Enter

B055M4n: Что ты имеешь в виду?

TenCQ: Если бы это была подстанция, то без электричества осталась бы зона ее обслуживания, а не весь город.

F*CKNSA: Тогда что? Целая электростанция?

TenCQ: Интеллектуальная система тут же выровняла бы мощность.

B055M4n: К чему ты клонишь?

TenCQ: Мне это не кажется техническим сбоем. Кто-то или очень сильно облажался, или это было преднамеренно.

B055M4n: Преднамеренно? Ты думаешь, теракт или что-то такое?

TenCQ: Не исключено.

F*CKNSA: Мне кажется, ты преувеличиваешь.

B055M4n: Мне тоже. Было бы очень сложно устроить такую атаку. Атаковать пришлось бы одновременно множество распределительных узлов. И что бы это дало террористам?

TenCQ: Может быть, это – лишь предупреждение. Может быть, они шантажируют власти или вроде того.

F*CKNSA: Тебя далеко занесло. Это – отключение электричества! В Берлине! Сети эксплуатируются частной фирмой, которая занимается атомной энергией! Какие террористы станут с ней связываться?

TenCQ: Не аргумент. Время тоже странное: суббота после обеда – не самое пиковое по нагрузке.

B055M4n: И что?

TenCQ: А то, что электричество исчезает перед самым концом самой важной в сезоне игры – как раз в момент, когда Рамос должен сравнять счет!

F*CKNSA: ROFL[14 - ROFL – сокращение от англ. жаргонного выражения rolling on the floor laughing «кататься по полу от смеха».]!!

B055M4n: А он гол-то забил?

TenCQ: Понятия не имею.

Бен задумчиво почесал свой почти лысый затылок. Затем принялся искать информацию. Потребовалось немного времени, чтобы обнаружить план берлинских электросетей, а вместе с ним – и составленный Министерством внутренних дел прогноз о рисках, наступающих из-за отключения электроэнергии. По крайней мере, в одном TenCQ оказался прав: парализовать работу всей сети воздействием извне было практически невозможно. Вероятность того, что это могло произойти вследствие технического сбоя, уменьшалась по мере того, как Бен знакомился с информацией.

К моменту, когда за окном воцарилась кромешная темнота и аккумулятор полностью разрядился, Бен удостоверился, что электричество отключилось не случайно.

Глава 5

Нью-Йорк искрился в сумраке, словно зарево гигантского пожара, улицы – тонкие потоки лавы, стекавшие ровными струями через Манхэттен. Далеко на юге торчала игла похожего на огромный кристалл Всемирного торгового центра (One World Trade Center), словно город показывал средний палец Усаме бен Ладену. Позади здания Гудзон и Ист-Ривер образовывали вытянутый залив, впадавший в Атлантику.

Панорама города, которая открылась Адаму Айзенбергу со смотровой площадки Эмпайр Стейт Билдинг, одновременно пугала и ободряла, наполняла восторгом и повергала в уныние. Покориться беспочвенно оптимистичному настрою, типичному для многих американцев, их вскормленному прагматизмом менталитету anything is possible [возможно все. – англ. ], который шокировал его всю первую неделю пребывания в Департаменте полиции Нью-Йорка, их несгибаемой, граничащей с упрямством воле, он не желал. Адам чувствовал этот настрой в общении с коллегами из Департамента, для которых не существовало нераскрываемых дел, даже если те десятилетиями лежали без движения. Он заметил то же состояние и в молоденьком таксисте-пакистанце, который привез его сюда и всей душой верил, что добьется успеха в этой стране неограниченных возможностей, и в приветливой официантке уличного кафе, которая утром просто так рассказала ему о своей мечте однажды принять участие в мюзикле на Бродвее.

Если Айзенберг и мог чему-то тут научиться, то именно несгибаемой воле и вере в свои силы. Американцев можно было считать поверхностными и критиковать за непомерные амбиции, однако, оказавшись здесь, на вершине Эмпайр Стейт Билдинг, и увидев, чего они добились за всего лишь несколько поколений, нельзя было не понять их гордости за свою нацию.

В то же время Айзенберг слабо представлял себе, чему может научить нью-йоркских коллег, которые пригласили его сюда на две недели в рамках программы содействия международному сотрудничеству органов полиции. Пока что у него сложилось впечатление, что используемые здесь методы и приемы работы ничем особенно не отличались от немецких.

На понедельник был запланирован доклад о работе особой следственной группы для сотрудников уголовной полиции, возглавляемой им. Однако Особая следственная группа Интернет Берлинского управления уголовной полиции была бы значительно лучше представлена другими ее служащими, а не руководителем. Бен Варнхольт наверняка сумел бы научить ньюйоркцев кое-каким приемам раскрытия преступлений и выявления преступников в Интернете. Клаудия Морани, психолог-криминалист, обладающая невероятным профессиональным чутьем, тоже была бы интересным спикером. Сим Виссманн, несомненно, удивил бы IT-специалистов своими незаурядными способностями, даже несмотря на то, что не смог бы прочитать доклад.

