дуче в сотне самых разнообразных героических поз; копии шляп и кепи, которые он носил; книги и картины в рамках. В нише у входной двери стоит статуя обнаженной римской матроны со снопом пшеницы в руках. Несколько лет назад в саду поселили пару павлинов, теперь их многочисленные потомки, некоторые из них чисто белого цвета, откуда-то из-за деревьев оглашают сад пронзительными зловещими криками.

Но настоящее святилище культа, насчитывающего теперь уже почти столетие, – сама вилла. Когда в 1950-е годы Ракеле позволили здесь поселиться, она посвятила себя восстановлению имущества, расхищенного в последние месяцы войны. Восседая в установленном у ворот кресле, она терпеливо ждала подношений, которые смиренно сносили в дом соседи: тарелки, швейная машинка, чашка. В узком коридоре, рядом с примитивным коммутатором, на котором помощники Муссолини принимали адресованные ему телефонные звонки, стоит его мотоцикл. В тесном темном кабинете можно увидеть его кепи, медали, награды, ручки и чернильницы. В восстановленной кухне Ракеле вручную раскатывала на известняковой столешнице тесто для пасты, на стенах развешены мерцающие тусклым блеском медные горшки и кастрюли. Все темное, убогое, покрытое толстым слоем пыли; сквозь маленькие, закрытые деревянными решетчатыми рамами окна едва пробивается свет.

На втором этаже – спальни, на двери каждой – имя одного из детей Муссолини. В спальне Муссолини и Ракеле на кровати лежит, как бы дожидаясь возвращения хозяина, один из его многочисленных мундиров защитного цвета с феской и кинжалом. Первая из спален – выходящая окнами во двор комната Эдды, его старшей дочери и любимицы. На кровати – белое хлопчатобумажное покрывало, на подушке – кукла в отделанном рюшами платье, с потертым керамическим лицом. В шкафу 30-х годов стиля ар-деко – несколько платьев Эдды, все яркой расцветки, с широкими плечами и узкой талией. Такие платья она носила уже взрослой женщиной, превратившись в образец для подражания модниц фашистской Италии. На туалетном столике всевозможные дешевые украшения и безделушки, приобретенные, по всей видимости, на близлежащих деревенских ярмарках.

На каждой стене этого затхлого, холодного дома, в каждой комнате, в каждом коридоре вплотную одна к другой развешаны фотографии: семья за обеденным столом, на улице, за занятиями спортом – на велосипедах, верхом на лошадях, в спортивных автомобилях; старшие мальчики в форме пилотов, томные девушки в цветастых платьях. Ракеле стреляет по голубям. Они улыбаются, хмурятся, выглядят серьезно, смеются; они женятся и выходят замуж, развлекаются на вечеринках и вскидывают руки в фашистском приветствии. У молодой Эдды – ей на этом портрете едва за двадцать – красивое лицо с суровым недоуменным взглядом.

Вилла Карпена – не единственное место паломничества тех, кто интересуется Муссолини и его семьей. Соседний Предаппио из бедной, захудалой крестьянской деревушки превратился в цветущий центр туризма; школа, в которой работала учительницей мать Муссолини Роза, тоже превращена в музей; побывать можно и в тесных обшарпанных комнатках дома, где родился дуче. Поблизости, на кладбище Сан-Кассиано, – фамильный склеп. Каждый год 28 октября ностальгирующие по фашистскому прошлому итальянцы приходят сюда отметить годовщину рождения фашизма и с флагами и знаменами проходят парадом по главной улице Предаппио. Сувенирная лавка, в которой продаются примерно такого же рода вещи, что и на вилле Карпена, процветает. Наряду с бюстами дуче и ножами здесь можно купить и «Майн Кампф» Гитлера, и нацистскую символику. Ничто из этого в современной Италии не запрещено, такие места паломничества воспринимаются как неотъемлемая часть культурного и политического наследия страны. Тысячи и тысячи людей приезжают в Предаппио каждый год, некоторые из столь далеких мест как Япония и Австралия, а итальянцев привозят сюда со всей страны специальные автобусные туристические маршруты. Совсем недавно, 28 октября 2022 года, здесь торжественно отмечалось 100-летие исторического Марша на Рим.

И сегодня, столетие спустя, в Италии нелегко забыть годы фашизма. Муссолини посвятил много времени и сил насаждению фашистской идеологии во внешний облик и пейзаж страны. Новая эра национализма, шедшая рука об руку с возрождением величия Древнего Рима, запечатлена в жилых домах, спортивных сооружениях, офисных зданиях, во всем облике целых городов. Избавление страны от этой монументальной, устрашающего вида архитектуры из известняка, травертина и мрамора было после Второй мировой войны признано непрактичным, и Союзническая контрольная комиссия рекомендовала снести лишь «эстетически уродливые» здания и разрушить бюсты и памятники диктатору. Большую часть усилий и энергии Комиссия направляла на ограничение влияния Коммунистической партии, и в пришедший к власти межпартийный блок христианских демократов входили многие бывшие фашисты. За минувшие годы фашистская архитектура стала считаться интересной и важной частью модернизма. В 2015 году модельный дом Fendi перевел свою глобальную штаб-квартиру в бывший Дворец итальянской цивилизации в выстроенном в годы фашизма и подавляющем своей архитектурой Квартале всемирной выставки между Римом и Остией. Квартал заполнен сверкающими белизной арками и рядами обнаженных мраморных скульптур в натуральную величину.

