Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон

– Я не собираюсь бежать. Погружение возможно?

Удивленный подобным вопросом, капитан Гон немного подумал и ответил:

– Да, но лишь на небольшую глубину и ненадолго. Чтобы не затонуть, придется постоянно откачивать воду.

– Тогда погружайтесь! – скомандовала Тэра. – Оставайтесь на такой глубине, чтобы функционировали дыхательные трубки, но не выпускайте их, пока не останется иного выхода.

– Однако так мы времени не выиграем, – возразил моряк. – Лодки и коракли льуку окружат нас, и деваться будет некуда!

Тэра посмотрела мимо капитана на Сами Фитадапу:

– Есть у меня одна мысль. Попробуем еще кое-что.

– Стоять! – крикнул Таквал в темный проход.

Он потушил факел и прятался в тени, чтобы лучше видеть двоих льуку, которые держали свои факелы высоко над головами. Оба остановились у лестницы, ведущей в трюм корабля.

Принц мог бы просто подкрасться и размозжить им головы боевой палицей. Но в сердце его проснулось желание вновь услышать знакомый степной говор, и Таквал решил, что дарует этим двоим почетную смерть – лицом к лицу с врагом, с оружием в руках.

– Опять ты! – выпалил Тооф, увидев, что навстречу ему из сумрака вышел уже знакомый долговязый агон. Он хотел было поднять лопату, но сделать это одной рукой оказалось непросто.

– Видно, Дева Ветра пожелала, чтобы мы снова встретились, – произнес Таквал. – К несчастью, это наша последняя встреча. Кто-то из нас не уйдет отсюда живым.

– Нас двое, а ты один, – заметила Радия, перекладывая в правую руку костяную палицу:

– Чем больше народу, тем интереснее, – парировал Таквал.

Но Тооф вдруг опустил лопату:

– Зачем нам драться? Ты один, да и мы никому не сказали, что идем сюда.

Он что-то торопливо шепнул Радии, и та, немного помешкав, тоже опустила оружие.

– На что ты намекаешь? – спросил Таквал, подозрительно щурясь.

Из вертикального проема неподалеку раздался протяжный болезненный стон, в котором сквозили одиночество, страх и отчаяние.

– Это Тана, мы растили ее с младенчества, – объяснил Тооф.

– Она сирота, – добавила Радия. – Ее родители погибли в бою, и другие гаринафины отказались принимать малышку. Мы тайком таскали молоко, предназначенное для кьоффира, и кормили ее.

Таквал обомлел. Крупные племена держали небольшие стада гаринафинов – для размножения и в качестве личных ездовых животных танов и старших наро-вотанов. Однако большинство этих зверей принадлежало пэкьу Тенрьо, их выращивали для участия в сражениях. У льуку (и у агонов, когда те еще властвовали над степями) было принято убивать гаринафинов-сирот, которых не принимали новые семьи. Считалось, что сговорчивость боевого гаринафина можно обеспечить, лишь держа в заложниках его родню. Поэтому поступок Тоофа и Радии можно было приравнять к измене.

– Но почему вы так поступили?

– Мне не давало покоя то, что сделали с Кидией, – ответила Радия. Кидия была личным гаринафином пэкьу Тенрьо, сиротой, которая помогла ему в юности сбежать из плена агонов. Позднее Тенрьо убил Кидию, дабы продемонстрировать, что для достижения высшей цели – объединения всех племен льуку – готов пожертвовать даже своими близкими. – Мы спасли Тану, чтобы хоть как-то загладить перед богами грехи пэкьу, – закончила женщина.

– А мне вообще не нравится, что гаринафинов муштруют, – добавил Тооф. – Эти звери способны чувствовать, как мы с тобой. Неправильно относиться к ним словно к неодушевленным арукуро токуа.

Таквал не нашелся с ответом. «Муштру», о которой говорил Тооф, ввел еще пэкьу Нобо Арагоз, достопочтенный дед Таквала. Это он первым начал пренебрегать особой связью между гаринафином и наездником, заменив ее кабальной системой, построенной на угрозах и наказаниях. За непослушание боевых гаринафинов карались их престарелые или юные родственники. Однако благодаря такому подходу агонам удалось одолеть льуку. Ну а пэкьу Тенрьо попросту перенял идеи врагов и развил их. Таквал толком не знал, как ему следует относиться к методам деда: он ведь и сам, находясь в рабстве, несколько лет ухаживал за гаринафинами.