Айзенберг сомневался, что справится с выполнением задачи достойно представить свое Берлинское управление. Рассказать о том, как он гордится своими невероятно талантливыми сотрудниками, и показать их в деле – далеко не одно и то же. Его выступление легко могли счесть банальным хвастовством. Поэтому он считал, что в докладе обязан ограничиться лишь фактами пока что единственного серьезного дела ОСГИ, однако на слайдах PowerPoint-презентации они смотрелись вяло, а креативные методы, которыми при ведении расследования в первую очередь отличились Варнхольт и Виссманн, он мог представить лишь в общих чертах. Поэтому предстоящий доклад висел у него камнем на шее.

Тяжести добавлял и тот факт, что он должен был стоять здесь, наверху, еще семнадцать лет назад вместе со своей еще на тот момент женой Ирис и их двумя детьми. Однако из-за дела о серийных убийствах давно запланированный отпуск в Америку пришлось перенести, а спустя еще немного времени его брак распался. И вот теперь он стоял здесь один, в толпе туристов всевозможных национальностей, и чувствовал себя как никогда одиноким. Вместе с тем он радовался, что учел время на стояние в очереди к билетной кассе. В этот час вид был неповторимым. Ни в каком другом месте нельзя было так отчетливо почувствовать ритм этого города!

Манхеттен лежал у его ног, словно гигантский ощетинившийся зверь, чье громкое дыхание поднимал вверх теплый вечерний ветер. Где-то он читал о том, что, согласно распространенным в биологии определениям, города можно отнести к живым организмам, ведь и у них есть обмен веществ, состоящий из воды, электричества и продуктов питания, органы – электростанции и заводы, вены – трубы и каналы, нервы – кабели связи, и люди копошатся в их «внутренностях», словно необходимые для жизни бактерии.

Как жаль, что он не мог разделить этот момент с Михаэлем и Эмилией. Но можно было послать фотографию. Он вынул сотовый из кармана, однако вспомнил, что в Германии – глубокая ночь. На экране высветилось непрочитанное сообщение. Оно пришло несколько часов назад, когда он после бессонной ночи из-за разницы во времени прилег на пару часов после обеда. Сообщение гласило: «Отключение электричества в Берлине возм. теракт. Возвращайтесь. Бен Варнхольт».

Айзенберг наморщил лоб. Что еще за история с электричеством? И почему Варнхольт считает, что это был теракт? Что бы там ни произошло, придется подождать до утра. Здесь и сейчас он ничем не мог быть полезен, тем более без официального назначения. Так же как и не мог взять и исчезнуть раньше срока, не оскорбив тем самым пригласивших его американских коллег. И он ответил: «Не могу вернуться, завтра доклад. Напишу. Адам А.».

Снимая панорамы города на маленькую цифровую камеру, чтобы потом отправить детям, Айзенберг думал, как было бы, если бы там, внизу, вдруг погас свет. Лифты Эмпайр Стейт Билдинга вышли бы из строя, и ему пришлось бы долго спускаться по лестнице. А ньюйоркцы, не теряя времени, принялись бы устранять случившееся, точно так же, как и несколько лет назад, когда ураган Сэнди обесточил город на сутки. Нужно будет поинтересоваться в понедельник у коллег, дошло ли тогда до мародерства и беспорядков и как они сумели остаться хозяевами положения.

Глава 6

Люди, очнитесь!

Мы живем в век изобилия. Мы не знаем ни голода, ни жажды, мы не мерзнем и не боимся хищников. Многие болезни побеждены. Эти плоды принес нам научно-технический прогресс, и чем дальше мы будем познавать мир, тем лучше нам будет в нем. Вот та картинка, в которую вас заставляет верить научно-военно-промышленный комплекс.

Свинья на промышленной ферме живет в изобилии. Она не знает ни голода, ни жажды, она не мерзнет и не боится хищников. От болезней ее спасают антибиотики. Живет ли она лучше, чем ее дикие предки? Ведет ли она достойную жизнь? Свинья такими вопросами не задается, поскольку не знает иного. Если распахнуть калитку загона, она не покинет его. Свобода свинью пугает. Она слишком долго жила в зависимости от тех, кто ее откармливал, стала слишком жирной, слишком безвольной, слишком тупой, чтобы вести независимую жизнь.

Техника – это подслащенный яд. Она дарит нам комфорт и отнимает волю. Она развлекает нас, чтобы нам всегда было приятно и не хотелось думать о том, что на самом деле важно. Она предоставляет нам виртуальную дружбу, чтобы мы не замечали, насколько действительно одиноки. Она думает за нас, и мы перестаем думать сами. Мы считаем, что программируем компьютеры, однако на самом деле это они программируют нас, нашептывают на ухо, что нельзя отставать от новинок, заставляют нас выстраиваться в очереди за новейшими Xphone, Ypad или Zbox, чтобы лишь усилить свою зависимость от них.

