Пёс-призрак. Легенда Чёрной Долины

В итоге он добился многих успехов, даже стал великим просветителем и учёным и достиг высокого духовного сана.

И вот, почтенный и всеми обожаемый, окружённый учениками и адептами, он стал великим просветлённым.

Однако в итоге настал и его час умереть.

И когда это случилось, в его честь воздвигли храм и огромное святилище, к которому устремились толпы паломников неиссякаемым потоком. И так будет бесконечно, даже спустя уже многие века.

Так они до сих пор все и моляться на него и прекланяются перед его великим и светлейшим образом. И так будет всегда.

Однако никто из его адептов даже на миг не может помыслить о том, что их великого святого уже нигде нет в мироздании, и они просто моляться на следы его давно унесённой пыли на ветру, словно какому-то песку, бесследно просочившемуся сквозь пальцы.

И нет его ни на земле, ни под землёй, ни на небе, ни среди звёзд в раю.

На самом деле он просто тот маленький мальчик, который сейчас роется в грязи возле уставшего отца-землекопа. Ведь он давно перевоплотился, и даже уже много раз подряд…

И нет больше святости, и нет больше почёта. Нет ничего и никого вокруг, кто бы помнил.

Потому что жизнь в человеческом мире – это просто какая-то пыль на ветру. И больше ничего.

Ведь все приоритеты человеческой жизни – это только приоритеты, ведущие к ограничению, приняв которые ты в итоге уже никогда не сможешь их преодолеть. Так что в конечном итоге у тебя только останется эта грань, за которую нельзя переступить.

Однако для того, кто понимает это, такой грани не существует…»

***

Весь день было свежо, как и этим вечером, а потому профессор и писатель Клаус-Эдвард Маш по обыкновению снова разжёг сегодня камин, как и во все дни, когда ночи становились слишком прохладными. И эта ночь тоже была не исключением. А потому он долго сидел с бокалом шерри и стопкой книг возле огня, пока, наконец, не прочёл легенду о монахе.

Клаус допил свой шерри и поставил пустой бокал на маленький низкий столик, стоящий возле камина, софы и кресла, на котором он как раз сидел, думая обо всём об этом, и в итоге всё же решил отложить книгу философских легенд, и просто взял в руки своего любимого Шекспира.

– Нет, я всё-таки не монах, – сказал он в итоге несколько иронично, вспоминая эту старую легенду. – Мне больше по душе Шекспир. Возможно, «Сон в летнюю ночь» мне всё же поможет в эту летнюю ночь.

С этими словами, держа книгу в руках, он встал с кресла, стоящего у догорающего камина, и перед тем, как уйти спать, погасил свет.

– Если, конечно, погода перестанет быть столь не по летнему необыкновенно прохладной в ночную пору, – добавил он в итоге, уже выходя из библиотеки.

И маленький светлый абажур тихо погрузился в комфортный мрак, чуть озарённый мягким блеском огня камина…

Клаус как раз вышел в коридор, когда понял, что оставил стеклянную дверь библиотеки открытой. И ему пришлось отложить книгу, которую он перед этим взял с собой, на тумбочку в прихожей, и вернуться назад, чтобы проверить так ли это.

Он вернулся в уже тёмную библиотеку и направился к стеклянной двери, которая действительно оказалась открытой.

Из сада пахнуло мягкой вечерней свежестью.

И какого же было его удивление, когда уже подходя к двери, он вдруг увидел, что в этот момент к чуть приоткрытой в прохладный сумеречный сад двери подошёл какой-то незнакомец.

Сначала Клаус чуть отшатнулся от неожиданности. Уже вечерело, и было очень трудно понять кто вдруг возник перед ним прямо из густых сумерек на фоне таинственных вечерних огней.

Однако внезапное напряжение сменилось успокоением, когда пожилой седоволосый незнакомец в длинном тёмном кардигане, надетом поверх простых тёмных брюк, жилетки и светлой рубашки, вдруг приветственно поднял руку и улыбнулся.

– Привет, я доктор Максимилиан Шварц, ваш самый ближний сосед с окраины Старого Города, – представился незнакомец и протянул ему руку для рукопожатия…

Они сидели вдвоём на кухне за круглым столом. Клаус заварил зелёный чай и поставил на стол какие-то сладости.

