Медовый месяц

– Конечно! Однажды, мы непременно построим свой большой деревянный дом средь горных цветов, я обещаю, и мы навсегда поселимся в нём.

Некоторое время девочка молча сидела, погружаясь в фантазию. Как пришло время прощаться, Лорелеи оставила лёгкий поцелуй на щеке Скайта. С каждой их встречей она всё больше пропитывалась лёгкостью. От мальчика исходил запах альпийских цветов, и аромат уносил высоко-высоко в горы, где воздух мягок как вата и свеж как роса, под ногами качаются цветы-травы, а меж гор белым солнцем блестит малое озерцо.

Лорелеи впервые испытывала любовь. Ей показалось, что точнее всего её описывает полный маленьких цветочков луг – букет из мелких радостей. Как и говорила мама, ей хотелось обнять Скайта, поделиться с ним заботой и сердцем, построить для него дом, тёплый и уютный, и никогда не отпускать. В её мечтах они уже строили домик в горах у берега солнечного озера. Посреди высился старый маяк, а вдали качался и трещал лес с высокими деревьями, аромат долетал аж настолько далеко. Вдвоём они жили там, вместе со всеми его животными и её цветами.

Лорелеи целую ночь перечитывала написанную пьесу. Только к утру она упала в постель, обессиленная. Девочка улыбалась утренней тишине и прохладному ветерку из окна. В её сердце разливались океаны нежности и тепла. Она обрела дом.

Картина 4 – петуния

Сегодня девочке предстояла долгожданная встреча с учителем по вокалу. Лорелеи вышла из дома с лёгким плащом поверх плеч. Тёплый морской ветерок свободно гулял по её платью. С балконов свисали гроздья распускающихся петуний, в высокие кашпо на бульварах выносили цитрусовые деревья, у мясных лавок коты клянчили еду, прачки полоскали бельё в городском роднике. Смех и возгласы детей разлетались по переулкам с побережья. Рестораторы между тем обустраивали летние террасы на площадях да причалах. Девочка остановилась у дома с резными фонарями и тонкими барельефами, где с крыльца ей тотчас улыбнулась пышная девушка с густым русым волосом.

– Заходи, милая, – звонко выдала певица и взяла девочку за руку.

Они зашли в длинный ветвистый коридор. Стены, потолок и пол отделывал вельвет. В углах за матовыми плафонами на тумбах мерцали свечи. Сочась через стекло, огненные язычки колыхались на карминных стенах. Здесь словно всегда стояла тихая нежная ночь, обволакивающая, успокаивающая. После нескольких поворотов певица распахнула дверь в свой кабинет.

– Прошу, дорогая, время поставить твой шёлковый голосок! – прощебетала учитель.

По углам стояли торшеры на пару с полными цветов горшками да вазами, а посередине комнаты расположился славный чёрный рояль. Над ним висела хрустальная люстра. У окна примостилась чайная тумба с чайничком и связками высушенных роз с бордовыми лепестками, а в ящичках хранились невиданные сорта всякого сердцу угодного чая со свету, сочащегося живым ароматом в воздух: белый, чёрный, красный, зелёный, улун, ройбуш, каркаде, английский завтрак и даже загадочный жёлтый чай. Рисунки просторных оперных залов с маленькими певицами да монументальными голосами на сцене висели на стенах и придавали кабинету пущее торжество.

Амелия подпёрла крышку рояли и села на табурет. Мановением руки она пригласила девочку опуститься на стул поодаль. Лорелеи обняла вязаную мамину сумочку на коленях. С самого детства, как мама только начала носить её на плече, девочка пряталась за неё от любых незадач в жизни. Эта привычка осталась за ней до сих пор.

– Что ж, дорогая, для начала расскажи мне немного о себе, – начала певица. – Меня зовут Амелия, и в этом прекрасном уголочке мне довелось ставить голоса многих великих певцов. Кто знает, милая, быть может, ты будешь следующей? Будь уверена, дорогая, со мной ты обязательно воспоёшь! Сперва позволь узнать, как твоё имя.

– Лорелеи. Так зовут обитающую у скал деву с прекрасным голосом. Но я совершенно не умею петь и боюсь, что только потрачу ваше время впустую…

На деле же голос Леи всегда был замечательным. Да в детстве ей попался незадачливый педагог по вокалу, и она отбила у девочки всякую веру в себя. Она никогда не кричала, не хвалила Лорелеи и не говорила ровным счётом ничего, а взгляд у неё был такой скучающий, словно умом она всегда витала где-то далеко. Музыкой можно передать все чувства, и больше всего Лорелеи боялась снова увидеть этот взгляд и понять, что её голос не вызывает в людях ничего.

