– Даже боюсь спрашивать, откуда ты ее взяла…
– Пособие.
Машка растянула в кресле. Она казалось расслабленной. Но Павел чувствовал какое-то пульсирующее напряжение.
Он отпил еще чуть-чуть и протянул фляжку хозяйке. Машка задумчиво поболтала ее, а потом налила немного в крышку от термоса и добавила чего-то из стеклянной бутылочки.
– Спирт, – пояснила она, – меня этому Олег научил. Школьный друг мужа. Помнишь, я рассказывала?
Павел смотрел, как она пьет.
– Ты так много умеешь, Маша, – сказал он и покраснел.
– Хочешь?
– Нет.
– Ну и правильно, – Машка допила и вытащила из стола папку с бумагами. – Боевые офицеры – телом статны, мозгом серы.
– Что? – Павел засмеялся и замахал, – ты несправедлива. Они гораздо храбрее нас.
– Уверен? – Машка подняла брови.
Павел растерялся.
– Маша, я обидел тебя?
– Ох, не говори ерунды. Нам пора заняться проверкой тестов моих гавриков. Сам вызвался мне помогать. Вот и помогай.
Они работали в тишине. Только крысенок изредка пытался сгрызть то проверенные листы, то ручку.
– Странные они у тебя.
– Кто? Вопросы?
– Нет, офицеры. Эта троица. Я, конечно, не знаю, кто они и откуда.
– А ты спроси.
– А ты скажешь?
– Смотря что. Вот, Кирилл Плотвинин – бывший математик, ушел с четвертого курса. От кругов Эйлера-Венна до округления потерь.
– Как думаешь, это эволюция или деградация? – попытался пошутить Павел.
– По-моему, это бегство. – Мария не приняла шутки, – впрочем, не мне судить.
– А остальные двое?
– Марк Станкович, – Машка сплела пальцы, – выходец из народа. Из маленькой такой деревушки. С родителями-язычниками отношений не поддерживает. Не то чтобы презирает, но не ладит. А еще ему изрядно оттоптал мозг помянутый покойный друг моего покойного мужа. Нас он должен просто ненавидеть.
– А этот… Глумус ненавидел штабных?
– Если не сказать хуже. Но Олег умен. Был умен. А за Марка я пока не в курсе.
– Понял. А третий?
– А третьему позарез хочется быть взрослым… Ладно, давай работать.
И они сели разбирать тесты. Вера у господ офицеров не изменилась, и этого следовало ожидать, а вот чувства… Глубина у Марка снизилась, у Влада выросла, а у Кирилла какие-то неясные скачки. Впрочем, глубина и не измеряема стандартными тестами.
– Маша, могу я тебя пригласить… в городе опять какой-то праздник. И с работой мы закончили. Осталось только отчет.
Машка помолчала, ей было очень жаль Павла. Очень и очень жаль.
– Паша, мне нужно лично отнести, согласовать. И… – она опять смотрела куда-то в глубину зеркала, – и это наверняка, займет время.
– Я подожду.
– Не надо, Паша, – она почесала крысенка за ухом. – Кстати, что они там вечно празднуют? Каждую неделю праздник.
– Что-то языческое. Я не уверен. Вроде, День длинного волоса.
– Ну вот. Я по экстерьеру не подойду. Не расстраивайся, будет еще праздник.
Она собрала бумаги. Очень не хотелось идти.
– Я все равно подожду. Или хотя бы провожу тебя до кабинета.
Машка почувствовала, что у нее нет сил отказаться.
Путь лежал через бывшую зону игровых автоматов. Здесь все давным-давно обесточили, но порой что-то просыпалось. То в одном, то в другом вспыхнет лампочка, проиграет пару тактов мелодия.
– Ну вот, пришли. Иди отдыхай.
– Хорошо, – Павел вздохнул. – Удачи там с отчетом.
Машка посмотрела на него и протянула фляжку, которую зачем-то взяла с собой.
– Хочешь еще кока-колы?
И скрылась за дверью.
Она вышла из кабинета главного часа через два. Привалилась к ледяной стене и стояла, тяжело дыша.
– Маша? – Павел приблизился к ней и взял за плечо. – Маша…
Она дернулась. Он увидел совсем близко расширенные глаза, цвет которых он никогда не мог понять, искусанные губы.
– Господи, что ты здесь делаешь?
Она отодвинула его. Провела ладонью по лбу, будто приходя в себя.
– Обещал же.
– Знаешь что, Павел. Ты отвратительно исполняешь приказы. – Она вдруг взяла его за руку. – Пойдем, погуляем.