– Благодарю, господин Маш, – сказал тогда доктор Максимилиан, присаживаясь неподалёку от него за стол, поближе к двери, приоткрытой в пышащий прохладной свежестью сад. – Люблю сладкое. Покойница жена тоже любила, мир её праху.

Они обосновались за столом, пили чай из большого фарфорового чайника с розовыми и серебряными розами и смотрели на звёзды за вечереющим окном.

– Вы знаете, я астроном, молодой человек. Люблю смотреть на звёзды. И хоть я уже давно на пенсии, я всё также наблюдаю за звёздным небом по ночам.

– Это красивое зрелище, – согласился Клаус. – Я тоже когда-то хотел стать астрономом.

– Правда? Как интересно! Вы полны сюрпризов. Я рад, что мы соседи… Ну… почти, наверно. Я просто ближе всего по дороге к вашему дому, метров 500 или 700, – было видно, что Максимилиан Шварц внезапно оживился, и в умных светлых глазах его заблестел новый интерес.

– Я тоже рад, – вежливо ответил Клаус. – Я увлекался астрономией в дни студенчества. Более того, это было моей настоящей страстью. Даже звезду хотел открыть.

– Но вы писатель. Как это потрясающе! Ведь любой писатель – это настоящий исследователь тайн и загадок психологии, это мыслитель, который находится в постоянном поиске истины и себя. А это безграничное поле для труда и поиска в жизни. И не понимать это может только настоящий болван и невежда… Кстати, отличное шоколадное печенье и кекс тоже – ничего. Вы меня балуете.

Максимилиан с удовольствием взял уже второй кусок лимонного кекса.

– Всё нормально, – ответил Клаус. – Я тоже люблю сладкое.

– А знаете, что говорят про сладкоежек, господин Маш? В психологии есть интересная версия по этому поводу. Считается, что люди, которые ненавидят сладкое – очень скупы и довольно холодноваты по натуре, им не свойствена широта мышления и гибкость натуры, и они слишком часто ограничивают запретами как себя, так и тех, кто находится рядом с ними. Тогда как любители сладкого – это простые мечтатели и романтики, они всегда находятся в поиске истинной любви и волшебства в своей жизни.

– Тогда я понимаю почему меня часто ругали в юности за любовь к шоколаду, – вдруг усмехнулся Клаус, наливая себе очередную чашку чая. – Мои учителя были слишком строгими, да и жизнь у них, так скажем, была весьма безрадостная. Какая уж там ещё романтика?

– Значит так и есть, – подтвердил Шварц и одобрительно потрепал его по руке, а затем снова взглянул в окно. – Звёздная ночь! Вы только посмотрите, господин Маш!.. Можем потушить свет? Ну это, чтобы лучше было видно…

– Ах да, конечно.

Клаус встал, погасил свет, а потом снова вернулся к столу и сел рядом со своим новым знакомцем, буквально на самый ближний стул.

Так они и сидели вдвоём, тихо глядя на вечереющее небо, уже густо усыпанное звёздами.

– Этот мир слишком таинственен и мало изучен для того, чтобы утверждать, что не существует чего-то, что не подтверждено официальной наукой и свидетельством многих очевидцев, – вдруг задумчиво сказал доктор Шварц. – Однако слишком многие люди имеют смелость утверждать, что если чего-то они не видели или с чем-то не встречались лично, то стало быть этого нет и не может быть никогда в этом мире. Однако в действительности жизнь человека ничтожно мала, чтобы хоть кто-нибудь в этом мире имел право на столь самоуверенные высказывания. И действительно умный человек поймёт мои слова без лишних обьяснений. Однако высокий уровень умственного развития, к сожалению, является приоритетом только небольшого количества людей в этом мире. И именно поэтому мнение наиболее умных никогда не было приоритетным в мире, в котором преобладает большинство менее развитых и способных, тем более, если среди этого большинства есть те, кто имеет деньги и власть. И именно поэтому в мире процветает мнение, что опыт большинства, даже если они не слишком умны, может определять мнение всего общества.

– Это грустная правда человеческого мира, который никогда не принимал чужаков и никогда не считался с мнением слишком неординарных персоналий, доктор Шварц, – согласился тогда Клаус спокойно. – Но с этим ничего не поделать.