– Ох, что ты, счастье! – рассмеялась Амелия. – Я создаю голоса, дорогая. Даже когда человек говорит, что всё безнадёжно, я сделаю его гением в глазах других. Только спроси, милая, сколько на этом табурете сидело таких же конфузящихся дам и господ. Десятки, если уже не сотни! Я делаю голоса. От тебя требуется только довериться мне, дорогая Леи, и позволить своему телу использовать врождённый у любого человека музыкальный дар как ему подобает быть использованным.

Лорелеи почувствовала румянец на щеках. Впервые кто-то кроме мамы назвал её Леи. Ей нравилось это. Амелия источала особенное тепло: такому человеку хотелось отдаться всем сердцем. Она представила, как певица выступает в большом оперном зале полном тени и бархата. На просторной сцене она делает глубокий вдох, и раскатистые нежные ноты льются из её груди. Никто не сомневался, что эта женщина делает голоса, а не просто учит петь.

– Итак, моя хорошая, постарайся повторить для меня эти ноты.

Амелия сыграла несколько нот, которые девочка силилась взять, ан как бы она ни пыталась, звук не давался ей. Певица только качала головой и перебирала одну за другой клавиши. К концу занятия Лорелеи опустилась на табурет чуть ли не в слезах.

– Я не умею петь, – настойчиво твердила она.

– Дорогая, – певица опустила крышку рояля, – ты не должна уметь петь. Ты должна только дышать и доверяться. Самые сложные звуки идут от простого выдоха. Людской природе свойственно усложнять самые примитивные вещи, но ни в коем случае это недопустимо в музыке.

С глубоким вдохом Амелия запела. Она широко раскрыла рот, чтоб все до единого звуки выходили из горла, а руки развела в стороны, как будто ловила ими ноты. Комната наполнилась чистейшим вокалом. Леи слушала с замиранием дыхания. Этот простой звук колыхал что-то настолько глубоко в её душе, что к горлу подступили слёзы. Лишь певица смолкла, на комнату опустилась непривычная тишина.

– Ты обязательно будешь петь, моя дорогая. Я сделаю твой голос инструментом, с помощью которого ты будешь играть музыку напрямую из собственной души, милая. Не сомневайся во мне.

Леи распрощалась с Амелией на добродушной улыбке. Пока она шла по вельветовым коридорам до малой дверцы, ей хотелось снять обувь и всей стопой утонуть в шелковистый вельвет. Вокруг была тишина, ан трепещущие язычки свечей, случайные двери, картины, вельвет, цветы – весь интерьер всё что-то шептал на ухо.

Девочка вышла на крыльцо. Она поцеловала дверь на прощание и пошла домой по освещённой карамельными фонарями улице. Мимо дети спешили домой, а с побережья доносились журчанья воды. На горизонте, высоко над полосой, где встречались небо и земля, светилось пару далёких точек. В Лорелеи теплилась надежда, что одна из них – это маяк, откуда мама присматривает за ней. Как б она обрадовалась узнай, что её дочь наконец принялась петь! Мама мечтала являться на концерты своей девочки и часами слушать взапой, а под конец минут пять аплодировать стоя вместе со всеми. Она всегда говорила, что у неё ангельский голос. Весь вечер Лорелеи пела от самого сердца за любым делом, и пусть ноты не давались с первого раза, пела она душой, а так мелодия оживала лучше чем от любой техники.

Картина 5 – ваниль

За окном далёкое побережье с золотым песком и васильковой водой переливалось на солнце. В этот жаркий день девочка мечтала, как они со Скайтом спустятся к воде. Как они будут плавать в море, ходить по песку, смотреть за кораблями в подзорную трубу и забираться на высокие утёсы, откуда видна сеть маяков в далёких землях. Эти отштукатуренные белые башни мама считала мостами в другой мир. Будь её воля, она б никогда не покидала кабины маяка. За несколько дней до кончины мама прошептала Лорелеи своё последние желание – она попросила девочку в память о ней навестить её любимый маяк.

В тот день Лорелеи отправилась к бабушке. Под вечер они любовно рассказывали друг другу истории о маме. Бабушка вспоминала, как она родилась. Это было очень давно.

