Застывшая кровь

– А разве так очевидно, что граф Эгертон – маг? – невинно тяну я, ловя на себе недоуменные взгляды преторов, и спешно поясняю: – Всё, что видел народ – как по воздуху пролетела его плеть и вырвала из моей руки меч. Но что подчинялась она именно графу, а не, скажем, кому-то из его свиты или вовсе любому человеку из толпы… ещё нужно доказать.

– Вздор! – отрезает Лидианская, вновь возмущённо стукнув тростью. – Да кто поверит в эту чушь?! Все здесь присутствующие знают прекрасно, кто он и что сделал… как добился вотума – с помощью колдовских сил, не иначе.

– Знаете, миледи, а я бы выслушал идею Её Величества подробнее, – встревает молчавший до этого Нэтлиан, попыхивая трубкой, и клубки густого дыма уходят к каменным сводам потолка. – Вам легко говорить: «соберите войско и поучите герцога манерам». Сразу видно человека, который не бывал на поле боя, не сражался с бойцами чёрного гарнизона – они аки львы, и каждый из них стоит десяти столичных. Отсоединение Манчтурии, потеря этой колоссальной силы может действительно стать концом для единого Афлена. И пока есть шанс на иной исход, я, да простит меня Сантарра, готов пить из одной чарки с колдуном. Во имя мира и тысяч невинных жизней.

Его неожиданная речь производит сильное впечатление даже на меня. Я потрясённо наклоняю голову, выражая признательность за поддержку, хотя краем глаза замечаю недовольство пыхтящего кассиопия. Итан Данг нервно поигрывает пером в тонких пальцах, а Белларский сбоку от меня неуютно ёрзает на стуле. Ясно одно: войны не хочется никому, ибо это синонимы разрухи, голода, нищеты и боли. И ответственность за это ляжет на мои плечи, за каждую жизнь и каждый рухнувший дом.

А мне достаточно чувства вины на своих плечах.

– Я считаю, что вполне в наших силах сохранить страну. И для этого завтра мы должны во всеуслышание объявить, что графа Эгертона подставили, магом он не является, и пройдёт проверку освящённой водой прямо в зале суда, прилюдно, – я добавляю в голос неукоснительно приказных ноток, внимательно смотря на недоверчиво скривившего губы Данга. Он презрительно фыркает:

– А уважаемый граф сможет пройти эту самую проверку? Мы же все понимаем, что нет.

– Это возмутительно! – сурово гремит кассиопий, и я невольно вздрагиваю от его протестующего тона. – Мы не можем допустить такого предательства заветов богини! К тому же он – настоящий цареубийца, а вы собираетесь даровать ему свободу?! Прощение?!

– Кто сказал, что я его прощаю?

Мой шёпот будто впитывается в стены: недоумение преторов ощущается кожей, они всё заметнее переглядываются. Лидианская, судя по сморщившемуся крючковатому носу, вовсе готова вызвать лекаря для несущей бред королевы. Но кажется, решение, которое будет компромиссным, я всё же нащупала – всё в лучших традициях Данга, умеющего угодить всем и не забыть про себя.

– Но позвольте, если суд признает его невиновным… – приглушённо пытается вмешаться азис, на что я снисходительно улыбаюсь:

– Суд будет открытым для всех желающих. Мы всем покажем однозначно: граф Эгертон не маг, к смерти короля не причастен и отныне свободен. После чего я, он и вся его свита в сопровождении королевского отряда отправимся в Манчтурию по главному торговому пути. – Утыкаюсь пальцем в жирную линию дороги на карте, ведущей вдоль вод великого Артона через всю страну до самого берега моря. – Для народа и для герцога Иглейского мы изобразим полное помилование графа Эгертона. Проедем по центральным городам, показав, что белый и чёрный народ едины, и никакой войны не будет. Успокоим наших вассалов. А после того, как герцог даст мне присягу и убедится, что его сыну ничего не грозит, палач тайно исполнит настоящую волю суда и белой богини – упокоит графа на его родине. Подстроит несчастный случай, в котором уже нельзя будет винить корону. Мы торжественно проводим его к могиле, но так, чтобы это всем принесло пользу.