Из шахты снова донесся болезненный стон.

– Тане страшно. Она не может выбраться, – сказала Радия. – Мы должны ей помочь. Кроме нас, у нее никого нет. Может, отложим драку… до тех пор, пока не найдем ее?

Таквал понимал, что должен испытывать к этой парочке ненависть. Но, услышав их историю, почувствовал, что должен напоследок помочь им. Иначе было бы неправильно.

– Идемте, – кивнул он, – пока ваша Тана не провалилась в самую глубь и не утонула.

Судно дара постепенно погружалось под воду, будто раненый кит, не способный удержаться на волнах. Преследователи-льуку в кораблях и шлюпках рассы́пались в проклятиях и быстрее заработали веслами, но дозорные с города-корабля убеждали их, что варвары никуда не денутся.

Корабль дара не скрылся из виду, он завис поблизости от поверхности воды.

Вдалеке флотилия Дара, очевидно, поняла, что их атака провалилась. Освещенная ширма провисла, актеры театра теней исчезли. Вместо того чтобы воспользоваться задержкой города-корабля, суда дара зарифили паруса и шли по течению, не зная, что делать, когда их флагман оказался в беде.

– Смо́трите, да? – довольно пробормотал тан Наку на борту «Бескрайнего простора». – Вот и славно. Строптивого барана нужно резать на глазах у всего стада. Не волнуйтесь; когда мы разделаем этого на мясо, и до вас тоже очередь дойдет.

Разношерстная флотилия маленьких судов собралась вокруг погрузившегося корабля дара, как ялики китобоев. Море озарилось светом факелов и ламп. Большинство льуку жили не на побережье и не обладали соответствующим опытом. Они не знали, что нужно делать, когда добыче некуда деваться – не станешь ведь брать на абордаж погрузившийся под воду корабль?

Одни предлагали закинуть веревки с крюками и сети, чтобы не дать кораблю уйти; другие советовали пробить длинными копьями стеклянные иллюминаторы, чтобы заставить врагов всплыть, избегая затопления.

Споры и болтовня резко прекратились, когда из подводного судна вдруг полилась странная музыка. Одновременно траурная и бравурная, она резонировала в воде, напоминая нечеловеческое пение. Поверх вибрирующих низких нот раздавались мелодичные свистки и трепетные трели, звучал выразительный, скорбный напев на никому не понятном языке.

Тонкие корпуса кораклей и шлюпок завибрировали в единстве с этой неземной музыкой. Само море, казалось, задрожало, когда звук достиг его темных глубин, опустился на многие мили под световым куполом из горящих факелов льуку.

Вдруг тьму пронзил яркий свет из поперечных окон корабля дара. Он унесся далеко в океан, будто луч миниатюрного солнца. Этот луч перемещался из стороны в сторону, задерживаясь то на коракле, то на шлюпке, мерцал и продолжал движение, словно бы устраивал какое-то гипнотическое представление.

– Это еще что такое?

– Опять колдовство?

– Откуда исходит этот звук?

– Какая красота!

– Вы только посмотрите на это сияние! Как будто Око Кудьуфин качается на волнах.

Льуку на «Бескрайнем просторе» и во всей флотилии кораклей не знали, как реагировать, и лишь благоговейно перешептывались. Возвышенная музыка наполняла весь океан, пробуждая неземные чувства. Льуку не понимали, что задумали дара, и беспокоились, но в то же время ощущали себя свидетелями некоего чуда.

Внутри «Прогоняющей скорбь» группа инженеров под руководством принцессы Тэры раздувала мехи, которыми обычно закачивали воздух в балластные цистерны. Теперь они были присоединены к комплекту трубок, по которым сжатый воздух поступал в бамбуковые стебли, заставляя те вибрировать, как мундштуки духовых инструментов, и издавать низкий, гармонически сложный гул. Эти бамбуковые мундштуки соединялись с большим чугунным котлом, в котором прежде готовили пищу для команды. Теперь котел выполнял роль резонатора.

Вокруг котла по параболе были расставлены зеркала и гладкие доски, снятые со стен капитанской каюты. Они перенаправляли басовую партию на нос корабля, откуда звук распространялся в море.

