Академия Сумеречных охотников. Хроники

– Надеюсь, это не комплимент.

Маг таинственно улыбнулась.

– Я не Сумеречный охотник, – напомнила она. – У меня о фейри свое мнение.

– Почему вы по-прежнему называете меня светолюбом? Знаете же, что я больше не вампир.

– Мы – то, кем нас делает наше прошлое. Те тысячи решений, которые мы принимаем каждый день. Можно измениться самому, но нельзя изменить того, кем был до этого. – Она предостерегающе подняла палец, словно зная, что он собирается возразить. – Можно забыть о принятых решениях, светолюб. Но отменить их – нельзя. И хорошо бы тебе об этом помнить.

– Вы это хотели мне сказать? – спросил он. Нетерпение в голосе слышалось сильнее, чем Саймону бы хотелось. Почему ему все время считают нужным напоминать, кем он был или кем должен быть?

– Я тебя раздражаю, – заметила Катарина. – К счастью, мне на это плевать. Я расскажу еще одну историю Тобиаса Эрондейла. А слушать меня или нет – решай сам.

Саймон стал слушать.

– Я знала Тобиаса. Знала и его мать еще до его рождения. Наблюдала за ним – ребенком, пытающимся вписаться в свою семью, найти себе место в мире. Эрондейлы – не самый благородный род, как ты, наверное, уже догадался. Среди них много героев, но немало и предателей. И многие Эрондейлы были дерзкими, нахальными, совершенно неуправляемыми людьми, полностью отдающимися своим страстям – неважно, любви или ненависти.

Тобиас оказался… другим. Мягким, милым, ласковым мальчиком, который всегда поступал так, как ему говорили. Его старший брат, Уильям, – вот тот был настоящим Сумеречным охотником из рода Эрондейлов, храбрым и куда более своевольным, чем внук, которого потом назвали в его честь. Иное дело Тобиас. У него не было ни склонности, ни особого таланта к демоноборчеству, да он и не стремился стать Сумеречным охотником. Отец его был суровым человеком, мать – задерганной истеричкой… хотя с таким мужем ее трудно было в этом винить. Будь мальчишка побойчее, он бы, наверное, просто отвернулся от семьи, от ее традиций; решил бы, что не подходит для роли охотника на демонов, и сам бы от всего отказался. Но для Тобиаса это было немыслимо. Родители обучили его Закону, и он твердо усвоил, что должен всегда ему следовать. Казалось бы, обычное дело: у людей такое случается сплошь и рядом, даже если кровь их смешана с ангельской. Правда, Эрондейлы с подобным давненько не сталкивались, но даже если бы пошли какие-нибудь нехорошие слухи, отец Тобиаса без труда укоротил бы болтливые языки.

Тобиас вырос, женился… причем удивил всех своим выбором: его женой стала Ева Блэкторн – вспыльчивая девушка с волосами цвета воронова крыла. Ее бы и в голову никому не пришло назвать кроткой. Что-то вроде твоей Изабель.

Саймон внутренне ощетинился. Она больше не его Изабель. Да и вообще непонятно, была ли она хоть когда-нибудь его. Изабель Лайтвуд не тянула на девушку, которая может кому-то принадлежать. И эта черта ее характера нравилась Саймону больше всего.

– Тобиас любил ее совершенно беззаветно. Больше семьи, больше своего долга, больше самого себя. Наверное, именно в этом проявилась кровь Эрондейлов. Ева носила первого их ребенка, когда его отправили в Баварию. Конец этой истории ты уже слышал.

Саймон кивнул. Его сердце снова и снова сжималось при мысли о том, какое ужасное наказание понесли несчастная жена Тобиаса и ее нерожденный ребенок.

– Ласло знает лишь ту часть истории, которая дошла до нас через поколения Сумеречных охотников. Для него Тобиас – не человек и уж тем более не чей-либо предок. Он – так, назидательная сказка, чтобы детишек пугать. И лишь немногие из нас помнят Тобиаса таким, каким он был на самом деле. Добрым милым мальчиком.

– А как вы умудрились узнать его так хорошо? – спросил Саймон. – Я думал, тогда маги с Сумеречными охотниками не якш… короче, вы поняли. Дел не имели.

