Лабиринт

Подари мне один день. Он будет особенным. Белое платье в лучах вечернего солнца. Ты улыбаешься, стоишь рядом, и я чувствую себя абсолютно счастливым.

Я выдохнул и больше не смог вдохнуть. Все, что нам нужно было тогда – поговорить. Все вокруг окрасилось серым. Просто спокойно проговорить обо всем. И мы бы пошли дальше. Мы бы смогли…

*

– А-а-а, наш герой проснулся? Как самочувствие, молодой человек? – Тарасенко встал перед Тимуром и с усмешкой заглянул ему в глаза.

Голова раскалывалась. Острая пульсирующая боль в левом виске. Запястья тесно пережаты. Открыл глаза, резануло светом. Но смотреть надо, видеть – надо! Он сидит в каком-то кресле, наподобие стоматологического. Руки привязаны к подлокотникам верёвками.

– Что? Голова болит? Ну, прости, дорогой, иначе нельзя было. А мы ведь тебя уже заждались. – приговаривал Тарасенко.

Полина сидела напротив Тимура в таком же кресле. Глаза заплаканные, под правой бровью ссадина, на руках верёвки. На столе рядом с ней развороченный рюкзак и тетрадь. Синяя тетрадь с формулой.

– Ты как? – прохрипел он Полине. Кровь на уголках его губ запеклась и липла.

– Нормально она! – рявкнул Тарасенко. Но тут же сменил крик на мурлыкающий голос – Не переживайте, молодой человек.

Он поставил перед Тимуром столик для медицинских инструментов. Сверху положил шахматную доску и начал раскладывать фигуры.

– Мы сейчас с Вами поиграем…

– Ни во что я с тобой играть не буду!

Тарасенко качнул головой, поднял глаза на Тимура.

– Хм… Боюсь, выбор у Вас не велик.

Он открыл металлический чемоданчик и достал шприц. Положил его на столик рядом с шахматной доской.

– Что это?

– Сыворотка. Та самая сыворотка, над которой работает вся наша махина. И ты будешь играть. Иначе – укол.

– Коли! Давай, я готов!

– Да не тебе, рыцарь. Ей! Она разрабатывала, на ней и опробуем.

– Не трогай её, мразь!

– Фу, как грубо – Тарасенко сморщился. – Ну, хорошо, меняем правила. Если ты выиграешь, уколем тебя. Если проиграешь – Полину.

– Ты! – Тимур задёргался.

– Так что… Либо ты соизволишь сыграть со мной, либо я сделаю твоей сестре больно. Решать тебе – Тарасенко говорил тоном абсолютно официальным. Как будто они сидели на утренней планёрке. В одной руке он держал шахматные фигуры, в другой шприц.

Тимур смотрел на него и не мог поверить, что всё это происходит в действительности. Значит, Михал Юрьевич не врал. Конечно, не врал!

– Не удобно играть со связанными руками, знаешь ли.

– Ах да! Твои руки… Что ж, они останутся связанными. Но же мы оба знаем, что в шахматах главное не руки, а – голова. Называй координаты, я буду переставлять фигуры. А для начала… – он взял с доски белую и чёрную пешку, сложил их за спину – в какой руке?

– Развяжи её.

– Сразу же после твоей победы. Выиграешь – развяжу. Уколю тебя и развяжу её. Даю слово. В какой?

Тимур понимал, что это блеф. Но нужно время, чтобы хоть что-то придумать. Он кивнул на левую руку Тарасенко.

– Чёрная. Ну, что ж, я первый.

Тарасенко поставил пешки на доску и сделал ход пешкой.

– А пока мы играем, позволь я расскажу тебе одну…

– Чего тебе надо? Что ты хочешь? – закричала Полина.

– Видишь ли, дорогая моя, все мы здесь сегодня собрались не просто так. Как, вероятно, уже знает этот молодой человек, вы не просто юноша и девушка. Вы – брат и сестра. Родные брат и сестра. Дети молодых учёных этого самого НИИ. Сергея и Виталии Громенковых. Вот этих, – Тарасенко показал на фотографию на столе. – которые погибли при пожаре двадцать лет назад, в этом самом здании. И, скажу больше, в этих самых креслах. А надо мне от вас вполне конкретного: провести ритуал. Ещё раз.

– Какой ещё ритуал?

– …и начнём мы с того, что так любил ваш папаша. С игры в шахматы. Если, конечно, наш гроссмейстер не выберет более скоростной исход событий. Ты ведь не против, умник?

Тимур молча смотрел на него.

– Да, кстати! Тебе будет приятно знать, что эти шахматишки когда-то принадлежали вашему папаньке. Я сохранил их, так сказать, для нашего случая. Можете не сомневаться, сегодня нас с вами ждёт очень интересный вечер. Так или иначе. Быстрее или дольше. Я никуда не спешу. Куда важнее почувствовать момент. «Красота спасёт мир» – говорил классик. А я бы дополнил «красота исполнения спасёт мир». Важна не конечная цель. А то, как ты себя чувствуешь на пути к ней, сам процесс движения. Время быстрых побед прошло. Эта дорожка исхожена вдоль и поперёк. В том, чтобы просто поставить мат, нет особого интереса. Другое дело – процесс. Я ищу хорошую игру. Дольше, опасней, красивее. Чем хуже, тем лучше. Чем сильнее противник, тем интересней. Чем меньше шансов на победу, тем эта победа слаще. Понимаешь? Понимаешь, по глазам вижу.

Тарасенко говорил медленно. Процеживал каждое слово. Он действительно никуда не спешил. Делал именно это – наслаждался процессом. Питался их страхом. Для него время шло в противоположном направлении. Чем хуже Тимуру и Полине, тем лучше ему. Чем больнее им – тем слаще ему.

– Что за бред… – Сказала Полина – Зачем тогда всё это? Зачем это НИИ, зачем «DL-4»?

– Мне плевать на «DL-4», – Ответил Тарасенко. – Я знаю, что эта формула ведёт в тупик. Так же, как и «DL-2». Мы никогда ничего не сделаем. Только не здесь. Не с вами.

– Тогда к чему всё это?

– Сладкая моя. Целью всего этого праздника были вы двое. Потому, что вы – дети своих родителей. А ваши родители были, скажем так, людьми неординарными. Впрочем, Тимур всё это, наверняка уже знает, так? Что тебе рассказал Юрич?

– Вы работали вместе. А потом ты их убил.

– Фу! Убил! Как некрасиво! Это была случайность! Я предложил им лучший вариант развития событий – сотрудничество с теми людьми, которые по достоинству оценят их талант, их возможности. Западные партнёры. Там и Германия была, и Австрия… Но! Они не захотели, предпочли остаться здесь. Глупые патриоты страны, которой они не нужны.

– Ты убил их! И сбежал!

Тарасенко снисходительно улыбнулся отрепетированной улыбкой.

– Ничего не доказано, друг мой. Это была случайность. Трагическая случайность. Эксперимент прошёл неудачно, а дальше, сам понимаешь… жертвы.

– Ты привязал их точно так же, как и нас? Такой был эксперимент? Это ты называешь случайностью?

Тарасенко престал корчить гримасы и подошёл ближе к Полине.