Сами Фитадапу утерла пот со лба, отдышалась и дунула в бронзовую трубу. Шевеля губами и зажимая кнопки, Сами фактически пела вместе с трубой. Мелодия, усиленная другим резонатором, наспех сделанным из умывальника, соединялась с басовой партией и тоже уносилась в океан.

На корме, в капитанской каюте, капитан Гон руководил другой группой матросов. Те с помощью громадной параболической тарелки, склеенной из маленьких личных зеркал членов экипажа, направляли луч света от нескольких составленных вместе масляных ламп. Поворачивая и наклоняя тарелку, они перемещали луч, заставляя его злобным оком глядеть из поперечных окон то на одну, то на другую лодку льуку.

– Ослепите ублюдков, – прошептал капитан Гон. – Светите им прямо в глаза.

Устройство, а также способ извлечения звуков и передачи музыки в море были основаны на познаниях Сами относительно анатомии китов и их пения. Принцесса Тэра, будучи талантливым музыкантом, помогла найти способ подручными средствами воспроизвести то, что китам было даровано природой. Тэра была не новичком в акустической инженерии; во время войны с повстанцами Туноа ее заинтриговал эксперимент с пластинами моафьи, и с тех пор она экспериментировала над собственными звуковыми системами.

Из-за нехватки времени их устройство вышло грубым, собранным наугад. Тэра и Сами пользовались любой свободной минутой, чтобы проработать в мыслях план этого эксперимента. Идея давно занимала их обеих, но девушки и предположить не могли, что обстоятельства заставят их применить ее на практике.

«По правде говоря, я обдумывала несколько планов, и этот самый простой из них. Но, если хотите, я могу озвучить действительно новаторскую идею…»

«В другой раз, Сами, – перебила ее Тэра. – Давайте сперва обсудим этот план».

После военного совета Тэра проявила интерес к новаторской идее Сами, и та буквально захватила воображение принцессы.

С тех пор она размышляла, как воплотить ее в жизнь.

Покойный император Рагин как-то рассказывал дочери о своей беседе с Луаном Цзиаджи, великим мудрецом, который одним из первых поверил в идею Куни Гару о новом Дара. Луан и Куни тогда находились в Пане и готовились штурмовать дворец императора Эриши после смелой и неожиданной атаки с воздуха. Луан предлагал остаться на воздушных кораблях с ротой солдат, на случай, если штурм провалится.

«Ты всегда думаешь о худшем, даже когда успех совсем близок?» – спросил Куни.

«Да, и это вполне разумно».

«Благоразумие не всегда достоинство, – возразил Куни. – В молодости я уделял много времени азартным играм и могу с уверенностью сказать, что Тацзу веселее Луто. Когда делаешь ставку, получаешь гораздо больше удовольствия, если ничего не придерживаешь».

С тех пор Тэра постоянно обдумывала этот урок. В чем тут заключалась мораль? Действительно ли отец не считал благоразумие добродетелью? Он верил, что в определенных обстоятельствах нужно положиться на удачу и надеяться, что вселенная вознаградит за это тебя и тех, кто следует за тобой?

Но Тэра была другим человеком и видела здесь иной смысл. Планы не всегда работают так, как мы хотим, и поэтому важно порой проявлять благоразумие. Однако, когда имеешь дело с капризами богов, лучше не прятаться за ложным ощущением безопасности, а смело бросаться вперед.

Применять новаторские идеи хорошо и полезно, но иногда нужно быть готовым совершить нечто совсем уж безумное.

В начале своей жизни купологоловые киты окружены матерями, тетушками, бабушками, сестрами и братьями. Слушая песни и мифы своей древней цивилизации, которая существовала еще до появления человека, они учатся пению и обычаям открытых морей.

Они плавают в океане стадами по сто особей, погружаются в темные глубины, чтобы ловить гигантских кальмаров со множеством щупалец и вкусных осьминогов. Там, в чернильной мгле, освещенной лишь холодным сиянием подводных существ, коим неведом солнечный свет, киты и их добыча сходятся в противостоянии, которое может посоперничать с легендарной битвой Маты Цзинду и Мокри Дзати. Там зубастые челюсти бьются о кинжалоподобные клювы, медно-голубая кровь головоногих смешивается с ярко-алой жизненной влагой, струящейся по жилам китообразных; там присоски находят места, не обросшие броней из морских желудей, и вырывают у противников куски плоти.

Извечная борьба, облеченная в один затаенный вдох.

