Цыганская невеста

Сарате не ожидал, что так просто попадет в здание. И даже сподобится экскурсии по отделу.

Лифт – маленький, обшитый деревянными рейками, – был втиснут в проем лестничной клетки, изначально на это не рассчитанной. Они стояли в кабине, почти касаясь друг друга, Сарате испытывал страшную неловкость, а она, кажется, ничего не замечала.

– Ты его украл?

Лифт слишком тесный, вопрос слишком прямой, инспектору наверняка было слышно, как у Сарате запрыгало сердце. Отрицать не имело смысла.

– Это был единственный способ найти ОКА. Я тоже хочу заниматься этим делом.

– Почему?

– Это первое убийство на моем участке. Я ждал этого всю жизнь…

Инспектор Бланко ничего не ответила, слышалось только скрежетание лифта. Сарате вдруг засомневался, стоило ли говорить правду; наверное, сейчас, как только они доедут до четвертого этажа, его арестуют. Инспектор поднесла карточку к считывателю, и дверь открылась. С виду дверь как дверь, но при взгляде на профиль створки Сарате понял: бронированная. Около лифта сидела дежурная.

– Вероника, сделай пропуск младшему инспектору Сарате, он проработает с нами некоторое время.

– Но моя служба… – Решение инспектора застало Сарате врасплох.

– Я это улажу. Пойдем.

Проходя по отделу и увидев Ческу, она остановилась.

– Ну, вот твоя пропажа. Надо быть внимательнее, Ческа: если бы не Сарате, тебе пришлось бы восстанавливать даже удостоверение личности, – сказала она, протягивая бумажник.

– Очень кстати. – Ческа посмотрела на Сарате с явной враждебностью, и, если бы не инспектор Бланко, конфликт, начатый в Ла-Кинте, мог бы продолжиться.

С ней надо держать ухо востро, понял Сарате. Они с Эленой прошли дальше и остановились перед запертой дверью.

– Там родители жертвы. Мойсес и Соня. Несколько лет назад у них убили старшую дочь Лару, теперь убили младшую. Нужно сообщить им эту новость.

– Хотите, чтобы я вас сопровождал? – удивился Сарате.

– Тебе будет полезно увидеть, что убийства – одна из самых жестоких вещей на свете, как бы тебе ни хотелось их расследовать. Страшных подробностей мы им сообщать не будем, просто скажем, что Сусана погибла. Договорились?

– Ясно. Только один вопрос: почему вы меня не отстраняете от дела?

– Мне понравилось, что ты осмелился украсть бумажник у полицейской, которая одним ударом может снести тебе голову. Ты заслужил награду. И наказание: именно ты сообщишь новость родителям. Я спускалась вниз, чтобы выпить граппы перед встречей с ними, но что-то бодрости мне это не прибавило, а желания говорить – и подавно.

Сарате не успел сообразить, что им сказать, как Элена Бланко распахнула дверь.

– Сеньор и сеньора Макайя, простите, что заставили вас приехать сюда. Младший инспектор Сарате сейчас вам все расскажет.

Очень трудно сообщать родителям о том, что их дочь нашли мертвой. Видеть слезы, боль, муку, немой укор. Мойсес, отец погибших дочерей, реагировал бурно, для него это стало ударом в спину. Соня, мать, держалась спокойно, переживая горе молча.

– Обещаю, мы приложим все усилия, чтобы найти убийцу вашей дочери. – После того как Сарате выполнил самую трудную часть задачи, инспектор Бланко снова взяла инициативу в свои руки. Сарате понял, что такова тактика: он сообщает плохие новости, она дает надежду на возмездие.

Глава 10

– Нелегко растить дочь, когда считаешь, что она должна быть свободной, принимать собственные решения и совершать собственные ошибки. – Мойсес говорил медленно, словно каждое слово причиняло ему страдания. – Теперь я сожалею об этом, я должен был воспитывать их в наших цыганских традициях. Я уже ошибся с Ларой, и только я виноват, что и с Сусаной случилось то же самое.

Сарате и Элена сообщили им скупые сведения о смерти дочери, сказали, что речь идет об убийстве, и предупредили, что, пока не придут окончательные результаты вскрытия, они не смогут рассказать, как именно она была убита.

– Она сильно мучилась? – спросила Соня сквозь слезы. – Смерть Лары была ужасной.

– Тот негодяй, который убил ее, все еще в тюрьме. И надеюсь, никогда оттуда не выйдет, – добавил Мойсес.