Девятнадцать месяцев существования муссолиниевской Республики Сало на озере Гарда – между свержением диктатора и капитуляцией Италии перед союзниками в октябре 1943 года и полным освобождением страны в апреле 1945-го – Муссолини с семьей жил в построенной в конце XIX века вилле Фельтринелли, здании розового цвета с зубчатыми стенами и башенками. Неподалеку, на очаровательной вилле Фиордализо, среди оливковых и лимонных рощ, жила последняя любовница дуче Кларетта Петаччи. В этих виллах сохранились окна венецианского стекла, мозаичные полы и стены из жженой сиены и теперь они превращены в пятизвездочные отели. Комната, бывшая в свое время спальней Муссолини и Кларетты, зарезервирована, как говорят, на многие годы вперед.

Окружавший и поддерживавший Муссолини все годы его пребывания у власти культ жив в этих местах. Его слова и его образ находят отклик у людей, недовольных нестабильностью. За послевоенные годы в Италии сменяли друг друга 66 правительств, каждое из которых оставалось у власти в среднем 15 месяцев. А кроме самого Муссолини, никого другого итальянцы не вспоминают с таким теплом, как его старшую дочь Эдду. Ей было двенадцать лет, когда Муссолини пришел к власти, потом Эдда вышла замуж за его министра иностранных дел Галеаццо Чиано и в течение 30-х годов и потом, в годы войны, стала вместо матери, охотно уступившей ей эту роль, воплощением того, кем должна быть подлинно фашистская девушка и женщина. Роль эта, впрочем, оказалась обманчивой.

Я отправилась на поиски Эдды. Я нашла ее в кинохронике, в столь любимых итальянцами глянцевых иллюстрированных журналах, в библиотеках и архивах, в воспоминаниях и автобиографиях, включая ее собственную и многих других членов клана Муссолини. Однажды, по ее стопам, я приехала в таверну XVII века в деревушке Кантале на границе между Италией и Швейцарией. Называется таверна «Мадоннина», и, по преданию, однажды здесь менял лошадей Гарибальди, бежавший из ссылки после того, как его приговорили к смерти за участие в восстании в Пьемонте.

На втором этаже, в конце темного коридора, на одной из дверей я увидела табличку, которой здесь совершенно не ожидала: «Квартира Эдды Чиано». За дверью было несколько комнат, в которых Эдда провела ночь 9 января 1944 года, скрываясь от преследующих ее нацистов. Большая спальня и прилегающая к ней гостиная за эти годы не изменились: мебель ар-деко в египетском стиле, кровать со стойками из светлого красного дерева и выкрашенные в синий и темно-красный цвет стены. В глубине комнаты огромная железная ванна. Номер Эдды пользуется огромным спросом и стоит вдвое дороже остальных в этой гостинице.

Эдда была не только любимым дитя Муссолини и самой яркой, экзотической звездой фашизма. Она невероятно похожа на отца: тот же пронзительный, гипнотический взгляд, такая же эксцентричная, умная и живая натура. Воля у нее, как и у отца, была железная. Знаменитой Эдда стала в девятнадцать и в течение тринадцати лет была на переднем плане режима, временами самым близким доверенным лицом отца, его единственным другом. В то же время она никогда не желала мириться с культом мужского шовинизма, укреплявшимся с каждым годом фашистской диктатуры. Власть увлекала ее, она играла с нею, как и со всем остальным в жизни, играла интуитивно и порывисто, зачастую не отдавая себе отчет в собственной силе.

Все диктаторы оставляют после себя мифы. Муссолини от других отличает то, что еще до прихода к власти он заложил и все время укреплял свой собственный культ, и, когда стал диктатором, культ этот охватил всю Италию. Его внешний вид, каждое сказанное, написанное им слово, каждая его мысль и каждый поступок становились известны всей стране.

Эдду определить не так просто. Окружавший ее отца миф распространился на всю семью Муссолини, и особенно на самую умную и самую загадочную из его детей. Еще при жизни их слова и дела приукрашались, искажались, романтизировались и часто просто придумывались; они сами внесли немалый вклад в иногда фантастическое изложение событий. Отделить факты от вымыслов, нагроможденных поколениями поклонников, родственников, журналистов и историков, – задача невероятно сложная, тем более усложняемая мифами, крутящимися вокруг самой Эдды; очевидно, что не все приведенные в этой книге эпизоды или цитаты правдивы. Однако все нижеизложенное соответствует правде настолько близко, насколько мне удалось эту правду установить.