На улицах еще шумел праздник. Смысла его, кажется, никто не понимал, а может, смысла и вовсе не было. На домах висели пучки волос с разноцветными ленточками. Девушки в народном пели усталыми голосами. Машка молча вела Павла сквозь толпу.
– Маш, что-то случилось?
– Нет. Ты же хотел праздник.
– Просто ты какая-то…
– Откуда все эти люди, как думаешь?
– Наверно, противник живой силой помог. Или дезертиры.
Они оказались в небольшом парке, где прямо между деревьями стояли столики. Нашли свободный, сели. Сначала долго никто не подходил, потом подбежала девушка и поставила на стол два бокала с чем-то терпким, что сразу ударило в голову.
– Маша, я хотел тебе сказать…
– Смотри-ка! – Она поднялась, на губах заиграла улыбка, и Машка продекламировала, – Молодые офицерики отдыхают ночью в скверике!
Влад, Плотва и Марк повернули головы. Они были веселы, разгорячены. Плотва окинул Машку и Павла взглядом, встал и прочел, махнув рюмкой.
– Два штабиста самым этим занимались на паркете!
– Но в окопе под обстрелом неудобно с этим делом, – ответила Машка.
Плотва склонил голову, будто в поклоне, подхватил бутылку и пошел к столику штабных.
Марк и Влад последовали его примеру.
– Вашему от нашего, – Плотва изобразил куртуазный поклон.
– Садитесь, голубчики.
Теперь они все пятеро сидели посреди сквера с бутылкой самогона. Праздник почти отшумел. И официантка осталась одна, ленивая и сонная.
Павел не смог бы вспомнить, о чем они говорили. Машка смеялась. И это было главное, пускай он так ничего ей и не сказал. Так даже лучше.
Откуда-то грянула музыка. Потекла между темными деревьями.
– Можно вас пригласить? – внезапно для себя самого сказал Влад.
Машка кивнула. И пошла к освещенной площадке, не держась за его руку.
Павел проводил их взглядом, и Плотва похлопал его по плечу.
– Крепись, штабчик, его, может, завтра убьют.
Машка двигалась под музыку молча и смотрела в сторону. Влад мучительно подбирал тему для разговора. Он чувствовал, что надо что-то говорить обязательно.
Он сам не понимал, как они очутились здесь, на этой площадке.
– Не кисни. Ты мне нравишься, – сказала она внезапно.
И у Влада перехватило дыхание.
Машка засмеялась. Разом оборвалась мелодия. Они стояли, как на сцене, на подсвеченной асфальтированной площадке. Из темноты вынырнула и бросилась бежать кошка.
– Я бы иначе не пошла. Я всегда делаю только то, чего хочу.
Она врала. Но эта ложь помогала.
Она была пьяна, в голове гудело, тело просилось в бой. Может быть, поэтому она и пошла танцевать с Владом. Этот еще не был в настоящем бою, а теперь он должен его выдержать. Самый настоящий.
«Ты боец», – сказал ей когда-то муж, из-за этого она и сказала «да» на его предложение. Никогда больше никто ее так не называл.
Влад кинул опасливый взгляд на товарищей, но они как будто забыли о нем. Только Павел все смотрел и смотрел Машке в спину.
И Влад принял бой.
– Пойдем гулять, штабная?
– Крыса? – усмехнулась Машка.
И Влад вдруг понял, что на крысу она не похожа.
– Нет. Нет, не крыса. Ну! Идешь?
– Отчего нет?
Повсюду осыпался праздник. Ночь подходила к концу. Влюбленные пытались забыть о том, что скоро утро, закрывали глаза, задергивали шторы. Одинокие пили. Солдаты отмеряли линию фронта строевым шагом. И никто не спал.
– Куда идем?
– Вон туда, – она толкнула дверь в какой-то подъезд.
Влада обдало холодом и темнотой. Машка покопалась в замке. Дверь щелкнула и поддалась.
Владом вдруг овладел страх. Какое-то детское «не надо так», «я не так это представлял» и «почему я?»
Это последнее он спросил вслух в глухом нежилом коридоре. Машка остановилась под прошлогодним календарем с репродукцией какой-то иконы.
– Ты меня не свяжешь. Первых быстро забывают. А мне не надо твоей памяти.
– Акт благотворительности?
– Догадливый. Хватит болтать.
Влад храбрился. Но стоило ей скинуть на скрипучую кушетку форму, как его затрясло. Она придвинулась ближе, потом что-то сказала, и мир стал радужным, незнакомым. Звякнуло об тумбочку – это Машка сняла с пальца кольцо.
У нее было тело смертницы. Влад не знал, откуда взялась такая мысль. Но именно так должно выглядеть тело смертницы, именно так оно должно ощущаться. Влад замычал от напряжения. Ему было как-то невыразимо стыдно, и стыд этот пульсировал в голове.
Потом все вспыхнуло и куда-то поплыло. Машка поднялась и надела кольцо обратно на безымянный палец.
– А как же муж? – спросил Влад и не узнал свой голос.
– Муж… объелся груш, – сказала Машка и застегнула последнюю пуговицу.
Глава четвертая
Они поженились за четыре года до войны. Долго не решались, мотались по коммуналкам и съемным квартирам. Бездомные, ходили по осенним улицам допоздна. Виктор был старше Машки почти вдвое. У него за плечами военное прошлое, у нее – школа и ВУЗ. Они познакомились, когда Машка была на третьем курсе, ее прислали к нему на практику. В первый же вечер они поругались. Машке не понравилось, как он говорил об общей знакомой, и она не стала этого скрывать.
На следующий день она пришла в Центр, который по причине секретности так и называли – «Центр». Не успела войти, как Виктор схватил куртку, ключ и сказал: «Пошли».
Она кивнула, настороженная до предела.
– Я придумал, чем ты будешь заниматься. Мы с тобой будем квартирщики.
– Воры?
– Не домушники, а квартирщики. Специалисты по восприятию пространства.
Машка ничего не поняла и пошла за ним.
Она чувствовала интерес к себе, это и льстило и пугало. Она взглядывала на него исподтишка. Он был невысокого роста, в непонятной форме, широкоплечий, массивный. «Неужели я когда-нибудь смогу с ним? – возникла мысль, и сразу же она представила картинки прикосновений, поцелуев. – Нет, не может быть».
Машка отчетливо запомнила пышную, но заросшую клумбу с золотыми шарами. Из зарослей показался глаз – местный мальчишка сидел в засаде на кого-то. Дверь подъезда открылась и закрылась.
Здесь пахло пряно и тяжело. Виктор дал Машке привыкнуть к темноте. Выплыли из мрака стертые ступеньки, покореженные почтовые ящики.
– Итак, даю установку. Сейчас будешь уклоняться от вооруженного противника, коим буду я, – Виктор расстегнул кобуру. – Бежишь до пятого этажа.
– Я же не умею, – растерялась Машка.
– Вперед, – сказал Виктор.
И Машка кинулась вверх. Она не знала, что умеет так быстро уходить с линии огня. И линию эту не представляла. А потом на всем скаку с разворота влетела в нишу возле двери на пятом этаже.
– Очень хорошо, – сказал Виктор, он не дал Машке даже отдышаться.
– Что это было?
– Просто проверка на сообразительность, кстати, это газобалонник, почти игрушка, – он повертел в руках пистолет и сунул его в кобуру. – А теперь наша работа…
Это была обыкновенная квартира, и здесь явно жили. Жили давно и уверенно. Виктор запер дверь, Машка с интересом оглядывалась.
– Что это за квартира? Кто здесь живет?
– Здесь живет объект. Разувайся. Проходи.
Она зашла и села в кресло, предварительно вынув оттуда плюшевого зайца. Виктор блаженно откинулся на спинку дивана.
– Сегодня и следующую неделю мы с тобой живем тут. Мы изучаем квартиру, вещи чтобы узнать объект. Но мы не должны оставить и следа. Так что, если что-то берешь, запоминай, откуда взяла.
– А где объект?
– На море укатил.
Машка огляделась, принюхалась к запаху чужого жилья.
– Просто жить… Вы думаете, я справлюсь?
Это странная работа Машке нравилась. Она рассматривала фотографии, ела с чужих тарелок и просто жила. Странное чувство. Ты живешь в чужом доме, в чужой экосистеме, и вдруг начинаешь меняться. Улыбаешься улыбками с фотографий на стенах, читаешь книги хозяина, и они начинают тебе нравиться. И внезапно понимаешь его тайны.
Только потом долго пришлось отходить.
– Ты хорошо справилась.
– Наверно. Спасибо за практику.
Потом они долго не виделись. Только на четвертом курсе, она написала Виктору сама. Ей не с кем было поговорить.
