Убожественная

– Испугал? – Вскинув брови, отшатнулась от меня Ритка. – Испугал! – Она фыркнула и остановилась, выставив вперед умопомрачительно длинную ногу в черном чулке. – Не намекаете ли вы, уважаемый прокурор, что я привела это генетическое недоразумение в такой ужас, что оно рефлекторно опросталось на моем столе? Интересное дело! Лысое пучеглазое чудище портит мне настроение, а единственная подруга, вместо того чтобы утешить, утверждает, что я же и виновата? И это называется дружбой?! – Эхо риткиного голоса раненой птицей металось от стенки к стенке на узкой улочке, взывая к небесной справедливости. Мне захотелось заткнуть уши. Я же говорю: любому, кто слышал решившую оскорбиться Маргариту, больше не страшны никакие бедствия.

– И чем я могу тебя утешить, бедная обиженная подруга? – как всегда, я сдалась без боя.

– Спасибо, ничем, – сухо бросила Ритка и принялась внимательно изучать ржавую крышу дома напротив. – Если тебе так хочется считать меня злобным монстром, пугающим беззащитных кошечек, то пожалуйста. Конечно, от таких, как я, надо держаться на расстоянии, не доверять никаких секретов, стыдиться перед новыми знакомыми…

Она сардонически продолжала перечислять, чего еще нельзя делать поблизости от «злобных монстров», но мне уже все стало ясно.

– Ри-ит, – примирительно заканючила я, – ну чего ты? Не спросила я, как его зовут. И он меня не спрашивал. Ну правда! Нет у меня его координат, и своих я ему не оставляла. Хотела, но не успела. Он же исчез, как Карлсон: только что был и уже улетел.

Ритка, отлепив взгляд от крыши, медленно повернулась ко мне.

– Ты что, действительно с ним НЕ ПОЗНАКОМИЛАСЬ? – возмущенно вопросила она.

– Да. Не успела. Сама знаю, что балда, – с готовностью покаялась я.

– Эх, ты, шляпа! – раздосадовано пробурчала Ритка, поняв, что я не вру. С ее точки зрения я совершила непростительный грех – упустила интересного и вроде бы небедного мужчину.

– Я же не ты, – немного лести не повредит, тем более что риткиным талантом «цеплять» самое разнообразное мужичье я действительно искренне восхищалась. – Вот если бы мне твои фирменные приемчики освоить…

– Мои приемчики тебе не годятся, – риткино самодовольное хмыканье показало, что инцидент исчерпан. – Тебе надо собственную стратегию и тактику разрабатывать. Пора уже, – и эта неоднократно замужняя дама снисходительно посмотрела на меня – бедненькую разведенку. Забавно, она всего на два года старше. Дружим мы лет десять. И все время она ведет себя так, словно ей минимум девяносто, а мне не больше шестнадцати. При этом она собственными руками выдала меня замуж за своего второго мужа! Я до сих пор не понимаю, как ей удалось проделать этот трюк.

– Ладно, идем, уже пора, – потянула она меня к двери. – Шляпа ты, конечно, но это дело поправимое. Но что за колесница была у твоего рыцаря? Я таких машинок еще не видела.

– Не знаю, – буркнула я. – Я в машинах ничего не понимаю.

– Естественно, – фыркнула Рита. – Если бы понимала, обязательно бы выпросила визитку владельца. Автомобильчик очень стильный, похоже, из совсем новых. Абы кто на таких машинках не ездит. Шляпа ты все-таки!

В такт этому жизнеутверждающему восклицанию мы вошли в длинный коридор, тянущийся мимо ряда комнатушек в уютный тупичок, который привыкли называть «офисом».

– Ну, шляпа, – говорила я на ходу, привычно пикируясь с Риткой. – Машина, между прочим, ерунда. А вот водитель – просто мой идеал мужчины. Так что не надо меня третировать. У меня мечта всей жизни скрылась в неизвестном направлении.

Ритка тихонько присвистнула. И расхохоталась.

– Ишь ты, идеал мужчины! Исчез, как Карлсон! – сквозь смех выдавила она. – Ты даешь!

Меня тоже одолел приступ смеха. Хотя, в сущности, правду сказала, действительно идеал. И очень мне понравился. Последние слова я невольно произнесла вслух. Ритка перестала хихикать и склонилась к моему уху.

– Ты ему тоже очень понравилась, подружка. И твой сэр рыцарь вернется к прекрасной даме. Причем с цветами.

Мы уже входили в «офис», до отказа забитый людьми, зверями и журналистами. Пора было начинать представление.

– Вернется, – напоследок ткнула меня в спину Ритка.

Она ошиблась. Он не вернулся.

Интерлюдия

Каждый раз, уезжая в чужие края,
Покидая свой маленький дом,
Неизменный вопрос задаю себе я:
Сохраню ли я в сердце своем
Этот вид из окна —
Четырех тополей то зеленый, то черный убор,
Стену дома напротив. Родная стена!
И засеянный мусором двор…
Не забуду ли я, как в июньскую ночь
Бледен лик этих серых небес?
Я же спальных кварталов любимая дочь,
Здесь начало мое и конец.
И не там, где среди позолоты и смальт
Гордый ангел раскинул крыла —
Нет. Господь мою душу швырнул на асфальт…
Здесь, в пыли, я ее и нашла.
Среди жестких коробок понурых домов,
Где «поребрик» звучит как «поп-арт»,
Меж больных голубей и лихих воробьев
Бесприютные души лежат.
Я свою подняла, отряхнула слегка,
И мы впору друг другу пришлись.
Но с тех пор иногда громыхает в висках:
Этот город – жестокий каприз.
Его трудно любить. И в нем трудно дышать.
Но люблю и дышу – только им.
Жаль, я с ним никогда не смогу танцевать —
Вальс дворцов мне остался чужим.
Но когда я на крыше лениво пивко
Попиваю – плесни-ка еще!
Я с улыбкой смотрю, как летит высоко
Бедный Питер. Крещен и прощен.

