Грехи маленького городка

– Но сейчас-то тебе можно его смотреть или нет?

– А мы никому не скажем. – И Габриэлла схватила пульт.

Я включила телевизор и пошла поискать книгу про море. Когда я проходила мимо стойки администратора, Мона, которая работает по утрам, смотрела в потолок и безуспешно пыталась что-то сказать в трубку невидимому собеседнику, который, похоже, не желал ее слушать. Я вознамерилась проскочить и прибавила темп, но Мона протянула ко мне руку с трубкой и пояснила:

– Он требует кого-нибудь из медперсонала.

Я наморщила нос, словно мне совали раздавленного на шоссе скунса, и попыталась испепелить Мону взглядом. Она только пожала плечами: мол, а я-то что сделаю?

– Горбольница Локсбурга! – Мой голос излучал фальшивую бодрость.

– Вы врач? – поинтересовался мужской голос. Я немедленно вообразила себе его обладателя: сидит, бедолага, в глубоком кресле и потеет сквозь майку-алкоголичку, на которой больше еды, чем во всем его заплесневелом холодильнике.

– Я медсестра.

– Ладно, может, и медсестра сгодится.

– Давайте попытаемся выяснить.

– Я больше ни хрена не помню. Какую таблетку принять, чтобы это прошло?

– Вам нужно принять… вот черт! Забыла!

– Что ты за медсестра после этого?

– Я медсестра, которая не занимает телефон больницы с дебильными вопросами.

– Я нажалуюсь твоему начальнику! Как тебя звать?

– Мона, – ответила я и сбросила соединение.

У администраторши отпала нижняя челюсть.

– Не переживай, он все равно не запомнит. – И я осклабилась, давая понять: впредь будешь думать, прежде чем совать мне трубку.

Я нашла для Габриэллы журнал «Нэшнл джиографик» с морскими черепахами на обложке и посвященной им статьей, а также, судя по всему, довольно вульгарный любовный роман, действие которого разворачивалось в рыбацкой деревушке. Меня не было в палате от силы минут пятнадцать, но девушка уже выключила телевизор.

– Больше не хочешь смотреть?

– Слишком утомительно.

– Знаю.

– Мне больше нравятся настоящие люди, – заявила она.

– Мне тоже люди нравятся. Особенно когда их нет поблизости.

– Это называется когнитивный диссонанс.

– А еще это называется жизнь.

– Вы прямо всезнайка.

– Это хорошо или плохо?

– Вообще-то, типа, плохо.

– Ну, типа, извини.

– Ничего. Все постоянно стараются казаться милыми, и я вроде как тоже, но иногда очень надоедает. Как думаете, это плохо?

– Что ты имеешь в виду?

– По-вашему, нужно всегда быть милой, двадцать четыре на семь, даже если не хочется? И если не хочется, но все равно ведешь себя мило, это ведь вроде как обман?

Не первый такой случай, но достаточно редкий: философские вопросы от пациента. Я настолько привыкла к безумным звонкам и вечным ипохондрикам, которые воспринимают каждую царапину как конец света и трагедию века, что попросту растерялась, услышав глубокую мысль.

– Ты… кажется, ты не того человека спрашиваешь, – пробормотала я. – Стыдно признать, но я далеко не всегда такая уж милая. Даже наоборот случается: когда легко можно быть милой, я решаю вести себя как… ну ты сама сказала, как всезнайка.

– А если, например, вести себя не мило, но быть милой в душе? – спросила Габриэлла. – Или нет, погодите: если ваши действия помогают людям, а мысли при этом злые? Типа, делаешь людям добро, а в глубине души злишься.

– Ого! По телику такого точно не услышишь.

– Но ведь вопросы интересные, правда?

– Конечно. Получается, ты еще и философ?

– Я просто думаю иногда о всяком таком.

– Замечательно, – похвалила я.

– Можно задать вам еще один вопрос? – поинтересовалась девушка.

– Спрашивай, что захочешь.

– У меня ведь плохи дела, да?

Я ответила не сразу. Вначале проверила, есть ли вода у нее в кувшине, и разгладила простыню.

– Да. Не слишком хороши.

Она тоже помолчала, прежде чем сказать:

– Спасибо за честность.

– Лучше бы мне не пришлось такое говорить.

– Вы когда-нибудь врали пациентам?