Королева воздуха и тьмы

Джулиан мчался по опустевшим улицам Идриса. Теплый летний ливень поливал его, волосы прилипли ко лбу, рубашка и куртка промокли насквозь.

Сердце мучительно колотилось. Он уже скучал по Эмме и жалел, что покинул ее, но все равно продолжал бежать, как будто мог обогнать боль утраты. Даже удивительно, что можно одновременно тосковать по сестре и любить Эмму – одним и тем же сердцем, не умаляя ни горя, ни страсти. В конце концов, Ливви тоже ее любила.

Как бы обрадовалась Ливви, если бы узнала, что они с Эммой вместе. Если бы они могли пожениться, Ливви на седьмом небе от счастья кинулась бы планировать свадьбу. Эта мысль пронзила его как клинок, и теперь ворочалась в ране.

Дождь обрушивался в каналы, и весь мир вокруг превратился в танец воды и тумана. Дом Инквизитора вставал впереди гигантской тенью. Джулиан так быстро взлетел по ступеням, что чуть не врезался со всего размаху в дверь. Он постучал. Ему открыл Магнус, измученный и необычно бледный. Поверх черной футболки и джинсов на нем красовалась синяя шелковая мантия. И никаких обычных колец на руках.

При виде Джулиана он пошатнулся, прислонился к дверному косяку, и молча смотрел, но не на Джулиана, а сквозь него… на кого-то еще…

– Магнус… – начал, немного встревожившись, Джулиан.

Магнус был не совсем здоров, хотя забыть об этом было немудрено. Он всегда казался неизменным, неуязвимым.

– Магнус, я…

– Я здесь по своему собственному делу, – подхватил чародей далеким и тихим голосом. – Мне нужна твоя помощь. Мне больше не к кому обратиться.

– Я совсем не это… – Джулиан отбросил мокрые волосы со лба. Его собственный голос тоже уплыл по волне чужой памяти. – Ты кого-то сейчас вспоминаешь…

Магнус встряхнулся, как вышедший из воды пес.

– Другую ночь и другого синеглазого мальчика. В Лондоне было мокро… но разве там бывает иначе?

Джулиан решил не развивать эту тему.

– Но в целом ты прав. Мне действительно нужна твоя помощь. И больше некого попросить.

– Тогда входи, – вздохнул Магнус. – Только не шуми. У меня все спят, а сейчас это большое достижение.

Еще бы, думал Джулиан, следуя за ним в главную гостиную. Не в одном доме нынче горе.

Внутри дом был необыкновенно роскошным: высокие потолки, тяжелая и дорогая мебель. Роберт мало что изменил в убранстве кабинета – в нем не было ничего личного, никаких семейных портретов. На стенах было мало картин, да и те – в основном какие-то нейтральные пейзажи.

* * *

* * *

– Я так давно не видел, чтобы Алек плакал, – заметил Магнус, падая на диван и устремляя взор в никуда (хоть и не слишком далеко); Джулиан остался где был, и ковер под ним постепенно промокал. – Или Изабель. Я понимаю, каково это, когда твой отец оказывается негодяем. Но это твой негодяй. И он любил их и пытался что-то делать для них… Чего обо мне не скажешь.

Он мельком взглянул на Джулиана.

– Простишь, если я не стану сушить тебя заклинанием? Я пытаюсь сохранять энергию. Вон там, на стуле, одеяло.

Джулиан проигнорировал его слова.

– Я не должен был приходить.

Взгляд Магнуса остановился на кровавой тряпке у него на запястье, и его взгляд стал теплее.

– Все в порядке, – сказал он. – В первый раз за очень долгое время я чувствую отчаяние, оно накатывает приступами. Мой Алек потерял отца, а Конклав – достойного Инквизитора. А ты… ты потерял надежду на спасение. Не думай, что я этого не понимаю.

– Моя руна жжется, – сказал Джулиан. – Это началось сегодня. Как будто она начертана огнем.

Магнус ссутулился, устало потер руками лицо. Страдальческие морщины пролегли в углах рта, глаза ввалились.

– Жаль, что я мало об этом знаю, – сказал он. – О том, какие последствия это принесет – тебе, Эмме, остальным. – Он помолчал. – Мне следовало быть добрее с тобой. Ты потерял ребенка.

– Я думал, это заслонит все прочее, – голос Джулиана был хриплым. – Думал, в моем сердце не хватит места ни для чего, кроме этой муки. Но оказалось, я могу еще бояться за Тая и Дрю. И вообще чувствовать куда больше, чем полагается человеку.

Руна снова вспыхнула болью, да так, что у него подкосились ноги. Он зашатался и рухнул на колени перед Магнусом. Тот не удивился, только посмотрел на него с тихим аристократическим терпением, словно священник, готовый выслушать исповедь.

– И от чего же боли больше, – спросил он, – от любви или ненависти?

– Не знаю, – признался Джулиан.

Он упирался мокрыми пальцами в ковер. Дышать было трудно.

– Я все еще люблю Эмму – сильнее, чем думал. И с каждым днем люблю все больше. С каждой тщетной попыткой остановиться. Люблю так, что меня каждую минуту будто разрывает надвое. Я хочу перегрызть горло каждому из Когорты.

– Какая необычная ода любви, – Магнус наклонился вперед. – А как же Аннабель?

– Ее я ненавижу, – равнодушно сказал Джулиан. – В моей душе ненависти хватит на всех.

Кошачьи глаза Магнуса сверкнули.

– Не думай, будто я не в курсе, что ты чувствуешь. Кое-что я сделать могу. Но это временное решение. И, учти, жесткое. А облегчать тебе переход я не буду.

– Прошу тебя.

Стоя перед колдуном на коленях, Джулиан поднял глаза: никогда в жизни он ничего ни у кого не просил, но сейчас ему было на это плевать.

– Я знаю, ты болен, знаю, что не должен был даже спрашивать, но мне действительно больше некуда пойти…

– Будут последствия, – вздохнул Магнус. – Ты когда-нибудь слышал выражение: «Сон разума рождает чудовищ»?

– Да, – сказал Джулиан. – Но я и так буду чудовищем.

Магнус встал. На мгновение он вырос над Джулианом, высокий и темный, как Мрачный Жнец из детских кошмаров.

– Пожалуйста, – повторил Джулиан. – Мне больше нечего терять.

– Нет, есть.

Магнус поднял левую руку и испытующе посмотрел на вспыхивающие на кончиках пальцев синие искры.

– Еще как есть.

Комната озарилась синим пламенем. Джулиан закрыл глаза.