Преторы погружаются в долгое, преисполненное раздумий молчание на моё дерзкое предложение. Кажется, я почти слышу, как шуршат в их головах мысли, находящие отражение на лицах: довольно ухмыляется Данг, который получит свой кусочек мести Анвару; буравит тяжёлым взглядом карту Нэтлиан, просчитывая риски; складывает руки на груди кассиопий, прикидывая, насколько отсрочка казни соответствует законам Сантарры.

– Это мудрое предложение, Ваше Величество, – негромко прерывает неловкую тишину Белларский, но осторожно добавляет: – А вы… готовы к такому путешествию? Придётся отложить совет Пятерых, вы не успеете вернуться в короткий срок…

– Остальные герцогства никуда не денутся и подождут до осени. А вот вопрос с Манчтурией ждать не может, – я стараюсь звучать уверенно, хотя тревога всё равно царапает затылок: долгая отлучка королевы из столицы, когда ей ещё не принесли присягу, может быть чревата последствиями. Эту часть плана стоит продумать основательно.

– Кажется, я неверно оценила вас, Ваше Величество, – вдруг кряхтит Лидианская, бросая на меня колкий, задумчивый взгляд. – Когда вы просили мою печать, то была подверженная чужому влиянию девочка, не понимающая, с какой силой связалась. Теперь я вижу, что наша королева ставит людей выше себя, вижу мудрость. Это похвально. Да, как глоссарий я подтверждаю, что народ видел недостаточно. Убедить всех, что колдуном, зачаровавшим плеть и отравившим меч, был некто иной, вполне реально, особенно если устроить наглядную казнь какого-нибудь бродяги из городской тюрьмы – якобы, настоящего виновника. Если у вас хватит духу проехать по всей стране, изображая мирную королевскую чету, а потом дать палачу исполнить свой долг – то я в искреннем восхищении такой самоотверженности, – и впервые на моей памяти Мэнис склоняет голову, что приятно до мурашек по позвонкам.

Будто старая карга признаёт меня своей королевой только сейчас, а не когда поднимала кубок за моё здоровье после церемонии в храме. Значит, я действительно нашла лучший выход.

– Я за мир, какой бы путь к нему не вёл, – пыхтит Нэтлиан, разнося по комнатке новые клубки дыма, путающиеся в его усах. От запаха табака вновь ощутимо подташнивает. – Графа и его свиту нужно будет сторожить надёжным людям, тем более что везти их придётся не в кандалах, а как свободных людей. Безопасность королевы я вряд ли могу доверить кому-то кроме себя лично. Если Ваше Величество изволит, я бы хотел возглавить отряд.

– Буду очень признательна, уважаемый ленегат. Поездка может стать непредсказуемой. – Я вновь ищу глазами кассиопия, чьё мнение будет решающим: – Ваше белосвятейшество, устроит ли Сантарру такая отсрочка казни?

– Время ничего не значит для истинной веры, – осторожно тянет он, и на широком лице напрягаются скулы. – Пусть с делегацией отправится достойный служитель храма, который проследит за чёрным графом и не даст ему сотворить новых бед, не позволит магичить. Главное, чтобы закон богини был в конечном счёте соблюдён. Я всё сказал, – его завершающие слова дарят ощутимое облегчение: долгого спора не будет.

– Значит, нам остаётся только утвердить маршрут и все детали для завтрашней пьесы в суде, – бодро замечает Белларский, склоняясь над картой и взяв свободное перо: – Надо сказать, я и сам бы не придумал лучше. Изящное решение щекотливой проблемы, – одобрительно кивает он. Пухлое лицо хомяка светится почти отческой гордостью.

– У меня просто был великолепный учитель, милорд.

Теперь у меня будет сотня возможностей для праведной мести за отца, весь путь до Сахетии, который всё равно закончится моей победой. И впервые со дня поединка хоть что-то вызывает настоящее удовлетворение. Что ж, Анвар, игра началась.

