Страшные истории Сандайла

Когда в пакете ничего не остается, я с хрустом его складываю и кладу в карман. Потом поворачиваюсь в направлении тихого журчания бегущей воды, освещая фонариком землю перед собой. Ночью в пустыне становятся активнее скорпионы и змеи.

Передо мной маячит пирамида из камней, внутри которой незримо бормочет вода. Пересыхает ручей редко, даже в самую немыслимую жару или самую засушливую зиму. Можно в любой момент услышать его эхо в каменной ловушке. Перед ним полукругом выстроилась вереница камней. Каждый носит название месяца. Вокруг идет внешний круг с высеченными на нем числами. Еще один расположился в центре. Этот показывает, где должен стоять человек, занимающий место иглы и отбрасывающий тень, по которой можно определить время. Это и есть сандайл, те самые солнечные часы, что дали название дому и его окрестностям. Их смастерил Фэлкон, стремясь сделать нас частью этой земли, частью неумолимого бега времени. Здесь, в этих солнечных часах, мы становимся точкой их пересечения.

Когда небо над горизонтом все больше окрашивается в розовый цвет, я осторожно ступаю на камень, служащий центральным маркером. В набирающем силу свете постепенно проявляется моя тень, худая как скелет: темная, другая Роб, раскинувшаяся над числами. Эта тщедушная тень-Роб говорит, что сегодня 23 января. Я удивленно ахаю, как и всегда от этого маленького чуда. Я участвую в движении звезд, играя роль тщательно высчитанного неподвижного центра вращающейся Солнечной системы. Вот что, должно быть, чувствовали первобытные люди, когда над горизонтом снова и снова поднималось солнце, рассеивая мрак. Изумление.

Но причина моего прихода сюда совсем иная.

– Прости, – шепчу я, – мне страшно тебя не хватает. Я люблю тебя.

И скорбь, которую я пыталась давить всеми аспектами моей новой жизни – полками для пряностей, дочерьми, цветочными бордюрами, коктейлями с соседями и заседаниями родительского комитета, – рвется наружу. Я полностью погружаюсь в тоску. И плачу до тех пор, пока не начинает першить в горле, пока в глазах не пересыхает от соленых слез.

В багровом свете подхожу к дому. Колли уставилась на могилы Фэлкона и Мии. На заре она отбрасывает длинную тень. Шевелит губами, но слишком быстро, как при ускоренном воспроизведении. Взгляд совершенно пустой.

Несколько мгновений спустя я придаю лицу более подобающее выражение и подхожу к ней.

– Что будешь на завтрак, ранняя пташка?

«Я люблю обеих своих дочерей. И могу каждой из них обеспечить безопасность».

Эти слова я заклинанием повторяю вновь и вновь.

Эрроувуд

В сарае было тихо. Колли положила руку на гладкую шею коровы цвета раскаленной меди. Та опустила свои длинные ресницы и подалась вперед навстречу прикосновению девочки. «Ты даже не догадываешься, кто я такая», – подумала Колли. Корова считала ее хорошим человеком, поэтому ее присутствие, пусть даже на короткое время, приносило ей утешение.

Подняв глаза, Колли перехватила обращенный на нее взгляд мисс Грейнджер.

– Подруги с тобой не разговаривают, – сказала учительница, – я помню, как это может быть тяжело.

– Откуда вы знали мою мать?

– Роб? Мы были лучшими подругами. А когда нам было столько, сколько сейчас тебе, вместе учились в пятом классе Изящных здесь, в Эрроувуде. Честно говоря, я пришла в этот сарай, потому что думала о ней. Ведь мы с ней познакомились на этом самом месте. Роб и Ири, неразлучные как всегда. Видишь ли, меня зовут Ирвин Грейнджер.

«Как странно», – подумала Колли, стараясь представить мисс Грейнджер молоденькой девочкой. Она совершенно не помнила мать, исчезнувшую давным-давно, о которой в семье больше не говорили. В частности, никто и никогда не произносил слово «ведьма».

– Пошарив внизу, порой можно обнаружить самые удивительные находки.

Корова переступила с ноги на ногу. Под ее правым передним копытом показалась какая-то пачка. Наклонившись посмотреть, Колли увидела стопку долларовых банкнот.

– Похоже, эта корова всю дорогу копила деньги, – сказала мисс Грейнджер.

Но ее лицо сохраняло серьезность.

– Или, может, это ты их здесь спрятала, Колли?

– Я их туда не клала, – прошептала девочка, наклонилась и схватила деньги. – Их надо сейчас же отдать Джек.

Мисс Грейнджер поставила на шею Колли ногу в шелковой домашней туфле, и как та ни силилась, подняться все же не могла. При этом происходило что-то еще – она почувствовала, как по сараю пронесся порыв ледяного ветра. Корова склонила голову и испуганно рванулась вперед. Колли услышала, как она боднула своей рогатой головой стену, отчаянно пытаясь убежать.

– Ты лжешь, – скорбно произнесла мисс Грейнджер. – Для юной леди обман – это просто ужасно. Мама тобой так разочарована. Взгляни на ее лицо.

Она убрала с шеи Колли ногу и подняла ее подбородок, сунув под него большой палец, чтобы девочка могла увидеть, что именно породило порыв стылого, завывающего ветра. Посреди сарая на цепи висел какой-то предмет, похожий на длинный серый кокон высотой с человека. Его края переливались оттенками серого от серебристого до оловянно-свинцового. Он медленно вращался. Колли всхлипнула. В тусклом свете, струившемся сквозь зарешеченные окна сарая, Колли увидела то, чего жутко страшилась: у кокона имелось лицо, очертания которого были смутно высечены на размытой, серой поверхности. Лицо зашедшейся в крике женщины. Лицо ее матери.

– Она умудрилась остаться в живых, – мрачно произнесла мисс Грейнджер. – Тебе бы лучше считать, что сейчас она смотрит на тебя. Роб и Ири, мы и сейчас неразлучны.

Лицо кокона открыло сжатый в тонкую линию рот, чтобы заговорить. Колли закричала, и в сарае воцарился мрак. Кокон сиял, медленно поворачиваясь в воздухе, как висельник.

– Пора бежать, – сказала мисс Грейнджер, и Колли схватила ее за руку.

Колли

Мама думает, что мы с Энни не ладим, но ей не понять. Мы с Бледняшкой Колли сделали бы что угодно, чтобы защитить мою младшую сестру. И когда кричим на нее или бьем, то ради ее же собственного блага. В действительности Энни плохая девочка. Она так нуждается в дисциплине. Мама не призывает ее к порядку, потому что она ребенок, поэтому приходится мне. О том, как дисциплине учу ее я, она, очевидно, ничего не знает. Иначе с ума бы сошла.

Энни мечтательное, сонное дитя, в то время как мы с Бледняшкой Колли – реалисты. Мы знаем, что мир суров и в нем нельзя просто болтаться туда-сюда, надеясь, что окружающие тебя простят, если ты состроишь им глазки или немного всплакнешь. Время от времени она пытается проделывать такое со мной и страшно удивляется, когда это не проходит. Тем не менее мы с ней прекрасно ладили, по крайней мере до истории с Марией. Ох уж эта Мария.

Мы с Энни вместе обедаем. Это наша фишка. Мне нравится видеть ее посреди учебного дня. Не то чтобы я за ней слежу, но мне, по возможности, приятно знать, где она в данный момент находится. Друзей у меня, думаю, немного, что хорошо и для меня и для нее. На краю школьной площадки для игр стоит большая скамья, почти полностью утопающая в густой живой изгороди. Если там сесть, из главного корпуса тебя никто не увидит. Нам там нравится, потому что это позволяет улизнуть от мамы. Она преподает в школе – не в наших классах, но это все равно раздражает. И целыми днями пытается нас контролировать, что жутко неловко. Время от времени она дожидается меня после урока математики. Так что скамейку мы любим по той причине, что там нас не видит мама.