Становясь старше, самки продолжают традицию своего племени, в песнях передавая молодым китам знания и верования предков. Самцы, напротив, покидают стадо, чтобы скитаться по морям. Одиночество и воспоминания о доме – вот единственные спутники этих бесприютных охотников. Лишь время от времени, когда их охватывает желание спариваться, они возвращаются к цивилизации и поют серенады самкам.

Киты хорошо знакомы с лодками и кораблями и стараются обходить подальше эти неодушевленные создания. Но в последние годы некоторые суда стали опасны; они убивают матерей и тетушек, оскверняя их тела. С долговязыми обитателями кораблей, этими варварами-полуосьминогами, невозможно договориться. Их копья острее рога крубена, а лебедки сильнее хвоста любого самца, но даже годовалому китенку больше известно о нравственности, чем этим существам.

Поэтому, когда незнакомый, наполовину подводный кораблик по соседству с гигантским кораблем-островом вдруг запел на китовом языке, матриарх ближайшей стаи насторожилась. Песня звучала со странным акцентом, была местами нечленораздельной и некрасивой. Но по ней тем не менее можно было составить грубое представление о разуме этих незнакомых, дышащих воздухом прилипал, почувствовать не только их интеллект, но и эмоции.

На памяти стаи ничего подобного не случалось, и матриарх не знала, как поступить. Киты не вмешиваются в дела кораблей, как странствующие черепахи не вмешиваются в дела креветок, обитающих на коралловых рифах. Однако песня корабля-кита звучала все громче, настойчивее, и в ее трелях матриарх слышала смерть и страдание, ужас и величие. Извечную борьбу. Корабль погибал, но непокорные души на его борту отказывались повиноваться судьбе.

Когда матриарх приблизилась, чтобы лучше разглядеть этот странный корабль-кит, ее древним глазам открылось зрелище, которое убедило мудрую самку вмешаться. С корабля-острова отплыли десятки крошечных лодок, окружив корабль-кит. Тот едва погрузился под воду и был неподвижен, как выброшенный на берег самец.

Матриарху была знакома эта сцена: она знала, что будет дальше. На носы маленьких лодок поднимутся гарпунеры и метнут в корабль-кит свои смертоносные колючки. Так погибло множество членов стаи; их ощипанные и обглоданные останки медленно погрузились в морскую бездну.

Луч света протянулся от корабля-кита к окружившим его лодкам, указывая на опасность. Для матриарха этот луч служил как предупреждением, так и обвинением: «Готова ли ты совершить правое дело?»

В природе китов не вмешиваться в непостижимые их разуму дела. Но сейчас матриарх переживала непривычные глубокие эмоции: она испытывала предчувствие чего-то печального, мучительного, горького.

Нужно было что-нибудь сделать.

«Сестры и дочери, племянницы и внучки, услышьте мою песнь…»

– Киты! Киты! – закричали впередсмотрящие на «Бескрайнем просторе».

В бледном свете луны над океаном поднялись характерные фонтанчики, окатив экипажи кораклей, выстроившихся на периферии кольца.

Киты были обычным явлением в мощном океаническом течении, которое принесло города-корабли льуку в Дара. Большинство матросов «Бескрайнего простора» родились не на побережье, однако и они давно уже привыкли к этим огромным, но ласковым и безобидным существам. Обычно киты не подходили так близко к лодкам льуку, но, вглядываясь в водную гладь, чтобы рассмотреть нежданных гостей, никто из моряков не чувствовал страха.

Океан вздыбился, когда первый кит вынырнул из воды прямо под скоплением лодок. Сломанные доски и разбитые весла взлетели в воздух вместе с истошно вопящими воинами льуку. Громадный кит описал широкую дугу и рухнул на шлюпку, разломив ее пополам.

Второй кит ворвался с противоположного края флотилии, потопив и расколотив несколько кораклей.

Киты выпрыгивали один за другим.

Странная музыка продолжала литься из подводного корабля дара, но теперь ей вторили новые голоса: одни низкие, другие пронзительные, третьи напоминали переливчатый цокот деревянных трещоток в подводной пещере, четвертые звучали как долгие свистки пастухов где-то в горной долине.

Луч света из подводного корабля указывал наверх, словно бы клинком рассекая морскую тьму, останавливаясь то на одном, то на другом скоплении лодок. И туда, куда указывал луч, сразу же врывался кит, круша шлюпки, ломая коракли, калеча людей. Крики перепуганных льуку заполонили все вокруг. Выжившие отчаянно гребли назад, к городу-кораблю.