Вообще-то Саймон хотел выразиться еще резче, но не стал обижать Катарину. Из «Кодекса» и уроков истории он знал, что в те времена Сумеречные охотники устраивали облавы на магов и других обитателей Нижнего мира, как сейчас некоторые браконьеры охотятся на волков: бездушно, кровожадно и азартно, лишь ради того, чтобы истребить как можно больше.

– Это другая история, – мягко упрекнула его маг. – Я тебе не свою историю рассказываю, а историю Тобиаса. Достаточно сказать, что он действительно был добрым мальчиком, даже с нежитью, и его доброту не забывали. Все, что ты сейчас знаешь – и что знают остальные нефилимы, – так это то, что Тобиас оказался трусом. Что он предал товарищей и бросил их в самый разгар сражения. Но правда никогда не бывает такой… простой, верно?

Тобиас не хотел бросать жену, больную и беременную, но все равно отправился на задание, потому что так ему приказали. В чаще тех баварских лесов он столкнулся с магом, который знал о его страхе – и воспользовался этим знанием против Тобиаса. Маг нашел щель в броне Эрондейла, отыскал путь к его мыслям и убедил Тобиаса, что его жене угрожает ужасная опасность. Показал ему видение – образ Евы, истекающей кровью, умирающей, зовущей мужа на помощь. Тобиас замер, совершенно околдованный и ошарашенный, а маг кидал в него видение за видением – все ужасы мира. Этого Эрондейл не выдержал – и сбежал. Да, сбежал. Его разум был сломлен. Он бросил товарищей и спрятался в лесу, совершенно ослепленный и мучимый ожившими ночными кошмарами. Как и у всех Эрондейлов, его способность любить без меры и без конца оказалась самым великим его даром – и самым большим проклятием. А когда он решил, что Ева мертва, то сошел с ума. И я знаю, кто в этом виноват.

– Но они же не могли не знать, что его свели с ума! – запротестовал Саймон. – Никто не имел права наказывать его за это!

– Они действительно знали обо всем, – подтвердила Катарина. – Но это не имело никакого значения. Значение имело лишь то, что он изменил долгу. Еве ничто не угрожало – по крайней мере, до тех пор, пока Тобиас не бросил свой пост. Судьба сыграла с ним жестокую шутку: он обрек на невыносимые мучения женщину, за которую не задумываясь отдал бы жизнь. Там, в лесу, маг показывал ему видения будущего – будущего, которое никогда бы не настало, сумей Тобиас устоять. Но он не сумел. И не сумел сдаться Конклаву. И тогда Конклав пришел за Евой.

– Вы там были, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Саймон.

– Была, – Катарина не стала отпираться.

– И даже не попытались остановить их?

– Это было бы напрасной тратой времени. Нефилимам плевать на Нижний мир. Заступничество нежити для них – пустой звук. Только идиот рискнул бы встать между Сумеречными охотниками и их Законом.

Маг произнесла эти слова как-то странно – с кривой и одновременно печальной улыбкой. Саймон не удержался и спросил:

– И вы… вы и оказались той идиоткой, да?

Она снова улыбнулась.

– Опасно называть магов такими словами, Саймон. Но… да. Я попыталась. Я отыскала Тобиаса – способом, который неизвестен нефилимам. Эрондейл блуждал по лесу, совершенно безумный. Он даже не помнил, как его зовут. – Катарина склонила голову. – Я не смогла спасти ни его, ни Еву. Зато спасла ребенка. Хотя это было непросто.

– Но… как? Где…

– Пришлось изрядно потрудиться. Но, так или иначе, магией и хитростью я проникла в тюрьму Конклава – ту самую, где ты уже однажды сидел. Я вызвала преждевременные роды, а потом наложила на Еву заклятие, чтобы всем казалось, что она все еще носит ребенка. Той ночью это была не женщина, а сталь, несгибаемая и ярко сияющая в темноте, опустившейся на нее. Она не колебалась, не дрожала, ни единым признаком не выдала, как ей страшно, когда ее вели навстречу смерти. До самого конца Ева сохранила наш с ней секрет, так что те, кто казнил ее, даже ни о чем не догадались.