Однажды Энни там не появилась. Прошло десять минут, двадцать, почти закончился перерыв на обед. Я сходила с ума от беспокойства. Может, она заболела? Может, с ней решила поговорить какая-то училка? Когда я стала размышлять о том, что она может этой училке наговорить, меня уже не на шутку охватила тревога. Смайлик в виде мордашки со стиснутыми зубами!

Потом до моего слуха донеслось ее хихиканье. Она умеет так тихо, мило посмеиваться, что ее не спутать ни с кем другим. Я подняла глаза и увидела ее в десяти ярдах. Она сидела на стене и поглощала сэндвич на пару с девочкой, похожей на старую китайскую куклу. По сути, они обе такие. Идеальная кожа, шелковистые волосы и личики в форме сердечек. Две идеальные куколки, сидящие на стене и болтающие ножками.

– Эй! – завопила я.

Завидев меня, Энни улыбнулась.

– Привет, Колли, – сказала она и помахала мне рукой, будто ничего не случилось, будто я не испугалась, как никогда в жизни, будто мы весь этот год не обедали вместе на этой скамье.

Не веря своим глазам, я тоже махнула ей рукой в ответ.

После этого Энни стала проводить с Марией все перемены и вместе обедать. Они заплетали друг дружке косички и в знак вечной дружбы мастерили из цветной проволоки браслеты. Внешне все было совершенно безобидно. Если Энни мечтательница, то Мария, можно сказать, перманентно пребывает в коме. Вскоре она стала бывать у нас дома, они садились в комнате Энни и о чем-то шептались, словно не замечая больше никого вокруг. Стоило мне заговорить с Энни в присутствии Марии, как она обалдело смотрела на меня, словно только что проснулась. Казалось, что они заперлись в своем собственном пузыре. Всегда чуть ли не соприкасались головами с одинаковыми темными шелковистыми шевелюрами. Как по мне, они выглядели сестрами. Постоянно менялись одеждой, а Энни даже стала носить нижнее белье Марии.

Я заметила, что единственным предметом, которым Мария не желала делиться с подругой, был ее пурпурный ободок для волос. Самый обыкновенный, из пластмассы, который можно купить в любой аптеке. Меня разобрало любопытство, жутко захотелось узнать, почему эта безделица ей так дорога. Когда они в очередной раз стали шептаться, я решила их подслушать. Думаю, подружки даже не заметили, что я рядом. То, что они были так поглощены друг дружкой, мне было только на руку.

– Мне его подарил папа, – услышала я слабый, едва слышный голосок Марии, – подарил, чтобы, даже когда его нет рядом, я знала, что он думает обо мне.

Я видела, что Энни и Мария сближаются все больше и больше. А по личному опыту знала, что в таких случаях люди нередко совершают опрометчивые шаги. Проговорив об этом с Бледняшкой Колли всю ночь, мы придумали, что надо делать.

В субботу утром Мария по обыкновению пришла к нам. Ее мама с удовольствием ее отпустила. У нее всегда под глазами мешки и наверняка куча дел, развод и все такое прочее. Неудивительно, что у нее попросту нет сил контролировать свою апатичную дочь.

Стояла жара, поэтому мама поставила пластиковую водную дорожку на нашу лужайку на заднем дворе, чтобы ее можно было видеть из окон кухни. Одежду и школьные принадлежности девочки оставили в комнате Энни. А когда через несколько часов вернулись мокрые обратно, скукожились и сверкали большими глазами, как две маленькие мышки. Потом поднялись на второй этаж переодеться, оставляя на ковре мокрые следы. Поскольку мама их за это немного пожурила, пропажу ободка для волос Мария обнаружила не сразу. Мама ненавидит, когда что-то теряется, поэтому перевернула весь дом вверх дном.

– Ты, наверное, забыла его снять перед тем, как идти на улицу, – без конца повторяла она, – и теперь он, скорее всего, валяется где-то на лужайке.

– Ничего я не забыла!

Даже слезы у Марии выглядели весьма мило.

Ни на какой лужайке ободок не лежал. В конечном итоге кому-то пришло в голову заглянуть к девочкам в рюкзаки. Как всегда мама, она у нас мастерица решать проблемы.