Судьба Эдды неразрывно связана с судьбой ее отца, она подлинный представитель того, что фашизм сделал – и не сделал – с итальянцами. Иногда рок настигал ее так быстро, что жизнь ее, казалось, идет по пути, предсказанному греческими трагедиями. Муссолини и фашизм сделали Эдду такой, какой она стала. Чтобы понять ее, нужно понять то, что итальянцы называют il ventennio Fascista, двадцатилетие фашистского режима, когда видение и воля Муссолини определяли все стороны итальянской жизни – спорт, образование, медицину, культуру, работу. И больше всего они определяли Эдду, которая восхищалась отцом, любила его, но подчас и ненавидела.

Часть первая. Пролог

Глава 1. La cavallina matta

В детстве, когда Эдда Муссолини во главе банды таких же сорванцов, как и она, носилась по пустырям вокруг новостроек Милана, у нее было прозвище la cavallina matta, то есть «бешеная лошадка». Такой она и выросла: своевольной, дерзкой, готовой презреть любые правила и наставления, и прозвище это сохранилось за ней на всю жизнь. Даже в годы фашизма, когда отношение к семье Муссолини было раболепно почтительным, когда любое пренебрежительное высказывание по отношению к ее членам могло навлечь полицейское расследование, а сама Эдда уже стала неуживчивой, капризной молодой женщиной, итальянцы нередко тихонько, между собой, именно так ее называли. В их представлении Эдда осталась неукротимо-строптивой, ее неугомонный, напористый нрав внушал страх. Но о ней не забыли. «Я никогда не чувствовала, что нравлюсь людям, – признавалась она в конце жизни. – Я просто не умела нравиться. Мне во всем не хватало постоянства».

Хотя родилась Эдда 1 сентября 1910 года в небольшом городке в регионе Эмилия-Романья, подлинным местом рождения клана Муссолини считается Предаппио, «наша Галилея», как ее любовно называли фашистские историки, «потому что именно там началась наша новая история». Там, в Предаппио, родились и ее отец, и мать: Муссолини в 1883 году, через тринадцать лет после того, как Рим стал столицей новой объединенной Италии, а Ракеле Гвиди – в 1890. Эмилия-Романья, одна из беднейших областей страны, была населена батраками и издольщиками, работавшими на Ватикан и далеких землевладельцев-феодалов. В ее деревни на склонах Тоскано-Романьских Апеннин вели обрамленные тополями узкие, скалистые тропинки. Местное вино санджовезе, производимое в сотнях маленьких виноделен в долине, было слишком крепким и слишком кислым, чтобы преодолеть далекие расстояния. Окружающий пейзаж был серым и скудным, изредка на скалах встречались обвалившиеся средневековые крепости. Мелькавшие тут и там кипарисы могли придать этой земле сходство с Тосканой, только была она более бедной, более суровой и более блеклой. Среди полей кукурузы протекала река Рабби, быстрая зимой, а летом превращавшаяся в череду крохотных луж, в которых плескались деревенские дети. Почти никто из них не умел читать и писать.

Мужчины Эмилии-Романьи сражались на стороне Гарибальди, и даже после объединения в них сохранился бунтарский, заговорщицкий дух, они жаждали реформ и настроены были анти-клерикально, настолько, что заслужили прозвище mangiapreti sovversivi, подрывных пожирателей священников. Почти в каждой семье мужчина либо отсидел срок в тюрьме, либо был арестован, либо находился под домашним арестом. Деревенские знахарки и колдуньи подогревали многочисленные суеверия. Рим был далеко на юге и воспринимался как место неумелого и чуждого правления. Если урожай не задавался, люди голодали. К году рождения Эдды многие романьольцы эмигрировали во Францию и Австрию, а то и совсем далеко в Америку, и несчастные осиротевшие семьи уныло тащились по дорогам и через деревни к побережью.

Дед Эдды Алессандро был местным кузнецом – суровый мужчина с длинным лицом и густыми усами, который к концу жизни стал сильно пить. Он был практически самоучкой, испытывал страстную приверженность к международному анархизму, из-за склочного и драчливого нрава не раз попадал в тюрьму, как и его отец Луиджи, отсидевший срок в папской тюрьме, когда Эмилия-Романья была еще частью Папской области[3 - Папская область – теократическое государство во главе с папой римским, существовавшее в Центральной Италии с VIII века вплоть до объединения страны в 1870 году.]. Сам не раз побывавший в тюрьме Муссолини говорил, что происходит он от безупречно бунтарского корня, и что каждый уважающий себя революционер должен отсидеть тюремный срок. Со временем Алессандро стал депутатом местного совета и даже вице-мэром; он также сформировал и местный духовой оркестр.

Бабушка Эдды Роза Мальтони была учительницей. Бережливая и набожная женщина с квадратным лицом и глубоко посаженными глазами, она еще в юности проявила характер и вынудила родителей отправить ее – единственную из шести дочерей – учиться. В 1877 году, получив диплом учительницы начальной школы, она была направлена в соседнюю с Предаппио деревню Довия, где школьный класс в красивом, но абсолютно заброшенном палаццо был таким темным, что даже читать в нем было практически невозможно. Крохотный виноградник давал к столу ягоды, было также и три фиговых дерева. Обед зачастую состоял только из супа из редиски и хлеба. Мать Розы собирала и отваривала дикие травы, слегка сдобрив их несколькими каплями оливкового масла.

