Следовательно, конечный вывод заключается в том, что довольствие войсковой реквизицией может применяться с успехом лишь не слишком крупными частями, например, до дивизии в 8000-10000 человек, и что даже в этом случае к ней приходится прибегать как к неизбежному злу.
Обычно эта мера оказывается неизбежной при наступательном марше для всех тех частей, которые стоят непосредственно перед неприятелем, как, например, для авангарда, сторожевого охранения. Они доходят до таких пунктов, где никаких мер заранее не могло быть принято, а сами обычно слишком удаляются от запасов, собранных для остальных частей армии. Далее, эту меру будут применять партизанские отряды, предоставленные самим себе; наконец, к ней будут обращаться во всех тех случаях, когда не имеется ни времени, ни средств для применения других способов получения продовольствия.
Чем войска более приспособились к производству правильной реквизиции и чем больше дозволяют время и обстоятельства перейти к этому способу снабжения, тем лучше будут результаты. Но в большинстве случаев на это не хватает времени, ибо то, что войска непосредственно сами добудут для себя, доходит до них гораздо скорее.
3. Довольствие при помощи правильной реквизиции
Это есть бесспорно самое простое и действительное средство снабжения продовольствием, лежащее в основе всех современных войн. От предшествующего способа эта мера отличается главным образом привлечением к реквизиции местных властей. Запасы в этом случае уже не отнимаются насильственным способом, где бы они ни находились, но получаются путем разумной разверстки. Такая разверстка может быть выполнена лишь местными властями.
Здесь все дело во времени. Чем больше имеется времени, тем полнее будет разверстка, тем она явится менее обременительной, тем правильнее будет поступление. Можно даже прибегнуть отчасти к закупкам на наличные деньги, что приблизит способ довольствия к магазинному. При сосредоточении вооруженных сил в собственной стране, а также при отступлении применение этого способа не представляет никаких затруднений. Напротив, при всяком продвижении в районе, коим мы еще не овладели, имеется очень мало времени, чтобы создать соответствующую организацию, – обычно лишь тот единственный день, на который авангард опережает армию. От авангарда и исходит обыкновенно предложение местным властям, с указанием количества пайков и рационов, какое они должны заготовить в том или другом пункте.
Так как продовольствие и фураж могут быть доставлены лишь из ближайшего района, т. е. из округа, удаленного не более 2–3 миль от намеченного пункта, то при значительной армии эти наспех организованные ссыпки оказались бы далеко не достаточными, если бы войска не везли с собой продовольствия на несколько дней. Отсюда дело интендантства распорядиться добытыми таким способом продуктами, раздавая их лишь тем воинским частям, которые сами ничего не имеют. Но с каждым последующим днем затруднения будут уменьшаться, так как с увеличением числа дней и тех расстояний, на которых могут быть добываемы жизненные припасы, увеличивается в квадрате площадь реквизиции, а следовательно, и сумма продуктов. Если в первый день продукты могли доставляться лишь с площади в 4 квадратных мили, то на следующий день могут эксплуатироваться 16 квадратных миль, на третий – 36; таким образом, на второй день площадь реквизиции будет на 12 миль больше, чем в первый день, на третий – на 20 миль больше, чем на второй.
Само собою разумеется, что мы указываем лишь на общую тенденцию, ибо могут иметь место многие обстоятельства, ограничивающие данную прогрессию; важнейшее из них сводится к тому, что районы, уже пройденные войсками, не могут участвовать в поставках в той же мере, как другие. Но, с другой стороны, надо иметь в виду и то, что радиус поставок может увеличиваться с каждым днем не только на 2 мили, а пожалуй, и на 3–4, а в некоторых местах и более.
Чтобы такие принудительные поставки действительно поступали хотя бы в главной своей массе, об этом позаботится исполнительная власть отдельных воинских команд, приданных чиновникам, а еще больше влияет в этом направлении страх ответственности, наказаний и жестокостей, который в таких случаях обычно гнетет население.
Впрочем, нашей задачей не является изложение здесь подробностей организации всего часового механизма интендантства и продовольственной части: мы здесь имеем в виду лишь результат, который может быть получен этим способом.
Вывод, к которому мы приходим на основе здравого смысла по рассмотрении общих условий и который подтверждается опытом войн, начиная с революции, заключается в следующем: даже самая многочисленная армия, если она везет с собой запас продовольствия на несколько дней, несомненно может содержаться реквизиционным способом сбора продуктов, устанавливаемым с момента вступления армии в данную местность и захватывающим сначала лишь ближайшие районы, а затем постепенно распространяющимся на все более и более широкие пространства, причем в организации реквизиции будут принимать участие все более и более высокие административные инстанции.