Они много времени проводили вместе. Она перестала злиться и бояться. Она узнала, что он болен, и тогда же почувствовала странное родство с этим человеком. Через год они поженились. Все лето жили на даче. За окнами и бревенчатыми стенами начиналось водохранилище. Плыли в темноте огоньки барж. Машка была счастлива счастьем тревожного человека.
Они много гуляли по ночам. Позже Машка вернулась туда. «Не ходи ближе меня к обрыву, – говорил Виктор, – я чувствую осыпь».
Было ветрено. Ветер рвал волосы, траву. Когда она выходила к обрыву одна, она шла по следам Виктора, невидимым для других. И никогда ближе, чем он, к обрыву не подходила.
– Знаешь, что! – она висла тогда на его шее. – Знаешь, я люблю тебя больше своих восьми жизней!
– А девятая?
– Посмотрим на твое поведение.
В город они вернулись уже к холодам. Виктор много работал, и только по выходным они гуляли, вычисляли, где возле памятника конвою в парке у тюрьмы стоят камеры скрытого наблюдения.
Еще у них была своя внимательная улица – улица, по которой они проходили и запоминали все, от номеров машин до выражений лиц случайных прохожих. Машка сначала бунтовала, но вид у Виктора был такой таинственный, и получалось с каждым разом все лучше и лучше.
Виктор возвращался с работы поздно, усталый, напряженный, злой. Предвоенное время пахло тревожно сладкими духами уличных девок, ветром, пылью, порохом. Однажды Машка возвращалась по внимательной улице и увидела Олега Глумуса. Она еще не знала, что это именно Олег Глумус, просто запомнила высокий покатый лоб и злые огненно-синие глаза. Олег курил в подворотне, от него не укрылся взгляд Машки, но он только улыбнулся.
В тот вечер Машка быстро забыла о нем. Она несла яркую распечатку – почему-то в Центре ей выдали результат теста на глянце.
В квартире она разулась, переоделась в домашнее, включила чайник, оттягивая удовольствие, и сунула мужу листок.
Виктор просмотрел бегло, потом внимательно, потом перевел глаза на жену.
– Но это ведь очень серьезно, Маша.
– Ага, зато меня возьмут теперь, куда захочу. Ты не рад?
Виктор помолчал, потянулся и провел пальцами по ее щеке.
– Рад, конечно, рад.
– Я ведь так многого хочу. Ну! Чего ты, а?
– Будь аккуратней с этой бумажкой.
Машка немного дулась на мужа из-за этого. Он волновался, но она! Она хотела жить и рисковать, хотела быть нужной и незаменимой.
Через неделю Машка ночью проснулась и долго не могла понять, что случилось. Потом увидела узкую полоску света из-под двери. Виктора рядом не было, из прихожей раздавались голоса.
– Привет, динозавр! – сказал кто-то незнакомый.
– Заходи. Только громкость сбавь. Жена спит.
– Ты женат?
– Женат. И она, похоже, проснулась. Подожди.
Виктор подошел к двери в спальню, прислушался и заглянул внутрь.
– Проснулась?
– Ага. Это кто?
– Приятель мой. Ему деваться некуда. Скоро уезжает.
Машка посмотрела на часы – было без четырех минут три.
– Угу.
Машка накинула халат и пошла на кухню.
В кухне сразу стало мало места.
Олег, так звали приятеля, еле поместился у небольшого стола, такой он был высокий и широкоплечий, что казался неуклюжим. Глаза усталые, лицо насмешливое. И форма без опознавательных знаков, безликий камуфляж. И наушники.
«Кого занесло на мою кухню?» – подумала Машка. И почувствовала – Олег рассматривает ее… по-мужски.
– Здравствуйте, – сказала она, – кофе будете?
– Чай было бы неплохо. Продрог.
– Это моя жена Мария, – сказал Виктор и сел на табуретку рядом.
Машка заваривала чай. И он почему-то стал пахнуть порохом.
– Так вы давно моего мужа знаете?
– Со школы еще.
– И он меня вам не показал?
– Я не мог! Олега где-то шесть лет носило…
– Ага, сам-то. Динозавр…
Машка смотрела на них, похожих и непохожих одновременно, и не могла понять, как ее занесло на этот остров в океане тайной жизни. Она поставила чашки и прижалась к Виктору.
Ночь заканчивалась. Снежное утро скользило по карнизу. Машка устала и ушла спать. Она еще слышала сквозь дверь:
– А ничего у тебя она.
– На чужой каравай… Ладно, шучу.
– Мне пора, ко мне взывают. То есть вызывают. Давай как-нибудь увидимся.
– Опять через шесть лет?