Роза родила Бенито в 1883 году, в 1885-м появился Арнальдо, бледный, робкий ребенок, похожий на мать, а в 1888 году – сестра Эдвидже. Мальчики спали вдвоем в одной кровати в квартире семьи над школой. Говорили дома на диалекте – итальянский, утвердившийся как национальный язык только после объединения страны, большинству романьольцев был еще неведом. В школу шли босиком, держа башмаки в руках. Летними вечерами, сидя на пороге своей кузницы, Алессандро читал сыновьям вслух труды Маркса и Бакунина. В вырытой в погребе яме он хранил революционное красное знамя. У всех троих детей были одинаковые квадратные лица, выдающиеся вперед челюсти и густые брови.

Своенравный, упрямый и неподдающийся никакой дисциплине Муссолини с каждым годом становился все более и более диким: с одноклассниками он постоянно ссорился и дрался, учителям дерзил. Он никогда не плакал. В девять лет отчаявшийся отец отдал его учиться в монастырскую школу в городе Фаэнца в надежде, что хоть там его сумеют приручить. Бенито чувствовал себя униженным и ненавидел все вокруг: проповеди, правила, монахов, богатых сверстников, которых кормили больше и лучше за отдельным столом в трапезной. Учителя говорили, что ему нравилось внушать другим детям страх.

В начале второго года обучения Бенито из школы исключили: он пырнул мальчика перочинным ножом. До этого его заперли в темноте с собаками и сказали, что душа его черна, как уголь. Но отцы-салезианцы[4 - Салезианцы Дона Боско, общество св. Франциска Сальского или Салезианцы (лат. Societas Sancti Francisci Salesii) – католическая монашеская конгрегация папского права, основанная св. Иоанном Боско 18 декабря 1859 года в Турине. Конгрегация названа в честь св. Франциска Сальского.] все же позволили ему вернуться и завершить учебный год: им было очевидно, что при всей его грубости и непослушании Муссолини обладает и незаурядным умом, и великолепной памятью. Из Фаэнцы он перешел в Колледж Джозуэ Кардуччи[5 - Джозуэ Кардуччи (1835–1907) – итальянский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе (1906).] в городе Форлимпополи. Ему очень нравилось, по воспоминаниям современников, играть в студенческом театре, особенно в драматических, полных насилия и страсти спектаклях и в эпических сагах. Он научился играть на корнете и отпустил небольшие усики. В 1901 году умер Джузеппе Верди, последний великий герой Рисорджименто[6 - Risorgimento (возрождение, обновление) – растянувшийся на несколько десятилетий в середине XIX века и завершившийся в 1870 году присоединением Рима к Италии процесс национально-освободительной борьбы против иностранного господства и объединения раздробленной Италии в единое государство.], и характерно, что именно Муссолини поручили произнести речь на траурном митинге в колледже: он открыл в себе ораторский дар, умение поражать слушателей внезапными ритмическими каденциями, неожиданными метафорами и страстной подачей; при этом не преминул воспользоваться возможностью обрушиться с критикой на правящий класс Италии. В восемнадцать – растрепанный, порывистый юноша, невысокий, с горящими черными глазами, бледным лицом и широким шейным платком – он окончил колледж с дипломом учителя и почти без друзей. На прощание на классной доске он якобы написал: «Самое благородное призвание человека – стать лидером».

Его первым местом работы в качестве подменного учителя стала школа в деревушке Пьеве Саличето, в ста километрах от Предаппио. Он был слишком сосредоточен на себе, слишком отвлекался и слишком часто выходил из себя, чтобы стать хорошим учителем. Он не любил детей и его раздражало то, что они постоянно шумели. По окончании учебного года контракт ему не продлили, но причиной тому мог стать в том числе и роман, который он завязал с женой ушедшего на службу солдата. Бенито был одержим сексом. Впервые он занялся им с проституткой в 16 лет, секс ему был нужен быстрый и незатейливый – завоевание без обязательств. Чтобы заплатить, он украл карманные деньги у сестры Эдвидже.

В 1902 году на занятую у матери небольшую сумму денег он решил попытать счастья в Швейцарии, где слонялся без цели и часто без еды от города к городу, перебиваясь случайными заработками официанта, строителя, курьера, помощника мясника. Однажды он чуть было не задушил английскую туристку, пытаясь утащить у нее еду для пикника. Он увлекся искусством пропаганды и начал писать яростные, зажигательные статьи, обнаружив, что журналистика соответствует его извечному желанию поучать. На одной из социалистических конференций он познакомился с Анжеликой Балабановой, дочерью богатого украинского помещика. Она была на пять лет его старше, говорила на шести языках и дружила со многими европейскими революционерами.

Почти все эмигранты были бедны и одевались эксцентрично. Но Балабанову в Муссолини поразило то, насколько грязным и очевидно голодным он был, его черные волосы быстро редели, а глаза глубоко запали. Ей показалось, что со временем, узнав побольше, он утратит свое всепобеждающее самомнение и апломб. При всей его хвастливости и непочтительности, Бенито ей нравился, и она рекомендовала его на пост секретаря социалистической организации в городе Тренто на севере Италии и заодно редактора ее газеты L’Avvenire del Lavoratore[7 - «Будущее рабочего» (ит.).]. В бурном, наполненном соперничеством мире европейской левой политики, где у каждой фракции была своя клика, яростный радикализм Муссолини быстро нашел сторонников. Ему нравилось думать, что он любит vivere pericolosamente, то есть «жить опасно».