Таквал, Тооф и Радия очутились по пояс в воде. Факел освещал сломанные переборки и дыры в полу. Самка гаринафина промчалась здесь как ураган, не обращая внимания на то, что коридор был ей явно не по размеру.

Последний стон донесся с этой палубы, но откуда-то издалека. Они пробирались сквозь холодную воду, руками и палицами отталкивая с пути обломки.

– Должен сказать, – произнес Тооф, – что вы с вашими приятелями-дара здорово придумали выпустить гаринафина.

– Эта похвала не по адресу, – криво улыбнулся Таквал. – Ничего такого мы не задумывали, просто хотели разложить бомбы. Для нас это оказалось точно такой же неожиданностью.

– Нет, ты только послушай этого парня, – пробормотала Радия, качая головой, и добавила, подражая интонации Таквала: – «Мы просто хотели незаметно вас всех взорвать». Говоришь как типичный варвар-дара.

– Значит, Тана сорвалась, чтобы предупредить нас, – заключил Тооф.

Таквал рассмеялся:

– Ну ты и фантазер. Придет же такое в голову!

– Ты просто не знаешь Тану, – парировал Тооф.

Палуба под ногами накренилась вперед, и вода подступила к груди.

– Что это за звуки? – насторожилась Радия.

Все остановились и прислушались к разнесшейся по кораблю китовой песне.

– Как будто кто-то воет на луну.

– Скорее уж, в горн дует.

– Скорее, ревет и при этом сопливым носом шмыгает.

Что-то большое и тяжелое плюхнулось в воду в нескольких десятках футов впереди и обдало всех троих тучей брызг. Раздался страшный болезненный рев. Факел Радии погас.

– Тана! – крикнул Тооф, бросаясь вперед с высоко поднятым факелом.

Тана лежала в воде, наполовину погрузив голову. На месте левого глаза кратером зияла ужасная рана, сочащаяся кровью и гноем.

– Бедняжка! – дрожащим голосом воскликнула Радия. – Что с тобой случилось?

Тооф и Радия с большим трудом, крайне медленно проковыляли сквозь воду к гигантскому зверю.

– Дай-ка я осмотрю твое… личико, – сказал Тооф. – Жаль, тольусы нет, чтобы боль унять.

Тана зарычала и подняла голову. Ледяная морская вода водопадом хлынула с ее рогов. Самка гаринафина повернулась и посмотрела на приближающихся людей уцелевшим глазом без зрачка. Она их не узнала.

– Стойте! – крикнул Таквал. – Не подходите к ней!

Но было уже поздно. Обезумевший зверь мотнул головой, клацнул зубами и бросился вперед.

Люди дружно нырнули под воду, и последний факел погас.

Под водой Таквал жестами указал своим спутникам направление, и вся троица поплыла прочь от разъяренного гаринафина.

Сами Фитадапу несколько лет собирала и расшифровывала песни китов. Она продвинулась настолько, что даже составила на слух нотную грамоту, с помощью которой записывала их. Когда принцесса спросила у Сами, какие еще есть альтернативы плану «Морской желудь», та предложила спеть китам, которые постоянно появлялись в зоне видимости флотилии.

– Китобои рассказывают, что стаи купологоловых китов организованно атакуют их суда, – пояснила Сами.

– Думаешь, этому можно верить?

– Ну да, насколько вообще можно верить россказням пьяных матросов в кабаках в перерыве между плаваниями. – Сами развела руками. – В вине и пиве, как известно, кроется не только истина, но и многое другое.

Полагаться на эту идею в качестве основного плана было рискованно – от этого зависела судьба всей флотилии. Но принцесса решила взять ее на вооружение про запас, оставив на самый крайний случай, если вдруг все пойдет прахом и останется лишь молиться Тацзу. В конце концов, по народному календарю дара на дворе был год Кита, а значит, киты должны были приносить удачу!

Пока лодки льуку ретировались обратно к городу-кораблю, оставив за собой обломки, трупы и умирающих, команда «Прогоняющей скорбь» даже не выказала особой радости – настолько люди были ошеломлены тем, что натворили киты. Да и времени ликовать не было. Все матросы бросились устранять усилившуюся течь. От спертого воздуха становилось все труднее дышать.