– Постараюсь побыстрее.
Виктор открыл замок. Звякнула цепочка.
– Бывай, динозавр.
Потом началась война. Виктора вызванивали со всех фронтов. Телефон так и разрывался. А еще он стал держаться за сердце. И Машка не знала, что делать. Она ушла с работы, неумело прибиралась и готовила еду.
Он подошел как-то, обнял сзади.
– Ты очень вкусно готовишь.
– Ага, когда все не сгорает.
– Ты себя недооцениваешь, ты еще можешь пересолить.
– А что нужно солить?
Она потянулась за солонкой. Виктор развернул ее к себе.
– Хочешь снова поработать квартирщиком?
– Когда?
– Завтра. Вместе со мной.
Это был очередной чужой дом. Почти пустая квартира, где посреди белых пустых стен попадались разные предметы: шелковая рубашка, портсигар, бутылка дорого джина.
Они прожили там почти месяц. Телефон Виктора больше не звонил, кажется, и болезнь отступала.
С фронтов шли туманные сводки.
Новый звонок раздался в предпоследний день февраля. Виктор снял трубку, долго молчал, затем кинул на рычаг.
– Что?
– Мне надо на фронт.
– Ты же болен! Тебе нельзя!
– Придется, милая. Я завтра уйду. А ты оставайся здесь.
– Но… без тебя… у меня нет лицензии на изучение.
– Маш, это квартира Олега. Олега Глумуса, – Виктор подошел к ней вплотную, обнял, – я сделал это, чтобы нас оставили в покое.
– Витя…
– Да. Тебя тоже уже искали. Ты есть в базе данных. Не хочу, чтобы тебя послали на фронт.
Злиться было поздно и бессмысленно.
Утром Виктор вышел из квартиры, и Машка проснулась оттого, что хлопнула входная дверь. Она вскочила, озираясь, схватила куртку.
Квартира была рядом с вокзалом. Голоса диспетчеров долетали по ночам. На привокзальную площадь снег как будто не ложился, под ногами расползалась грязь. Толкался народ. Кто-то кричал на одной ноте.
– Виктор! – голос потонул, да она и не рассчитывала.
А он шел в толпе себе подобных. Было холодно. Болел висок. Хотелось пить. Где-то рядом, но уже далеко плакала Машка. Но уйти, оставив записку, было проще и правильней.
Он сунул руку в карман – пальцы наткнулись на что-то. Это была резная бусинка, смутно знакомая, кажется, он потерял ее еще в детстве и долго плакал…
– Виктор! – кричала Машка.
Звуки исчезли. Виктор лежал на асфальте. Падал снег и смешивался с грязью. Вокруг собралась толпа. Машка пробилась к нему, упала на колени.
…Он так и не доехал до фронта. Врачи сказали – остановилось сердце. Машка осталась одна.
– Привет, – сказала Машка.
В квартире было темно, но она ощутила чье-то присутствие.
Кто-то двинулся. Машка отрешенно наблюдала за собой, как будто не его, а ее душа витала вне тела.
В прихожую вошел Олег. Постоял.
– Выпить хочешь?
Она затрясла головой, так что слезы посыпались дождевыми каплями.
– Витя… – плакала она, – Витя умер.
– Да знаю, мать, знаю. На похоронах был. Чего ты в коридоре то сидишь? Ну-ка выпей.
Он протянул ей бутылку. Машка глотнула, закашлялась и еще раз глотнула. Олег помог ей подняться.
– Помер, динозавр, – сказал он и откупорил новую бутылку джина, – пусть ему там все будет пухом. Или как там говорят?
– Олег, – сказала Машка, – ты скоро вернешься на фронт?
– Через недельку.
– Возьми меня с собой. Он мне звание завещал. И я сама кое-что могу.
Все плыло перед глазами. Машка сжимала пальцы. Тело было какое-то чужое. Восемь жизней ушли, восемь жизней – оставалась одна – девятая, и ее надо было чем-то занять.
– Дура, – сказал Олег.
– Я и без тебя уйду.
– Да-да, на фронт добровольно, я уже понял.
– У меня восьмая вера! – закричала Машка. – Меня возьмут!
Олег хлебнул из бутылки.
– Хороший джин, – сказал он. – Ты вот что, ложись спать. Завтра поброди по городу. А через неделю попросишься. И я возьму.
Он улегся на диване и закрыл глаза. И тогда Машка увидела его лицо по-настоящему. Кажется, он часто терял друзей.