От военной службы в Италии он уклонился, считался дезертиром и заочно был приговорен к году тюрьмы. Но когда в 1904 году король Виктор Эммануил объявил в честь рождения сына Умберто амнистию, Муссолини сумел вернуться домой. Он добровольцем пошел на военную службу и был зачислен в 10-й берсальерский полк в Вероне, где служил на удивление исправно и с соблюдением воинского долга и духа до тех пор, пока его мать Роза тяжело не заболела – поначалу тифом, и она было уже пошла на поправку, но тут ее настигла пневмония, и она умерла. Смерть матери глубоко потрясла Муссолини, до конца своих дней он говорил об этом как о самом тяжелом дне в жизни.

Настроенный воинственно антимонархически и антиклерикально, Муссолини провел следующие несколько лет в скандалах, перебранках и ссорах, перемещаясь между Италией и Швейцарией. Он писал статьи в небольшие газеты, учительствовал, призывал к классовой борьбе, поддерживал забастовки. Насилие, провозглашал он, было «полезным, продуктивным и решающим»; Ватикан он называл «гниющим трупом» и «бандой грабителей», а правящих политиков в Риме – «ослами, лгунами и микробами». Власти за ним пристально следили, и, когда он заходил слишком далеко, отправляли его в тюрьму. Муссолини был вечно помятый, в драной одежде, бесконечно ругался и сквернословил, а в свободное время читал Ницше и Сореля[8 - Жорж Сорель (1847–1922) – французский, философ, публицист и политик, выступал апологетом насилия в политике.], играл на скрипке и писал рассказы. Из дома он почти никогда не выходил без ножа.

Журналистом он оказался блестящим: краткий, лаконичный стиль; злой, сердитый тон; талант к выразительности и анализу. Также он был не лишен иронии и юмора. Он вернулся в Форли, где его отец Алессандро, вынужденный после смерти Розы съехать с квартирки над школой, теперь владел небольшой таверной Il Bersagliere рядом с железнодорожной станцией. Компаньоном его была Анна Гвиди, вдова, оставшаяся после безвременной смерти мужа в нищете с пятью дочерями. Младшей из них была пятнадцатилетняя Ракеле. Как и Роза, Ракеле изо всех сил пыталась получить образование и еще до смерти Розы стала ходить в ее школу. По семейному преданию, однажды, замещая мать в классе, Муссолини обратил внимание на маленькую блондинку с ярко-зелеными глазами и тонкими руками, которая засыпала его вопросами. Он опять увидел ее во время одного из приездов домой из Швейцарии. Его очаровали ее светлые локоны и дерзкий взгляд, и он попросил ее ждать – по возвращении, пообещал он, они поженятся.

Ракеле ждала. Ухаживание было коротким, докучливый ухажер получил от ее матери отказ, и Муссолини, несмотря на неодобрение семьи Ракеле, увел ее с собой в Форли. По одной из многочисленных семейных легенд, Муссолини, которому надоело противостояние семьи, достал револьвер и пригрозил всех перестрелять, если ее не отпустят. Ракеле уже была беременна, но речи о свадьбе не шло. В набожной католической Италии начала XX века это был с ее стороны шаг отчаянный. Il matto, безумец, как его называли местные жители, не имел ни дохода, ни каких бы то ни было жизненных перспектив. Влюбленные взяли с собой четыре простыни, четыре тарелки, шесть столовых приборов – вилки, ложки и ножи – и под дождем, молча, прошагали пять километров до Форли. Как рассказывала потом Ракеле, боялась она только грозы и змей.

Шел январь 1910 года. В первое жилище Муссолини и Ракеле, две скудно обставленные комнатушки в ветхом палаццо Меренда, с окнами, выходившими в темный двор, подниматься нужно было по крутой лестнице. Квартирка кишела блохами. В качестве стола и стульев они приспособили подобранные на улице пустые коробки из-под фруктов. Стриг Муссолини себя сам, а Ракеле его брила. В конце концов он нашел работу – секретарем отделения Социалистической партии в Форли и редактором его газеты La Lotta di Classe[9 - «Классовая борьба» (ит.).]. Себя он называл il vero eretico, подлинный еретик. Большую часть статей: о масонстве, Ватикане, политических убийствах, всем, что приходило ему на ум, – он писал сам. Сам же занимался редактурой, правкой и версткой. Перо, точнее красный карандаш, которым Муссолини писал, было безжалостным. В его статьях сочетались революционная ярость и социалистическая политика, и, хотя многие воспринимали Муссолини всего лишь как политического агитатора, его читали и к голосу его прислушивались. На собраниях и митингах он возбуждал аудиторию мешаниной из Ницше, Сореля и большевизма, превращая на первый взгляд не связанные друг с другом теории в зажигательные обличительные речи и призывая слушателей скандировать вслед за ним призывные лозунги. Голос его, временами хриплый и сиплый, временами теплый и вкрадчивый, наседал, угрожал и увещевал; он играл с аудиторией, давая ей нечто, во что она могла верить. Его потрепанный богемный вид и быструю напористую речь игнорировать было невозможно.