– Мы больше не мо… – с мрачным видом обратился к принцессе капитан Гон.

– Вижу, – перебила его Тэра. – Поднимаемся!

Засвистели мехи; все свободные матросы принялись закачивать воздух в балластные цистерны. Но корабль не поднимался, а продолжал медленно тонуть. Еще чуть-чуть, и под водой окажутся даже дыхательные трубки, и тогда «Прогоняющая скорбь» навсегда погрузится в водную могилу.

– Ничего не могу поделать, – повесив голову, сообщил капитан Гон. – Судно набрало слишком много воды.

– Это не ваша вина, – ответила Тэра и, повернувшись, грустно улыбнулась Сами. – По крайней мере, мы попытались.

Сами жестом попросила принцессу замолчать. Ее брови задумчиво нахмурились. Вдруг она бросилась к трубе.

– Что ты собралась делать? – окликнула девушку Тэра.

– Я вспомнила кое-что из своего доклада на Дворцовой экзаменации! – на ходу ответила Сами.

Офицеры растерянно переглянулись, но принцесса вдруг вытаращила глаза, сообразив, в чем дело, и рассмеялась.

– Продолжаем дуть в мехи, – приказала она капитану Гону.

По морю снова разнеслась искусственная песня китов, исполненная на трубе и стеблях бамбука.

– Хотите созвать китов для решающей атаки на лодки льуку? – спросил адмирал Росо с воинственной улыбкой. – Вы достойная наследница своих родителей. Мы погибнем, сражаясь.

– Не стоит говорить о смерти, если остается хотя бы слабая надежда на спасение, – помотала головой Тэра.

Песня Сами продолжала звучать, и некоторые киты развернулись в направлении «Прогоняющей скорбь». Команда напряглась, но киты не напали на корабль, а осторожно обступили его и принялись толкать.

Судно перестало тонуть. Последовало несколько новых толчков, и моряки затаили дыхание.

«Прогоняющая скорбь» начала медленно подниматься.

– Таким образом киты помогают раненым или несмышленым детенышам, – объяснила Сами после того, как вынула изо рта мундштук и перевела дух. – «Прогоняющая скорбь» крупновата, но я убедила их, что мы – просто хорошо откормленный китенок.

Недаром Сами представила на Дворцовой экзаменации доклад об акушерстве среди китов. Тот самый, что привлек внимание Тэры во время вторжения льуку, когда принцесса искала талантливых ученых для наблюдений за гаринафинами.

– Опасность еще не миновала, – предупредил их капитан Гон. – Когда льуку вернутся на город-корабль, то наверняка решат потопить нас, раз уж не вышло захватить.

Сами снова поднесла к губам трубу и задула сильнее прежнего.

Сбежавшие воины льуку карабкались по канатным лестницам обратно на город-корабль. Одни поспешили к камнеметам, а другие принялись кидать копья и топоры во всплывающих китов. Тан Наку был настолько ошарашен непредвиденным развитием событий, что не мог ни организовать бойцов, ни произнести новую воодушевляющую речь.

Пока на городе-корабле царили сумятица и хаос, восемь оставшихся пехотинцев-дара пробились на верхнюю палубу. Там они нашли всеми забытый коракль. Спустив его на воду, они могли сбежать с корабля.

– Но он больше не тонет…

– Мы ничего не можем поделать…

– Может, спуститься обратно и разбить…

– А где Таквал?

– Как же быть?..

Обсуждение стоило им драгоценного времени. Оставшиеся без руководства воины льуку наконец заметили у планшира незнакомцев и, словно рой назойливых мух, с леденящими кровь воплями облепили их.

– Садитесь скорее в коракль! – велела одна из пехотинцев товарищам. – А я дождусь Таквала!

– Бежать нельзя! – возразил другой пехотинец. – Если мы не дождемся принца, то как потом будем смотреть в глаза товарищам?

Моряки понимали, что Таквал, скорее всего, погиб, но ни один из них не бросился к кораклю. Поставив лодку как баррикаду, они отбивались из-за нее от настойчивых льуку.

Все пехотинцы были люди неграмотные, и никто не мог поднять боевой дух товарищей цитатой из мудрецов ано. Вместо этого они скандировали: «В моем сердце никогда не было сомнений!» По свидетельствам очевидцев, именно эти слова произнес перед смертью легендарный Мата Цзинду, Гегемон Дара, почитаемый полубогом всеми солдатами.