Бабушка приехала в незнакомый город, где сошлась с одним простолюдином. Денег у них не было, оттого она занялась пошивкой одежды. Всем портняжным и ткацким тонкостям её научила мама. Сперва она делала одежду для знакомых, со временем молва о её ремесле разнеслась по всему городу, и заказы посыпались отовсюду. Бабушка открыла своё ателье и одевала чуть ли не весь город. Заработав денег, вместе с мужем она поселилась в вилле у озера. Он был художником и придумывал рисунки для её одежд. Вдвоём они жили в покое и достатке, любви и гармонии, и только детей бог им не посылал.

Мама родилась тоскливым дождливым днём. Она была долгожданным ребёнком в семье – с первого дня её окружили любовью и заботой. Да спустя пару месяцев счастья в морозный зимний день бабушкин муж заблудился на озере и замёрз. Его так никогда и не нашли, бабушка толком-то похоронить его не смогла. Это событие принесло ей много горя, но ради маленькой дочери графиня справилась с печалью. Она перебралась в другую усадьбу и зажила новой жизнью.

С юных лет мама была прыткой девчонкой. Она карабкалась по стенам, пряталась на чердаке, гуляла по крыше и залезала на верхушки деревьев. В округе не было её одногодок, поэтому она проводила всё своё время в усадьбе иль на берегу озера. С утра она садилась на велосипед с корзинкой впереди, час ехала через поле ржи к берегу, а там весь день играла с галькой да исследовала маяки. Тогда маме впервые приглянулись вода и маяки. Для маленького ребёнка они выглядели как загадочные шпили, упирающиеся в облака. Древние, с обветшалой белой краской, распахнутыми деревянными дверьми, из-за которых доносился тёплый запах солёной ржавчины. Только голод мог выманить маму из кабины.

Лорелеи накинула на плечи лёгкую мантию и вышла на улицу. Солнце ещё не взошло над домами, а кафе только открылось. Кофевар встретил девочку ароматным ванильным кофе с корицей. С двумя горячими кружками в руках Лорелеи прошла за стол, где дремал Скайт.

– Просыпайся, соня, – ласкового проговорила девочка, ставя перед Скайтом чашку.

– Ох, что за запах? – мальчик пригнулся к кофе. – Ваниль…

Он отпил немного. Скайт прикрыл глаза и замычал от удовольствия.

– На поляне рядом с моим домом рос куст ванили. Его туда как сказочным ветром занесло. Цветы на нём были большими, ароматными и воздушными, как ни одни другие в лесу… Рядом как ни глянь, всегда было полным-полно животных. Пчёлы-бабочки облепляли цветки и разносили аромат по всей поляне. Я-то с дерева собирал стручки ванили и высушивал их. Мама молола их и добавляла в пироги. Она учила, что ваниль – это основа любого вкуса, на неё что угодно хорошо ложится и становится в разы лучше. Ягоды, например. Но я любил просто ваниль. Помню, постоянно просил маму делать пироги с чистой ванилью, а сестра всё старалась побольше ягод положить. Поэтому мама редко готовила с чистой ванилью. Каждый раз для меня это был настоящий праздник.

– Теперь я буду всегда брать для тебя кофе с ванилью, – сказала девочка. – Я рада знать, что тебе по душе!

Молча они делали небольшие глоточки. Хотелось ловить всякую нотку этого вкуса, пробовать и пробовать, и сколько он ни вертелся на языке, никогда не приедался: настолько он был тонок и желанен. Лорелеи почувствовала, как она хотела прикоснуться к кисти Скайта, но она не знала, уберёт ли он руку. Девочка никогда прежде не любила. Она не знала, что это за чувство. Леи только видела Скайта и понимала, что всё в нём такое родное и знакомое, но и полное чудесных загадок. Она влюблялась и не могла ничего с собой поделать, и ей нравилось это.

Леи сделала глубокий вдох. Сердце стучалось как заведённое. Она взяла его за руку и поднялась с дивана. Скайт встал следом. Мелкими шажками Лорелеи повела его к выходу. В руке она держала его тепло, а он сжал тепло её. Они принимали друг друга.

– Я знаю одно место, которое мне непременно хотелось бы разделить с тобой, – сказала девочка и вывела его на улицу.

И они пошли по жарким проулкам, в которых разнёсся запах утренней выпечки. В пекарни только выстраивались очереди. Ночная прохлада смешалась с полуденным зноем. Девочка вела Скайта к побережью. Они спустились к воде и направились к лесу. Лорелеи обогнула несколько булыжников и вышла к небольшой беседке, чьи белоснежные перекладины увивали вьюнки и виноград. Внутри они сели на лавку плечом к плечу, сквозь цветы наблюдая море.