Через семь с половиной месяцев после прибытия молодой семьи в Форли у них родилась дочь Эдда. Еще до ее рождения Муссолини решил, что его первенцем будет девочка, а имя Эдда было выбрано вслед за популярной тогда пьесой Генрика Ибсена «Гедда Габлер». В свидетельстве о рождении был указан отец – Муссолини, а в строке «мать» был прочерк – родители ребенка не были женаты. Первым же шагом Муссолини после рождения Эдды было приобретение на всю зарплату красивой деревянной кроватки. Малышка совершенно очевидно унаследовала гены отца, была шустрой и требовательной; отец гордился живостью дочери и повсюду таскал ее с собой: и на работу в редакцию, и на свои бесконечные политические собрания, и в бар. Рождение ребенка, кажется, лишь усилило его и без того яростный темперамент. Однако для Ракеле, не особенно склонной к физической привязанности, дочь представляла собой скорее бесконечные проблемы. Эдда была слишком беспокойной, слишком бесстрашной, а когда начала ходить, покоя не стало вовсе. Когда ночью малышка отказывалась спать, Муссолини играл ей на скрипке, громко и не в лад. Эдда была для него главным членом семьи – разумеется, после него самого. «Для меня, – говорил он, – нет никого главнее, чем я сам».

Здоровье Алессандро тем временем сильно ухудшилось. После инсульта он оказался парализован и в возрасте 56 лет умер. Материального наследства детям после его смерти не осталось почти никакого, но, как писал позднее Муссолини, «он оставил нам духовное сокровище: свои идеи». Мать Ракеле Анна, «сладкая, как пирожное», переехала жить к дочери в ее две комнатки в Форли. Муссолини часто напивался и приходил домой поздно. Когда Ракеле пригрозила от него уйти и забрать с собой дочь, он пообещал бросить, и слово свое практически сдержал. Спал он очень мало. После закрытия питейных заведений сидел, сгорбившись, за кухонным столом и писал при свете свечи. Еды часто не хватало. Позднее, когда судьба стала к нему благосклонна, он говорил об Эдде как о la figlia della povert?, дочери нищеты.

В конце сентября 1911 года – Эдде едва исполнился год – правительство Джованни Джолитти[10 - Джованни Джолитти (1842–1928) – итальянский политический деятель, пять раз, в том числе в описываемый период, занимавший пост премьер-министра страны.] без формального объявления войны направило войска в Триполитанию и Киренаику – позднее две эти области стали частью Ливии – якобы для защиты итальянских интересов, но на самом деле, чтобы вместо Турции оккупировать эти территории. По всей стране такой шаг правительства вызвал демонстрации протеста, некоторые из них сопровождались стычками с полицией. Среди демонстрантов был и молодой республиканец по имени Пьетро Ненни, и во время нападения на поезд, в котором солдат везли на побережье, Муссолини и Ненни были вместе арестованы, и им было предъявлено обвинение в подстрекательстве к бунту.

На суде 18 ноября оба были приговорены к крупным штрафам и году тюремного заключения, замененному после апелляции на пять с половиной месяцев. Срок они отсиживали вместе, коротая время за игрой в карты и обсуждением политики. Муссолини учил немецкий язык. Он скучал по дочери и своей скрипке. Он занял деньги и передал их Ракеле, но деньги у нее конфисковали, и жизнь в палаццо Меренда стала крайне суровой. Чтобы помочь семье, Муссолини продолжал писать статьи в социалистическую La Lotta di Classe. Позднее рассказывали, что Ракеле учила дочь во время свиданий с отцом обнимать его и плотнее прижиматься к нему – он в этот момент вкладывал в карман ее фартука сложенную в несколько раз страничку со своим текстом, и таким образом его статьи попадали на свободу. У Ракеле развилась экзема, и Муссолини посоветовал ей обрить голову.

К 1912 году лидер Либеральной партии Джованни Джилотти, пусть и с перерывами, стоял у власти в Италии вот уже почти двадцать лет, возглавляя различные правительственные коалиции, призванные сохранить существующий порядок и изолировать крайние политические силы – как правые, так и левые. Социалистическая партия Италии, избегавшая до тех пор противостояния с Джилотти, раскололась на три фракции: революционеры-максималисты, выступавшие за насильственную борьбу; реформисты, требовавшие всеобщего избирательного права и полного обновления парламента; и синдикалисты, добивавшиеся радикальных экономических перемен. Инстинктивно Муссолини безусловно примыкал к революционерам. Выйдя из тюрьмы 12 марта 1912 года в статусе местного героя, и отпраздновав освобождение на банкете, устроенном в его честь социалистами Форли, он отправился на 13-й общенациональный съезд Социалистической партии, проходивший в начале лета в городе Реджо-нель-Эмилия. С трибуны съезда он крушил парламентскую демократию и требовал исключить из партии мягкотелых компромиссных реформистов. Итальянские парламентарии, провозглашал он, – ленивые, погрязшие в коррупции, лживые шарлатаны. Это мнение встретило поддержку в рядах недовольных. Реформистов из партии успешно изгнали, и они образовали новое более умеренное крыло. Муссолини, обросший бородой, и по-прежнему в потасканном костюме, считался теперь восходящей звездой, «интеллектуалом высшей пробы».