Это средство не имеет никаких иных границ, кроме истощения, обнищания и разорения страны. Но при более продолжительном пребывании организация поставок постепенно восходит до высших учреждений страны, а эти последние, естественно, сделают все для того, чтобы распределить бремя обложения по возможности равномерно и облегчить тяжесть поставок путем закупок; да и само государство, ведущее на чужой территории войну, в том случае, когда его войска остаются во враждебной стране более продолжительное время, обычно уже не поступает грубо и беспощадно и не возлагает все бремя довольствия войск на оккупированную территорию. Таким образом, система реквизиций мало-помалу, естественно, начнет приближаться к системе магазинов, не превращаясь, однако, в последнюю окончательно и не переставая оказывать свое влияние на движения воинских частей, ибо большая разница – остается ли страна действительным органом снабжения войск, хотя средства ее и восполняются запасами, привезенными издалека, или же армия, как то было в войнах XVIII столетия, организует свое совершенно самостоятельное хозяйство, а страна, как общее правило, в этом вовсе не участвует.
Наиболее существенное различие заключается в пользовании местными перевозочными средствами и местными хлебопекарнями. Благодаря этому отпадают огромные, почти всегда губительные для своего же дела армейские транспорты.
Хотя и теперь ни одна армия не будет в силах совершенно обойтись без продовольственного обоза, но последний ныне значительно меньше и служит он до известной степени лишь для того, чтобы перебрасывать излишки одного дня на другой. Особые обстоятельства вроде тех, что имели место в России в 1812 г., могут принудить и в новейшие времена содержать огромный обоз, а также везти с собой походные хлебопекарни. Однако подобные обстоятельства представляют исключение, так как не часто случается, чтобы 300000 человек продвигались на 130 миль в глубь страны почти по одной дороге, и притом в таких странах, как Польша и Россия, да еще незадолго до снятия урожая. Но даже в подобных случаях войсковая организация продовольственного снабжения будет играть лишь вспомогательную роль, а реквизиция местных средств должна все же рассматриваться как основа всего снабжения армии продовольствием.
Со времен первых походов французской революционной войны реквизиции всегда были основой снабжения французской армии; к ним вынуждены были обратиться и сражавшиеся против нее войска союзников. Теперь трудно ожидать, чтобы от реквизиции когда-нибудь отказались. Никакая другая система не дает таких результатов в отношении энергии, легкости и несвязанности ведения войны. Обычно в течение первых трех-четырех недель действия в любом направлении не встречают никаких затруднений, а затем на помощь являются магазины; можно с полным правом утверждать, что этим путем война приобретает полнейшую свободу действий. Хотя и могут возникнуть затруднения – бо?льшие в одном направлении, меньшие в другом – и это при выборе решения будет, конечно, несколько ложиться на чашу весов, однако нигде не придется встречаться с абсолютной невозможностью, и вопрос снабжения армии продовольствием никогда не будет иметь решающего значения. Лишь один случай явится исключением – это отступление в неприятельской стране. В подобном случае скучиваются многие неблагоприятные для довольствия условия. Движение получает непрерывный характер, обычно без остановок, а потому времени для образования запасов не хватает. Обстоятельства, при которых приступают к такому отходу, уже сами по себе большей частью являются крайне неблагоприятными. Таким образом, отступающим войскам приходится всегда держаться вместе, и не может быть и речи о размещении их по квартирам или о движении отходящих колонн на широком фронте; враждебное отношение страны не дозволяет собирать запасы одним лишь требованием реквизиций без участия воинских команд; наконец, момент сам по себе является особенно подходящим, чтобы вызывать противодействие, злую волю местного населения. Все это приводит к тому, что в таких случаях, как общее правило, приходится ограничиваться прежде устроенными коммуникационными линиями.
Когда Бонапарт в 1812 г. решил начать свое отступление, он безусловно мог его выполнить лишь по той дороге, по которой он пришел, и притом как раз по продовольственным соображениям, ибо на всякой другой дороге его ожидала бы еще более несомненная и скорая гибель; все те осуждения Бонапарта, которые были высказаны по этому поводу даже французскими писателями, лишены всякого смысла.
4. Довольствие из магазинов
Этот способ снабжения отличался бы от предыдущего принципиально разве только в том случае, если бы он получил тот же характер, какой имел в последнюю треть XVII и на всем протяжении XVIII столетия. Но появится ли вновь когда-либо такая организация?
Правда, трудно себе представить, каким другим способом может быть организовано довольствие, если мыслить ведение войны крупными армиями, прикованными к одному месту в течение 7, 10 и 12 лет, как это было в Нидерландах, на Рейне, в Ломбардии, Силезии и Саксонии; какая страна могла бы в течение столь долгого времени служить главным источником содержания войск обеих воюющих сторон без того, чтобы не быть окончательно разоренной и, следовательно, постепенно стать неспособной выполнить эту задачу?