Машка лежала долго на полу. Матрас, на котором она спала, был прямо под подоконником. «Так тебя точно снайперы не снимут», – сказал Олег. Отсюда был виден угол стола, комод. Улица скрывалась от взгляда, но был слышен обычный шум.
Олег куда-то ушел. Утро текуче переходило в день. Машка вдруг поняла, что наслаждается своим страданием, и испугалась. Это было неправильно, даже взять и умереть прямо тут – неправильно.
Машка встала, оделась и вышла в город.
На знакомых улицах ее накрыло. Она стояла среди человеческого потока. И снова видела себя со стороны. Стояла и плакала. А ее обходили, не замечали, как будто она для всех была в слепом пятне.
Город не изменился. И это было самое страшное. Мир не сдвинулся ни на миллиметр с привычной траектории. Машка все пыталась найти где-то прореху в обычной городской сутолоке. Но цвета не выцвели, лица людей были такие же, как обычно.
– Поменяйте цвет ауры! Окраска ауры! – кричала девушка в рыжей шапке и раздавала листовки – Гарантия три месяца!
Машка засмеялась сквозь слезы.
Она даже съездила на дачу, но и там все было так же. Только водохранилище посерело, но это вопрос времени года.
– Ну, что решила? – спросил Олег, когда она вернулась.
Он был одет уже для похода, все собрал, пил чай из безукоризненной тонкой чашки и, как будто, не торопился.
– Я еду с тобой.
– Ну, дура-девка.
Глава пятая
– Первый раз – не время для приколов, мальчик наш вступил сегодня в школу, – раздалось сразу же, как Влад вошел.
Острил, разумеется, Плотва.
– У тебя рифмы неточные, – сказал Марк из своей обычной позиции на окне.
– А у тебя мозги неточные, – отозвался Плотва.
Влад молчал. Было уже почти утро. Сумерки затягивали комнату, тихо вибрировали панцирные сетки. Панцирная сетка – звучит как название бронежилета! Владу было пусто. Та пустота, которую он иногда ощущал раньше, прорвалась, разрослась и заполнила его всего.
– Ну? Говори, как она?
– Она… нормально она.
– И что? Ты с ней переспал?
– Отвяжитесь!
Влад лег и накрылся одеялом с головой, даже не разделся.
– Под меня косит, – констатировал Плотва.
– Да оставь его, – сказал Марк, – пусть страдает.
– Пошли вы!
– Не злобься, – Марк затушил сигарету и тоже лег.
– В траве сидел кузнечик, – сказал Плотва и зевнул, – японский контрразведчик.
– В рыло дам, – сказал Влад уже беззлобно.
Трое лежали на койках, а вокруг начинался рассвет.
Машка спала без сновидений внутри огромной мертвой коробки гипермаркета.
И Павел заснул. Он переборщил с самогоном, и Марку пришлось нести штабного на плече. Плотва всю дорогу отпускал шуточки.
– Кирилл, пожалуйста, давайте начистоту, – сказала Машка, как только он зашел, – мне правда важно знать, что вы за человек.
– Любопытство – грех штабиста, карьериста и юриста.
– Есть чистописание, а есть чистоговорение, – Машка улыбнулась, – говорят, его даже стали преподавать японским школьникам.
– Просят говорить начистоту?
Плотва сиял своей широкой улыбкой. Он сидел большой и нескладный – одни локти и колени – в кресле. И временами крутился то вправо, то влево.
– Вы ведь вундеркинд?
– Теперь принято говорить «вундер», а вы и до этого добрались? Ну-ну.
Плотва посидел немного, а потом разговор начался по-настоящему.
– Иногда мне кажется, что тебя воспитали не мы с папой, а синус с косинусом.
– Интегралы лучше, – Кирилл Плотвинин поцеловал маму в щеку, взял яблоко, нож и стал аккуратно счищать кожуру.
Ему в ту весну было четырнадцать, и через две недели он должен был окончить школу экстерном.
– Откуда в тебе это?
– В семье не без урода, такая вот порода, – Кирилл закончил с яблоком, вымыл под холодной струей стакан и сунул яблоко в жерло соковыжималки.
Ему было весело. До завтрака он уже решил одну интересную задачку и теперь ощущал приятное чувство законченности и заслуженного отдыха. Скоро оно испарится. Кирилл это уже давно понял, и нужно будет искать еще одну задачку.
Сок полился в стакан. Запахло кисло и приятно.
– Мам, а ты знаешь, что железо из яблока не усваивается? Потому что оно несвязанное. А усваивается, например, из кураги.