Остальное оказалось куда как легче. Нефилимы редко проявляют интерес к тому, что делается в Нижнем мире, – и надо тебе сказать, эта их слепота для нас бывает весьма кстати. Они даже не заметили, когда я отплыла в Новый Свет с ребенком на руках. Я прожила в Америке двадцать лет, прежде чем смогла вернуться к своему народу и к своей работе. Я видела, как растет этот мальчик. Его уже давно нет на свете, а я в любой момент могу закрыть глаза – и увидеть его лицо, лицо твоего ровесника. Лицо сына Евы и Тобиаса. Он вырос очень милым мальчиком – добрым, как отец, и неистовым, как мать.

Нефилимы верят в необходимость соблюдения строгих законов и считают, что платят за это подобающую цену, но из-за своего высокомерия не осознают истинной цены того, что творят. Их мир многое потерял, лишившись этого мальчика. Он любил как простец, жил как простец, и жизнь его стала чередой маленьких благородных поступков и подвигов – которые, конечно же, практически ничего не значат для Сумеречных охотников. Но они его не заслуживали. Я оставила его в мире людей – как подарок простецам от нефилимов.

– То есть где-то живут другие Эрондейлы? Поколения Эрондейлов, о которых никто ничего не знает? – Саймон вспомнил цитату из Талмуда, которую часто произносил его отец: «Тот, кто спасает одну жизнь, спасает целый мир».

– Ну, отрицать не берусь, – ответила Катарина. – Уверена только, что мальчик так никогда и не узнал, кто он такой. Это был самый верный способ его спасти. Если его род продолжился, потомки его точно не догадывались о своем происхождении и жили как простецы. И только сейчас, когда Сумеречных охотников осталось так мало, Конклав с радостью бы принял под свои знамена потомков Эрондейла. Может, кто-нибудь из нас и даст нефилимам какую-то подсказку… когда придет время.

– Зачем вы мне это рассказали, мисс Лосс? К тому же именно сейчас?

Катарина остановилась и повернулась к нему. Серебристо-белые волосы взметнулись от порыва ветра.

– Спасая того ребенка, я совершила ужасное, непростительное преступление… по крайней мере, если верить Закону. Если об этом кто-нибудь узнает, даже сейчас… – Она тряхнула головой. – Но тогда же я сделала самый смелый выбор в своей жизни. И горжусь этим. Договор связывает меня по рукам и ногам, Саймон, – точно так же, как любого из нас. И я изо всех сил стараюсь соблюдать букву Закона. Но решения я принимаю сама. Ибо всегда есть закон, который выше любого из данных нам.

– Вы так говорите, словно все это проще простого, – пробурчал Саймон. – Вы настолько уверены в себе и в своей правоте, что вам плевать на Закон?

– Нет, это непросто, – покачала головой Катарина. – И нет, мне не плевать. Но для меня это значит быть живой. Запомни, что я сказала, Саймон. Каждое решение, которое ты принимаешь, меняет тебя самого. Поэтому никогда не позволяй никому указывать, кем тебе нужно быть.

Возвращаясь к себе в комнату, Саймон чувствовал, что после разговора с магом его мозг ушел в глухой штопор. Так что он даже не сразу удивился, увидев в коридоре Джорджа.

Шотландец сидел прямо на полу и увлеченно читал «Кодекс».

– Джордж? – Саймон глянул на соседа сверху вниз. – А в комнате ты что, уже не помещаешься? Здесь же темно! А слизи тут на полу нет? – Он вздохнул. – Хоть на том спасибо.

– Она сказала, я должен ждать за дверью, – пояснил Джордж. – Типа, вам двоим надо поболтать тет-а-тет.

– Кто сказала?

Дурацкий вопрос. Кто еще это мог быть?

Прежде чем Джордж успел ответить, Саймон распахнул дверь и шагнул внутрь.

– Изабель, не хватало еще, чтобы ты выкидывала моего со…

Он остановился так резко, что едва не потерял равновесие.

– Это не Изабель, – донеслось с его кровати.