Персефона

Она оторвалась от окна, снова прошла до двери. Остановилась, прижалась к ней лбом.

На тумбочке, слева, сушилась только что вымытая посуда – собственная кастрюля, тарелка-вилка-нож и чашка. Обычный студенческий набор. Только ложки нет. Точнее, еще неделю назад она была, но куда-то исчезла, и Рыжик сильно подозревала соседку по комнате в причастности к этой пропаже.

Рыжик подошла к тумбочке, словно на автопилоте. Провела пальцем по ободку тарелки, как только что – по оконному стеклу. Потом рука дотронулась до ножа. Рыжик машинально взяла его, несколько секунд смотрела на лезвие, затем подняла взгляд и увидела себя в зеркальце на стене. А потом подумала: «Пусть он всегда будет со мной, пусть Артем всегда будет со мной!» – и, плохо сознавая, зачем это делает, коснулась острием тыльной стороны руки и надавила – совсем легонько. Выступила всего лишь капля крови, маленькая такая алая капелька.

Рыжик слизнула ее и подумала: «Боже, как глупо! Как глупо!» Ее глаза в надтреснутом зеркале были такими виноватыми-виноватыми…

Прошло два дня – и Артем прикоснулся сухими губами к ее щеке, застегивая цепочку. Чтобы помочь ему, она откинула волосы, и он поцеловал ее в шею, щекоча дыханием. «Это ведь не оттого, что я попросила?.. – вдруг подумала Рыжик. – Так было бы в любом случае, я только зря переживала. И пусть это ненадолго… Пусть даже он оставит меня когда-нибудь… Я готова».

Но, как она себя ни уговаривала, сердце билось почти злорадным восторгом обладания: навеки, навсегда! Он мой – попался! Он принадлежит мне, а я принадлежу ему… Он принадлежит мне, а я…

– По крайней мере, это не банальнее, чем кольцо, – Артем неожиданно для нее, снимая торжественность момента, состроил рожицу в зеркале – другом зеркале, не в общежитии, а в его квартире. – Я знаю, ты не носишь всяких побрякушек, но я специально подобрал почти невесомую. Ты даже не будешь чувствовать ее. Просто помни. Помни, что у тебя есть ангел-хранитель.

– Ангел-хранитель – за правым плечом, а не за левым! – засмеялась она.

Артем улыбнулся краешком губ.

– Ну, тебе лучше знать, – и добавил задумчиво: – В конце концов, какая разница?

Рыжик очнулась, глядя на собственное бледное личико в трельяже. Все это как будто случилось не девять лет назад, а только что – и теперь из небытия печально и укоризненно смотрела ее собственная тень, раздробленная трельяжем на несколько отражений.

За спиной была лишь темнота: слабенький огонечек настольной лампы на тумбочке у окна не слишком усердно боролся с победоносным вторжением ночного мрака. По стеклу капли дождя выстукивали грозовую колыбельную, а тишина в доме была словно стоячая вода в черном бездонном пруду, где под обманчиво спокойной гладью таится не старый водяной, оплетенный рясой из водорослей, а нечто более непонятное и неопределимое. Таится и ждет своего часа.

Ей было страшно. Она вспомнила, чем закончился предутренний сон.

Артем держал ее за руку и твердил: «Они все умрут, умрут!..»

Ожидание третье

Она долго шла по бесконечным темным коридорам. Где-то рядом журчала вода. В нишах, залитых мертвенным электрическим светом, росли чахлые асфодели. Она помнила, что прикасаться к ним нельзя.

Где-то рядом, за поворотом, она то и дело слышала шум шагов, но в бесконечных подвальных лабиринтах никто не попадался ей на пути. Иногда до нее доносился слабый шелест голосов – словно кто-то шепотом повторял полузнакомое имя.

Она не заметила, как он очутился рядом. Некоторое время они шли вместе, и были слышны только их собственные шаги.

Она хотела что-то сказать ему. Но знала, что голос предательски задрожит.

Словно читая мысли, не произнесенные вслух, он странно посмотрел на нее и развел руками:

– Это же Аид. Чего ты хочешь?

В одной из ниш в стенах был проржавевший водопроводный кран, из него сочилась вода и уходила в землю. Но земля в болезненно-тусклом электрическом свете все равно была сухой и потрескавшейся.

Он перегнулся через низенькую решетку, которой была отгорожена ниша, снял со ржавого гвоздя, вбитого в грубую кирпичную кладку, старенький эмалированный ковшик и подставил его под тоненькую струю из крана.

– Ты хочешь пить? – он подал ей ковш неуклюжим, неловким движением. Она молча протянула руку, но ковш оказался решетом.