Новый революционный исполком Социалистической партии проголосовал за увольнение реформиста Клаудио Тревеса с поста главного редактора престижной партийной газеты Avanti. После некоторых колебаний занять освободившееся место предложили Муссолини. Это означало переезд в Милан. Муссолини поехал один, Ракеле и Эдда должны были последовать за ним.

Возглавив Avanti, Муссолини настоял на включении в состав редакции в качестве его помощницы Анжелики Балабановой. Неважно, были ли они любовниками, она его многому научила; в моменты великодушия он называл ее своим «настоящим политическим учителем» и признавал, что во многом именно она направляла ход его мыслей. Холодным февральским днем 1913 года в редакции Avanti без предупреждения появилась Ракеле с Эддой на руках. Обе промокли до нитки и дрожали от холода. Волосы Ракеле еще полностью не отросли, и выглядела она как ребенок-беспризорник. Балабанова, вспоминая это внезапное появление, писала о «бедно выглядевшей женщине» с «худосочной, плохо одетой девочкой», одежда обеих была настолько мокрой, что казалась прозрачной. Муссолини настаивал, чтобы они вернулись в Форли, но под мягкими светлыми волосами Ракеле крылась железная воля, и она отказалась. Они нашли квартиру на пятом этаже дома номер 19 на улице Кастель Морроне, рядом с железнодорожными путями, и поселились там вчетвером вместе с матерью Ракеле Анной. Балабанова жила на этой же улице, в доме номер 9.

В квартире имелся туалет, но не было ванны. Муссолини мылся редко, а Ракеле ходила в общественную баню вместе с Эддой, тщательно пытаясь вымыть вшей из ее волос. В доме, темном и разваливающемся, находились три огромные каменные лестницы и череда дворов, где играла Эдда. Игрушек у нее почти не водилось. Среди эксцентриков и неудачников, занимавших остальные запущенные квартиры дома, были готовящаяся стать монахиней молодая женщина и обедневший граф. Маленький мальчик, увлеченный смелой Эддой, установил между их соседними квартирами желоб с корзиной, по которому он отправлял ей подарки.

Эдда становилась все более дикой и необузданной, и Ракеле раздавала ей оплеухи и гоняла по квартире шваброй. Для сохранения мира в семье Муссолини брал девочку с собой на работу, где она играла на полу под его столом и где он начал учить ее буквам, выводя их мелом на кафельном полу. Ракеле в офисе почти не появлялась, и поползли слухи, что Эдда на самом деле была дочерью Балабановой, родившейся, когда Муссолини жил еще в Швейцарии. Когда слухи эти достигли Ракеле и она пересказала их Муссолини, он пришел в ярость. У Балабановой, сказал он, на самом деле «щедрая и благородная душа», но, окажись он на необитаемом острове только лишь с нею и обезьяной, то «выбрал бы обезьяну». Балабанова была зажигательным оратором, обладала сильным и теплым характером, но в то же время была женщиной долговязой, с короткими ногами и небольшим горбом. Одна из ее соперниц брезгливо заметила, что «с водой она была почти незнакома».

Муссолини еще раньше обнаружил, что не только его политическая харизма, но и грубоватая напористость оказывались невероятно привлекательными для женщин. Вскоре после приезда в Милан его познакомили с Ледой Рафанелли, женой социалиста-сиониста, сама же она была арабисткой и довольно известной писательницей. Леда держала в городе салон и проповедовала свободную любовь. Они с Муссодини встречались по вторникам, вместе читали Ницше и обменивались пылкими возбужденными письмами, в одном из которых он ей писал: «Мне нужно кем-то стать, ты понимаешь? … Мне нужно взлететь высоко». Позднее Леда вывела его в одном из своих романов как красивого, хоть и довольно брутального, любовника с ненасытной жаждой восхищения.

Более важную роль в его жизни сыграла Маргерита Сарфатти. Она происходила из богатой венецианской еврейской семьи, была замужем за адвокатом и имела двух сыновей. Внешним видом она походила на матрону – круглое лицо, пышные каштановые волосы и яркие серо-зеленые глаза. Элегантная светская женщина, она дорого одевалась, была хорошо образованна и умна, а Муссолини любил умных женщин. У Сарфатти тоже был салон, и после некоторого колебания из-за его грубости и неопрятного внешнего вида она все же стала знакомить его со знаменитостями, собиравшимися в ее доме на фешенебельной улице Корсо Витторио. Как и она, завсегдатаи ее салона вскоре были заинтригованы новым гостем, невозможно было не заметить его невероятно пронзительные глаза и проницательный неулыбчивый взгляд.