3. Вердикт

Это едва забрезжившее рассветом утро сложнее – больнее – всех предыдущих в сто крат.

Пока новая фрейлина, выбранная мной за молчаливую неприметность и легко запоминаемое имя Лэн, тенью скользит по комнате, раздвигая шторы и подготавливая тяжёлое, бархатное чёрное платье, я лежу, слепо уставившись на голубые волны балдахина.

Лежу, не в силах пошевелить хотя бы кончиком пальца.

Лёд выворачивающей конечности наизнанку болью сковывает тело, и даже дыхание получается поверхностным. В ужасе зажмурившись, сосредотачиваю всю силу воли, чтобы преодолеть этот жуткий паралич, но хватает меня лишь на слабый поворот головы. То… создание в моей утробе явно чересчур истощено: неожиданно ясно понимаю суть происходящего. Меня всю жизнь питала магия мамы, а теперь она делится на двоих, и на то, чтобы продолжать функционировать как прежде, её не хватает. Холодная, колко бьющая по ногам боль будто гвоздями прибивает к постели. Упрямо разлепляю ссохшиеся губы, взглядом находя полненькую фигурку фрейлины, которая шустро собирает щёткой пылинки с подола моего наряда.

– Лэн, – тихо зову её, и девушка в лёгком недоумении поднимает на меня раскосые светлые глаза. Ещё бы: по имени я назвала её едва ли не впервые за столько дней. – Оставь это. Принеси, пожалуйста, завтрак, – дешёвая, топорная попытка спровадить её подальше, пока она не поняла, что я пришпилена к постели и не могу шевельнуть и пальцем. Маиса бы догадалась моментально, что от неё пытаются избавиться, но Лэн безропотно идёт к двери.

– Конечно, Ваше Величество.

Остаюсь одна и вновь сосредотачиваюсь на собственном теле, будто вылитым из чугуна. В уголках глаз скапливается влага от силы, которую я прикладываю, чтобы сжать кулак – но получается только едва ощутимо дёрнуть мизинцем. Болотные духи… и как мне подняться?!

– Кажись, кто-то влип, как кхорра в мондавошек, – раздаётся вдруг за моей головой, со стороны балкона, откровенно ехидный непристойный комментарий звонким женским голосом.

– Кто здесь? – испуганно шепчу я, потому что нет сил говорить громче. Пытаюсь найти невидимую гостью взглядом, но, увы, она всё ещё вне зоны видимости, только слышно, как скрипят петли балконных дверей, прикрытых её руками. Позвать бы стражу… но не могу закричать. Ужасающе беспомощна.

– А никого нет, золотозадая ты наша. С катушек слетела, сама с собой трындишь, – в потоке насмешливых издёвок вдруг мелькает нечто отдалённо знакомое: манера растягивать «о». Южная манера. – Вот, какое дерьмо случается, когда запираешь в клетку собственного мужика.

С этими словами гостья наконец выходит вперёд, бесшумно ступая по ковру. Нет, не выходит – просачивается, будто возникнув из рассветных лучей: настолько неуловимы её движения. Потрясённо моргнув, в шоке и любопытстве разглядываю тонкий, изящный силуэт. Чернокожая девушка, затянутая в некое подобие тёмно-коричневого кожаного комбинезона, плотно прилегающего к телу и подчёркивающего каждый изгиб, складывает руки на груди и смотрит на меня большими, угольными глазами, в которых играют смешинки. С возрастающей тревогой замечаю короткие метательные ножи, блеснувшие с предплечий: оружие торчит костяными рукоятками и из пояса, и из брюк. Длинные чёрные волосы заплетены в целый ворох косичек, и на конце каждой переливается белая жемчужина. От всего её образа буквально веет магией, даже то, как кружат в солнечном свете вокруг незнакомки пылинки, выдаёт нечистое. Панический вопль застывает в горле комком.

– Закончила пялиться? – невинно интересуется она и подходит ближе, а затем рывком стягивает с меня одеяло. – Подъём, хоп-хоп, булками шевели!