Ей стало страшно, и тогда он отбросил ковш и схватил ее за руку:

– Ты ведь знала, что это за река? Ты ведь знала, что по водопроводным трубам теперь течет Лета?

Она чуть не плакала, но не могла найти слов, не могла оправдать себя и не осмеливалась поднять взгляд, чувствуя, что Артем напряженно ждет.

Когда она решилась посмотреть, он уже исчез. Только вода из проржавевшего крана бесшумно сочилась сквозь землю.

Она побежала по коридорам, но Артема нигде не было, и чувство беспомощности все туже оплетало ее. Она остановилась. И услышала шаги – на этот раз позади. Совсем недалеко. Может быть, в темноте за поворотом.

Что-то злое шло за ней.

Звук медленно, но неотвратимо приближался. Тусклый свет в нишах вдруг моргнул и погас. Она осталась одна в густой, вязкой темноте. И не могла бежать, панически ощущая свою беззащитность. А шаги неторопливо отмеряли последние секунды все ближе и ближе…

Рыжик проснулась. Полежала с закрытыми глазами, уткнувшись лицом в подушку и потихоньку приходя в себя, вспоминая, что все хорошо, что на самом деле она в своей комнате, что все ей только почудилось, приснилось…

Но звук не исчез. В пронзительной тишине она отчетливо слышала шаги где-то наверху, в дальней части дома. Даша? Что она там делает? Рыжик села в кровати. Пружины жалобно скрипнули, и снова воцарилась тишина.

Рыжик крадучись подошла к двери, прислушалась. Но весь дом как будто по-хитрому затаился, и не слышно было ни единого шороха. Показалось? Пойти проверить?

Рыжик спала в старой ковбойке – длинной, почти до колен. Верхняя пуговица оторвалась еще в незапамятные времена, вторая висела на ниточке – все никак руки не доходили пришить. Разгуливать по дому в таком виде было холодновато. Но Рыжик не стала возиться и надевать джинсы со свитером или халат, просто вернулась к постели и закуталась в необъятную простыню, исполняющую обязанности одеяла, а потом выскользнула в коридор.

Дверь в Дашину комнату была прикрыта, но в тонкую щелку над полом сочился золотистый свет от настольной лампы. Рыжик тихонечко заглянула и обнаружила, что Даша действительно не спит: сестренка в пижаме восседала на кровати, скрестив ноги, и листала какой-то детектив. На голове у нее красовались массивные наушники старенького плеера.

– Ты чего не спишь?! – возмутилась юная любительница «криминального чтива», случайно оторвав взгляд от книги и увидев Рыжика на пороге. – Ты хоть бы ногами топала, когда к моей комнате подходишь! Этак у человека инфаркт может случиться от испуга!

– Мне показалось, кто-то по дому бродит, – виновато начала оправдываться Рыжик, хотя насчет инфаркта Даша явно преувеличила: напугать ее было не так-то просто. – Я думала – ты.

– Ну, как видишь, не я, – резонно заметила Дарья. – Я тут сижу, никого не трогаю, книжку умную читаю. Может, тебе почудилось? – Это был не вопрос, скорее – утверждение, поскольку Даша уже привыкла к тому, что сестра у нее – особа нервная. – Я вот, например, ничего не слышала.

– Еще бы! С плеером своим! – возмутилась Рыжик.

Даша только развела руками:

– Ну, уж извини. Знаешь, я вообще-то вставала, ходила по комнате. Но наверху я точно не была, если только не страдаю лунатизмом.

Рыжик не отвечала, настороженно впитывая тишину пустого дома, и вдруг замерла, приложив палец к губам.

– А сейчас? – громким шепотом осведомилась она. – Сейчас тоже не слышишь?

Даша обреченно вздохнула, стащила с головы наушники и отложила книгу (Рыжик мельком заметила на обложке хрупкую дамочку, томно взирающую на мускулистого красавца с гранатометом наперевес, и ярко-алые буквы названия, сочащиеся кровью: «Посмертный приговор». Сестренка любили боевики с мочиловкой, крошиловкой и хэппи-эндом на десерт.) Юная почитательница криминальных историй честно попыталась напрячь все свои слуховые способности, уставившись куда-то в потолок, но через некоторое время заявила:

– Не-а. Ни-че-гошеньки. Что, скажешь: опять шаги?

Рыжик смущенно покачала головой:

– Нет, просто шорох какой-то.

Может быть, действительно почудилось? В конце концов, большой дом всегда живет собственной жизнью, и если прислушиваться ко всем скрипам и шорохам, можно постепенно сойти с ума.