Если бы в школьные годы чудесные лохматый старик в шляпе и со склянкой ароматической водки в руке сказал мне, что к тридцати годам я стану хозяйкой собственной фирмы, я бы расхохоталась ему в лицо. Тогда, на бестолковом закате советской эпохи, словечки «бизнес-вумен» и «деловая женщина» еще не были на слуху, хотя стремящиеся к независимости дамы уже начинали постигать азбуку предпринимательства. Но мне все это было чуждо, равно как и увлечение одноклассников сложными процессами обмена фантиков от импортных жвачек на импортные же ластики по курсу то один к пяти, то два к семи, то еще как-то. Я молча разворачивала фантики, оставляя себе понравившиеся и безвозмездно, то есть даром, отдавая все прочие жадным до подарков ровесникам. Наверное, именно здесь можно обозначить на карте моей жизни едва заметный исток нынешней не великой, но привольной реки большого удовольствия и некоторого благосостояния – то есть нашу странную контору.

Известно, что людей разделяют на мужчин и женщин, на черных и белых, на вербалов и визуалов, на верящих в то, что стакан наполовину полон, и утверждающих, что он наполовину пуст, на удачливых и невезучих. Я пользуюсь иным критерием. Люди делятся на тех, кто любит получать подарки, и на тех, кто любит подарки дарить.

Я отношусь ко второму типу. Дарить подарки мне всегда нравилось больше, чем, краснея и бормоча «пасиба…", украдкой изучать полученный дар и прикидывать, на кой черт мне нужна эта штуковина и кому бы ее сплавить. Выбирать, искать и дарить подарки – это приятно. Это интересная работа. Это искусство. Настоящий подарок может быть даже простым осенним листом, пахнущим прелью и мокрым от дождя. Именно такой подарок я сделала Маргарите, когда она полгода кисла на лежачем режиме в больнице. Этот лист, трогательно поблекший, всегда стоит в светлой деревянной рамке на ее столе, куда бы этот стол ни переезжал. Подарком может быть что угодно, если подарок делается от души и – это важно – в расчете на его получателя.

Большинство людей выбирает подарок, словно женщину, религию и дорогу, как будто для себя любимого, исходя из собственных привычек. Именно поэтому все мы помним пословицу про то, что дареному коню в зубы не смотрят. И захламляются наши жилища и души разнообразными «конями», которых и выбросить жалко, и пристроить некуда. А мы сидим, с легким ужасом предчувствуя мутную волну ненужных даров, которую выплеснет к нашим ногам очередной день рождения или новый год. И хорошо, если хотя бы половина полученного будет приятна и необходима. Ведь только в детстве можно было написать письмо Деду Морозу и объяснить, чего именно хочется. Стать Дедом Морозом и волшебником из голубого вертолета? Этим и занимается наша странная контора.

Если вспомнить, с чего все началось, то, как ни смешно, с игры в бисер. Целая банка разноцветной мешанины бисера и бусин, обнаруженная в детстве во время раскопок комода, меня просто заворожила. Папа с мамой, обрадованные новым увлечением ребенка, купили мне тощенькую брошюрку по бисероплетению. В последующие годы я добровольно отрывалась от бисера только ради чтения. Вопрос с подарками многочисленным родственницам решился раз и навсегда. Из небрежно разбросанных по всему дому украшений выбиралось одно, укладывалось в коробочку и вручалось имениннице. К восторженным охам и ахам я быстро привыкла, равно как и к очкам в тонкой оправе: глазки не очень-то дружат с бусинками. Но однажды я даже без очков ясно увидела, что воздушный гарнитур с янтарем висит на грудастой тете Капе, как на корове седло. А смуглой и кареглазой кузине Зине совершенно не к лицу массивные серьги с чароитом. Прозрев и заменив очки на линзы, я стала плести украшения для подруг и родственниц целенаправленно, с учетом внешности, а позднее – и характера. Тем временем страна разлетелась на куски, словно смачно брошенный на асфальт арбуз, папа с мамой тоже решили стать суверенными, я, с трудом выйдя из комы после их развода, с грехом пополам закончила школу, и возник вопрос, что делать дальше.

Для меня это была проблема похлеще, чем для героев Чернышевского. В сущности, душа у меня ни к чему не лежала, кроме бисера, книжек и наивных фантазий. Июньские дни бежали наперегонки, приближая последний срок подачи документов в вузы, а я, нервно дергая фенечки на запястьях, никак не могла определиться. Пораскинув мозгами, умная девочка Надя решила составить список того, что она умеет. Получилось, что я умею плести красивые штуковины из бисера, шить экстравагантные шляпки из чего попало, бесконечно фантазировать и придумывать подарки. Поглядев в список, я мрачно подумала, что если бы где-то проводился конкурс на никчемных людей не от мира сего, я немедленно получила бы там гран-при. Тогда, отложив в сторону список того, что умею, я принялась составлять второй – что люблю. За полчаса судорожных раздумий тетрадный листочек украсился четырьмя короткими строчками: плести из бисера, дарить подарки, мечтать, гулять. Похоже, на конкурсе никчемных людей я была бы председателем жюри.

В конце концов дельный совет дал отец, которому я пожаловалась на судьбу. Щелкнув меня по носу и дернув за косичку, он весело сказал:

– Не кисни, котенок. Я в твои годы был болван болваном и прыгал до двадцати трех лет из института в институт с перерывом на армию. А ты молодец, уже сейчас пытаешься понять, что для тебя лучше и интереснее.

– Да ничего мне не интересно! Ни! Че! Во!