Ракеле на эти светские собрания никогда не приглашали. Она, однако, радовалась наступившему наконец финансовому благополучию, завела в доме служанку и могла отправлять Эдду в детский сад в обуви. Муссолини купил шляпу-котелок и зачастил в кафе в миланской Галерее, где собирались журналисты и художники. Иногда он брал с собой Эдду. Милан, средоточие множества литературных и культурных журналов и левоориентированных писателей и журналистов, с момента объединения гордился своим реформистским, политически независимым духом.

Эдде было уже три года, и ее начали учить играть на скрипке. Играя, она выглядела в точности как отец: поджимала губы, выпячивала челюсть, скулы выпирали на сильном лице. Чтобы завоевать внимание часто отсутствующего родителя, она находила способы ему перечить. Когда однажды она не хотела принимать лекарство, и он ее шлепнул, она шлепнула его в ответ. Позднее Эдда вспоминала день, когда он понял, что она боится лягушек. Он пошел на болото, нашел там лягушку и, придя домой, положил ее в руки дочери и запретил разжимать ладони. Никто, сказал он ей, и особенно никто из рода Муссолини, не должен давать волю страху. Также ей не позволялось плакать.

Запомнились Эдде и дуэли. Сейчас уже невозможно установить, насколько они были реальными и были ли потенциально смертельными, но, так или иначе, они тоже занимают свое место в семейных преданиях. Согласно им, у Муссолини была рубаха с одним рукавом, второй был оторван во время дуэли. Иногда он приходил домой с ранами от пуль или холодного оружия, ни одна из этих ран, впрочем, не была серьезной. Он сражался со своим предшественником на посту редактора Avanti Клаудио Тревесом, которого он называл «старухой» и «тошнотворным зайцем», и вернулся с этой дуэли с окровавленной головой и оторванным куском уха. Стиль его состоял не в парировании и нанесении ударов, он скорее был склонен к зрелищным импульсивным выпадам. Происходили дуэли тайно – в парках, на пустырях и кладбищах Милана, но ни одна из них не завершилась смертельным исходом. Возвращаясь домой с победой, Муссолини просил Ракеле приготовить спагетти вместо обычных тальятелле. Спагетти для Эдды стало блюдом дуэлей. Ракеле, тщательно хранившая все вещи Муссолини, настаивала на сохранении его окровавленных рубашек и даже дроби или пуль, извлеченных из его ран.

Политические раздоры по всей Италии выливались в стачки, демонстрации и уличные столкновения. Как автор большинства статей в Avanti Муссолини разжигал революционное пламя в социалистическом движении и сумел значительно повысить тираж и популярность газеты. Ранее прозвище «дуче» употреблялось по отношению к нему лишь изредка и иронично. Теперь оно закрепилось. Социалистический конгресс в Анконе в апреле 1914 года значительно усилил его политические позиции. Недовольные итальянцы ждали и искали лидера.

Затем 28 июня 1914 года в Сараево были убиты эрцгерцог Фердинанд и его жена. Австрия объявила войну Сербии, связанной союзническими отношениями с Россией, Англией и Францией. Италия оказалась в сложной ситуации. Будучи союзником Австрии на протяжении последних 32 лет и Германии в качестве члена Тройственного союза, она также была связана узами дружбы с Францией и Британией. Австрия, однако, удерживала под своим контролем города Тренте и Триест с их преимущественно итальянским населением, и такое положение вещей многими в Италии воспринималось как незавершенный процесс Рисорджименто. Обхаживаемая с обеих сторон, Италия поначалу выбрала позицию нейтралитета, горячо поддержанную Муссолини с социалистами, а также и королем, большей частью военных, парламентариев и даже папой Бенедиктом XV, который отказался признавать войну «справедливой».

Не все, однако, разделяли такую позицию. Националисты и футуристы настойчиво призывали к действию, вместе с некоторыми интеллектуалами, надеявшимися, что война сметет считающийся ими недееспособным правящий класс и принесет с собой новую более справедливую и более здоровую Италию. Под их влиянием взгляды Муссолини стали меняться. Свои статьи он стал подписывать L’homme qui cherche, то есть «человек в поиске». К сентябрю о нейтралитете он говорил уже как о позиции устаревшей и слабой. Нужно ли Италии, с пафосом вопрошал он, оставаться «безучастным свидетелем этой великой драмы»? В кругах пацифистов-социалистов его отход от партийной линии был воспринят с яростью. Произошло еще несколько дуэлей, и недавнее обожание сменилось ненавистью. Изгнанный из Avanti, Муссолини стал искать рупор для своего вновь обретенного милитаризма и нашел его с помощью некоторых сторонников, которые помогли ему основать новую газету Il Popolo d’Italia («Народ Италии»), в которой он неистово агитировал за войну и социальную революцию. Нейтралитет, говорил он сестре Эдвидже, «приведет нас всех к смерти от голода и стыда». Отправляясь по газетным киоскам узнать, как продается его новая газета, он брал с собой Эдду. «Каждое новое дело, каждый шаг вперед, – вещал он на митингах, – сопровождается кровью». В письменном столе он теперь держал револьвер и нанял двух телохранителей. Навестившую в это время родную Предаппио Ракеле прогнали из деревни как жену предателя идеалов социализма.