Очнитесь! Скажите «нет» этому наркотику! Пока не поздно. Машины еще подконтрольны нам. Но как долго это будет продолжаться?

Единицы уже очнулись. Среди них – Теодор Качинский, блестящий математик с IQ, равным 170, который еще в семидесятых годах раскрыл правду и решил единолично вести борьбу с научной элитой. В 1996 году его арестовали, объявили сумасшедшим и приговорили к пожизненному заключению. В своем манифесте Качинский писал:

«Для начала предположим, что программистам удастся создать интеллектуальные машины, которые умеют все делать лучше человека. В таком случае следует предположить, что вся работа будет осуществляться сложнейшими, высокоорганизованными техническими системами, и человеческий труд перестанет быть необходимым. Тогда наступит один из двух вариантов развития событий: машинам будет доверено принимать решения без вмешательства человека или же контроль над ними со стороны человека сохранится.

Если машинам позволят принимать решения самостоятельно, то мы не можем предсказать, что произойдет в результате, поскольку невозможно предвидеть, как поведут себя такие машины. Мы лишь заметим, что судьба человечества станет зависеть от милости машин.

Можно было бы возразить, что люди никогда не поглупеют настолько, чтобы передать власть машинам. Мы не утверждаем ни то, что люди сделают это добровольно, ни то, что машины силой вырвут власть у людей. Однако человечество может легко впасть в такую зависимость, в которой не останется иной альтернативы, кроме как соглашаться со всем, что решат машины. По мере того как общество и его проблемы будут все больше усложняться, а машины становиться все умнее, люди будут все чаще передавать машинам принятие решений только лишь потому, что их решения будут давать лучшие результаты, чем решения, принятые человеком.

В итоге может наступить такая фаза развития, на которой принимать решения, необходимые для продолжения функционирования системы, станет настолько сложно, что человек перестанет справляться с этой задачей. К этому моменту машины фактически возьмут человечество под контроль. Люди просто не смогут выключить машины, поскольку будут от них слишком зависимы и отключение будет равнозначно самоубийству.

Возможен сценарий, в котором человек сохранит контроль над машинами. В этом случае рядовой гражданин будет контролировать свою личную технику, например автомобиль или компьютер. Однако контроль над сложными компьютерными системами будет в руках малочисленной элиты, как это уже происходит сейчас, но с двумя отличиями: совершенствование технологий позволит элите все прочнее контролировать массы, и, поскольку человеческий труд перестанет быть нужным, эти массы станут избыточными, бесполезным балластом внутри системы.

Если элита будет бездуховной, то она захочет уничтожить большую часть человечества. Если же она будет более гуманной, то начнет вести пропаганду или использовать психологические и биологические методы сокращения рождаемости, чтобы широкие массы населения вымерли и полностью уступили мир элите. Если же элита будет состоять из мягкосердечных либералов, она может взять на себя роль «добренького пастыря». Будет прикладывать все усилия, чтобы масса полностью удовлетворяла телесные потребности, чтобы ее дети росли в здоровой психологической обстановке, чтобы у каждого было «правильное» хобби для заполнения свободного времени и чтобы с каждым несогласным «работали», избавляя от «проблемы».

Жизнь станет настолько бесцельной, что людей придется переделать биологически и психологически, чтобы или отнять у них тягу к власти, или подтолкнуть их к «творческому» воплощению властных притязаний в форме безвредных увлечений. Эти переделанные люди будут счастливы в новом обществе, но с высокой долей вероятности не будут свободными. Статусом они окажутся не выше домашних животных».

Отточенную логику этих слов до сих пор никто не смог опровергнуть. Пионер программирования и основатель компании Sun Microsystems Билл Джой процитировал эти строки в 2000 году в своем знаменитом эссе «Почему мы не нужны будущему». Однако научно-военно-промышленный комплекс сумел подавить дискуссию на эту тему. За время, прошедшее с момента ареста Качинского, мы заметно приблизились к воплощению его антиутопии. Подумайте, какие из его предсказаний уже сбылись или вот-вот сбудутся! Подумайте о разоблачениях, сделанных Эдвардом Сноуденом, о безграничной власти Google и Facebook, о крушениях биржи, вызванных автоматизированными торгами акциями, о беспилотных автомобилях, о зависимости от компьютерных игр, биотерроризме, Фукусиме. Все это – уже реальность!

Мы все больше уступаем окружающим нас технологиям. Мы даже быстрее, чем предполагал Качинский, запутываемся в сетях собственной зависимости от машин.

Пришло время с этим покончить!

Мы, Ассоциация технологического реализма, боремся за то, чтобы человечество вернуло себе контроль над машинами и тем самым над собственным будущим. Мы требуем: