То ли всё от того, что он ни на кого непохожий…
Не важно. Тяжёлой поступью идёт он, задыхаясь,
Всё ускоряя с каждым метром шаг,
Он будто феникс умирает и, постепенно возрождаясь,
Торопится, как будто бы народа враг.
Шаг переходит в бег
И руки всё сильней трясутся,
Он так подобен бьющейся волне о брег,
Но все мечтания его прервутся,
Когда ударится плечом тот о прохожего.
Затем ещё раз, вновь столкнется,
Становится он на щенка теперь теперь похожим,
Которой то на боль, то на ногу натолкнется…
Он побежал, толкая всех, кто на пути,
Ему уж всё равно, что скажут, иль не скажут,
Он наплевал на всех, ему б скорей уйти,
Но не по той дороге, что покажут,
А лишь по той, что с мыслями его по пути.
И вот – конец толпы и яркий свет сквозь них всех виден,
Мужчина выбежал, остановился, подышал,
Последний вздох протяжно не хотел идти, обидел
Он его, вернулся, запоздал…
Упал уж пятый на асфальт,
Причина смерти неизвестна,
Он всей системы лишь деталь,
А смерть его – ужасный план совместный.
Потерянный
Ужасный ливень, слякоть, грязь,
Ничто не видя в полуметре от себя,
По лужам тащится старик, он зла не делал отродясь,
Да и родных, друзей лет пять назад тому погребя,
Забыл о счастье и удаче, о любви и понимании,
Не знает не приветливости, ни семьи…
И все дотла сгорели эмоции и воспоминания,
Теперь живет он будто средь чужих жизнью свиньи.
Зашёл он в дом – и тут же крик:
«Где был?! Зачем шатался?!»
А тот молчит, не хочет вновь терпеть конфликт…
«Сидел бы дома, людям не мешался..»
Слова те тронули его с большою силою,
Старик слегка так улыбнулся, посмеялся,
Зашёл в противную каморочку свою,
Заснул глубоким сном, не побоялся…
Три ночи на часах, старик торопится, бежит куда-то.
Едва одевши куртку, выскочил на улицу, упал раз пять,
Затем ещё по разу… Оставил за спиной он тех, кого любил когда-то.
Теперь его не ценят и не любят, ему уж нечего терять.
Четыре трупа он оставил в той квартире,
Дочь, зятя, двух внучат… Со всеми мыслями
Не может старичок собраться до сих пор. Четыре…