Инспектор Бланко соблюдала максимальную осторожность: нельзя, чтобы родители жертвы замкнулись, а тем более заподозрили, что смерть их младшей дочери – повторение убийства ее сестры.

– Как я уже сказала, мы дадим вам всю информацию, когда вскрытие будет завершено, а пока нам нужна ваша помощь. Давно Сусана жила одна?

– Чуть больше двух лет. С тех пор, как ей исполнился двадцать один. Мы даже на это согласились – чтобы она жила одна, – с горечью сказал Мойсес.

– На что она жила?

– Какая-то работа в службе доставки. Потом она стала моделью для каталогов одежды. – Он явно гордился красотой дочери.

– Иногда я давала ей денег, совсем немного, – уточнила мать, со страхом глядя на Мойсеса; стало понятно, что он этого не знал. – Порой ей трудно было дотянуть до конца месяца.

– Нормально в таком возрасте, – кивнула инспектор: ей хотелось, чтобы Соня не боялась говорить правду, даже если та придется мужу не по нраву. – Мы думаем, что ваша дочь была на девичнике.

– Она должна была выйти замуж в конце месяца, через две недели. Ее жениха зовут Рауль, он мне не нравится, – признался Мойсес. – Занимается какой-то рекламой. Сеньора инспектор, я всякого навидался и знаю, что доверять этому молодому человеку нельзя, он из тех, кто околачивается по барам, ввязывается незнамо во что, а женится не для того, чтобы создать семью, а чтобы заполучить девушку, готовую удовлетворять его порочные наклонности.

– Вы говорили ей это?

– Тысячу раз, и даже больше, так что она перестала с нами разговаривать. Она даже не хотела приглашать нас на свадьбу. Хорошо, что жена поговорила с ней и заставила ее опомниться.

– Мы считаем, что Сусана пропала в ночь с пятницы на субботу, хотя до сих пор не уверены в этом, мы нашли ее сегодня, и у нас не было никаких заявлений.

– Вы с ней давно разговаривали? – спросил Сарате.

Бланко пригвоздила его взглядом: он не должен был говорить ничего, похожего на упрек, потом она устроит ему взбучку.

Мойсес, как и предположила Элена, посмотрел на Сарате враждебно:

– У вас ведь нет детей, да? Бывают случаи, когда с ними нелегко договориться, нелегко понять друг друга. Это не в первый раз такое. Бывало, мы все выходные, а то и целыми неделями ничего о ней не знали.

– Я разговаривала с ней в пятницу днем. – Соня почти не вмешивалась в разговор, а когда говорила, приходилось напрягать слух. Она выглядела сломленной, и неудивительно: нет более страшной новости для матери, чем та, которую она только что услышала. – Она собиралась на девичник со своими давними подругами. Я хотела, чтобы она не наделала ошибок, чтобы хорошо повеселилась, чтобы все прошло гладко.

– Вы знаете, где она собиралась встретиться с подругами?

– Они шли в ресторан, а потом в одно из заведений, где всегда проводятся такие вечеринки. Я не знаю названия, я никогда не бывала в таких местах, – ответила Соня, – но это где-то на улице Оренсе.

Пока они разговаривали, пока Сарате, пытаясь заработать очки в глазах инспектора, задавал родителям Сусаны вопросы об их дочери, о том, как найти ее жениха, о подругах, которые могли пойти с Сусаной на девичник, Элена Бланко размышляла. В присутствии родителей ей не хотелось вспоминать, как Сусана выглядела на вскрытии, несколько часов назад, с распиленным черепом, полным червей. А хотелось думать о красивой свободолюбивой девушке, какой ее помнят родители. Лица ее Элена пока не видела, поскольку дело с фотографией еще не прислали. Были ли сестры дружны и что общего нашел в них убийца? Была ли какая-то разница в этих убийствах, позволяющая предположить почерк разных преступников, добросовестно ли велось расследование первого убийства, истинный ли виновник сидит в тюрьме? Столько вопросов без ответа! Как обычно, ее ждут бессонные ночи – еще больше бессонных ночей, чем обычно, – пока ответы не найдутся.

– Я не отомстил, убийца моей старшей дочери в тюрьме. Я мог сделать так, чтобы его убили, у меня были на это деньги, а я не сделал, я поверил в ваше правосудие. На этот раз все будет не так.

Элена Бланко не знала, реальна ли его угроза или Мойсес Макайя пытается таким образом заглушить свою боль. Но это интересовало ее меньше всего, убийцу она поймает, а что будет дальше – накажет его государство или отец жертвы, – ее не касается.