Даже леденящая боль и страх отходят на второй план от такой откровенной наглости. Зло сощурившись, шиплю через зубы:

– Не имею понятия, кто ты, но пошла вон, пока я не позвала стражу.

– Я-то свалю, вот только кто тебя тогда растолкает, а, дохлятинка? Кстати, зовут меня Юника, я сестрица твоего самоуверенного муженька. И ты как хочешь, но на суд свой высокородный зад притащишь! А потом будешь хорошей девочкой, откроешь рот и заявишь, что Анвар свободен. Или клянусь, я самолично тебя отпинаю! – от её звонкого голоса щекочет в ушах, а на каждую хамскую фразочку она едва не подскакивает на месте, будто пытается сдержать бьющую через край энергию. Десятки косичек весело покачиваются, отдалённо напоминая своенравных ужей, стремящихся разбежаться каждый в свою сторону.

А у меня от слова «сестрица» чуть разжимаются лёгкие: так вот она, седьмая всадница, вышла из тени. Ни разу не слышала о ней от Анвара и потому недоумеваю всё больше: чётко помню, что у Иглейского лишь трое детей. Вдобавок с каждым мигом крепнет подозрение, что она и впрямь маг, иначе бы с такой яркой внешностью в замке не смогла скрываться столько времени – только приняв облик зверя.

Или моей фрейлины. Не пора ли искать в подвале новые трупы?

– Значит так, ведьма, – как можно более твёрдо говорю я, жалея, что не могу повысить тон или хотя бы вздёрнуть подбородок. – Плевать, кто ты. Я знаю, что ты сделала по приказу твоего, как говоришь, братца. Так что именем короны – ты арестована…

– Духи меня выдери, вот это спесь! – насмехается Юника, деловито упирая руки в бока. – Не, я прямо испугалась дохлятины, которая не может пошевелить задом, боюсь-боюсь, честно. Давай ты сначала хотя бы встанешь, а потом уже будешь меня арестовывать для допроса с пристрастием?

– Встану! Сейчас… ещё немного и встану, – с этим грозным шипением я упрямо пытаюсь дёргать конечностями, но они остаются будто пристывшими к кровати.

– Вот же дура, – укоризненно вздыхает Юника, возведя взгляд к потолку и картинно вскинув руки. – Духи песков, почему вы не дали этой дурынде мозгов? Или это новая столичная мода такая – самоистязания? Что, после боли, наверное, и кончаешь от души? – гладкое тёмное лицо задумчиво хмурится, и невозможно понять, шутит она, задавая вслух такие вопросы, или же действительно хочет ответ.

Со мной в жизни не разговаривали так развязно. Вслух про… это? А что, так можно было?

– Слушай сюда, охамевшая блоха, – осознав, что иного тона, кроме такого же беспардонного, она не воспринимает, я окатываю её колким взглядом – однако Юника лишь презрительно щурится на мою попытку повторить её наглость. – Тебя явно послал Анвар: уж не знаю, шпионить за мной или уговаривать на милость в суде, но точно не для того, чтобы ты стояла и глумилась. Так что или помоги встать, или топай к болотным духам!

Шальная мысль действительно вспыхивает в голове: если я права, и эта девчонка – маг, то ей хватит одного касания, чтобы мне помочь. С интересом смотрю на её пальцы с абсолютно чёрными ногтями, будто вымазанными в краске.

– Ты от злости не лопни, а то ведь правда уйду. Разрежу на тебе сорочку и оставлю сверкать прелестями, а потом из угла буду смотреть, как тебя найдут стражники – хохма ещё та выйдет! – широко улыбнувшись и продемонстрировав идеальные, словно созданные для смеха большие зубы, Юника тянет руку к моей застывшей лодыжке и уверенно её хватает. – Ох ты ж мать-Эфилона! Настоящий мертвяк!

Она моментально становится серьёзнее, внимательно смотрит мне в глаза, а я замираю в ожидании тепла – но не чувствую ничего более, чем лёгкое покалывание по коже, обычное человеческое касание. Вновь пробую дёрнуть ногой, но успеха никакого. Холодно, как же отвратительно холодно!