– Я нашла это место совершенно случайно. Здесь редко кто появляется, а море видно много лучше. Я прихожу сюда побыть наедине и подумать. Теперь я доверяю это место тебе.

Солнце горело тысячей огней на воде. Тут и там колыхались мачты кораблей и паруса развевались на ветре. У Лорелеи во рту стоял вкус ванили. Ей всю жизнь хотелось чувствовать ваниль в своём дыхании.

– Ты помнишь своих бабушку с дедушкой? – тихо спросила она.

– Маминых – не очень хорошо, – ответил мальчик, – а папиных ещё как! Они не любили оставлять свой дом. Совсем небольшая хижина на утёсе, в грозу аж высокими волнами крышу накрывало. Внутри всегда темно и редко когда на целую хижину зажигают больше свечи. Дедушка с бабушкой счастливо жили там. Они подолгу смотрели на синее море из окна, а бывало как садились на велосипеды и весь день колесили по небольшому островку. Они врывались в тихие улицы соседнего городка и разгоняли всех голубей и кошек. Ах, резвые были, как юнцы! Душой они никогда не старели. Я был у них всего пару раз, но разве такое забудешь… Помню, с утра мы вставали рано, садились на велосипеды, ехали в ближайшую деревню и вставали в очередь в пекарню. Хлеб там пекли с корочкой, ароматный, румяный и пахнущий сливочным маслом, и в руки людям давали ещё горячим. Мы покупали целую буханку, потом брали литр топлёного молока, ломали буханку на три части и по дороге домой съедали всё. Ох, а как мы ходили в лес по грибы и чернику, а потом бежали по полю домой, спускались в погреб и выпивали целую банку ледяного персикового сока, живого, свежего. Днём торчали в огороде, пололи, окучивали, отмахивались от комаров и много смеялись. А под вечер садились у окна за стол и пили чай с лимоном и мятой, глядя на улицу, слушали сверчков, и бабушка с дедушкой рассказывали свои истории: над одними смеёшься до упаду, а другие серьёзные, поучительные. Они были мне лучшими друзьями, честно, таких никто не заменит.

– Я хочу провести свою старость только так. Представь… Ездить на велосипедах по просторным холмам, собирать травы аромата ради и иметь маленький огород мяты на чай, есть свежий хлеб на рассвете и на ужин заваривать чай из той самой мяты, с лимоном и мёдом, и росы с листьев.

– Скайт, – сердце выпрыгивало из груди, – ты не думал, с кем тебе хочется провести свою старость? Если я проживу больше полувека, мне наверное захочется разделить последние годы с кем-нибудь.

– В глубине души я мечтаю о старости, – Скайт осторожно двигал свою руку к Лорелеи. – Я хотел бы провести свою старость рядом с тобой. Мне хочется справить всю жизнь бок о бок. Ты стала домом для меня. Я впервые в жизни называю домом человека. Ты согреваешь меня лучше любого очага. А самое главное в старости – не потерять этот блеск в глазах. Я и не сомневаюсь, что вместе нашим душам будет некогда стареть.

Девочка налилась красками. Тонкие пальцы Скайта осторожно сжали её руку. Он взял её ладони в свои и заглянул ей в глаза. В них он нашёл звёзды. Они опустили веки и прижались губами к рукам. Минуты летели как секунды, а часы шли как минуты.

Леи поднялась со скамьи. Рука в руку со Скайтом она спустилась к побережью. При шуме волн они остановились и взглянули друг другу в глаза. Нежными движениями, осторожно, аккуратно они оголяли друг друга. Полностью нагие они вошли в тёплую воду. Море приняло их. Они плавали, звонко смеялись, соприкасались и ныряли за морскими диковинами на самое дно. Вода смежала границы между ними, и как душами, так телами они полностью принимали друг друга среди тысячи тёплых поцелуев моря. Их тепло сроднилось в единое целое. Лорелеи помнила, как Скайт держал её на руках на отмели, как её тело омывала облачная вода и его поцелуи, и как он смотрел в её глаза вместе с солнцем – её слепило от его улыбки, от этой любви в его глазах. Их души пели.

Остаток дня они провели на песке, глядя на море, солнце, слушая чаек и без единого слова говоря о самых важных вещах на свете.