Но здесь естественно возникает вопрос: война ли определяет систему снабжения или же система снабжения определяет войну? На это мы ответим: сначала система снабжения определяет войну, поскольку это не противоречит остальным условиям, от которых война зависит; когда же последние начинают оказывать слишком сильное сопротивление, война начинает в свою очередь влиять на систему снабжения и, следовательно, определяет ее основы.
Война, построенная на основах снабжения реквизициями и довольствия войск местными средствами, имеет такое преимущество перед войной с довольствием лишь из магазинов, что последняя представляется совершенно другим инструментом. Поэтому ни одно государство не решится выступить с этим последним видом войны против первого; если бы и нашелся такой военный министр, у которого хватило бы ограниченности и невежества, чтобы не оценить безусловную обязательность новых методов, и армия выступила бы в начале войны со старой системой, то сила обстоятельств скоро подчинила бы себе полководца и навязала бы ему систему реквизиций. Если при этом иметь в виду, что крупные издержки, вызываемые магазинной системой, непременно отразятся на сокращении размеров вооружений и боевых сил, ибо ни у одного государства лишних денег не бывает, то станет ясно, что магазинной системы держаться невозможно, за исключением разве случая, когда обе воюющие страны захотели бы вступить по этому поводу в дипломатическое соглашение; конечно, этот случай представляет лишь простую игру фантазии.
Итак, по всей вероятности, войны отныне всегда будут начинаться при господстве реквизиционной системы; много ли то или другое правительство захочет сделать, чтобы дополнить ее искусственной организацией довольствия, с целью больше пощадить свою страну и т. д., об этом мы говорить не будем; во всяком случае, слишком много сделано не будет, ибо в такие моменты все устремляется в первую очередь на удовлетворение самых настоятельных потребностей, а к последним искусственная организация довольствия теперь уже не относится.
Однако в тех случаях, когда война по своим результатам не будет настолько решительной и настолько широко захватывающей по своим передвижениям, насколько это должно быть по существу ее природы, система реквизиций начнет до такой степени истощать страну, что придется или заключить мир, или принять меры к облегчению района военных действий и самостоятельному снабжению армии продовольствием. Последнее пришлось сделать французам при Бонапарте в Испании; но первое будет иметь место гораздо чаще. В большинстве войн истощение государства настолько возрастает, что вместо более дорогостоящего ведения войны склоняются к признанию необходимости заключить мир. Таким образом, новый способ войны и с этой стороны приводит к сокращению длительности войн. Однако мы вовсе не намерены отрицать возможность войн со старой организацией снабжения; под давлением сложившихся у обеих сторон отношений и при других благоприятных обстоятельствах она, быть может, вновь когда-нибудь выявится; но мы уже не признаем такую форму естественной, это будет ненормальное явление, которое обстоятельства могут допустить, но которое никоим образом не будет вытекать из подлинного значения войны. Еще менее мы можем смотреть на эту форму – якобы более гуманную – как на шаг вперед в развитии войны, ибо война отнюдь не человеколюбива.
Но какую бы систему снабжения мы ни избрали, ясно, что в богатой и густонаселенной местности довольствовать будет легче, чем в местности бедной и малонаселенной. Здесь играет роль и плотность населения; это видно из двоякого отношения, какое она имеет к наличным запасам страны; во-первых, там, где много потребляют, должно быть и много запасов; во-вторых, большей плотности населения, как общее правило, отвечает и большая урожайность. Хотя в этом отношении исключение представляют округа, населенные преимущественно фабричными рабочими, – особенно если эти округа, что бывает нередко, образуются горными долинами с неплодородной почвой в округе, – но в общем всегда гораздо легче обеспечить удовлетворение всех потребностей армии в стране густонаселенной, чем в стране малонаселенной. Нет сомнения, что 400 квадратных миль, на которых живет 400000 человек, как бы плодородна их почва ни была, не так легко прокормят стотысячную армию, как те же 400 квадратных миль, но с населением в 2 миллиона человек. К этому присоединяется и то обстоятельство, что в густонаселенных странах сеть дорог и водных путей гуще и находится в лучшем состоянии, а перевозочные средства обильнее и торговые сношения легче и надежнее. Словом, прокормить армию во Фландрии бесконечно легче, чем в Польше.
Вот почему война своими многочисленными ртами всегда охотнее присасывается к большим трактам, населенным городам, плодородным долинам больших рек и к часто посещаемым кораблями берегам морей.
Отсюда становится ясным общее воздействие, оказываемое довольствием войск на направление и форму операций, на выбор театра войны и на коммуникационные линии.
Предел, до которого распространяется это влияние, и значение, получаемое при общем подсчете трудности или легкости довольствия, конечно, зависят от того способа, каким война будет вестись. Если она ведется в присущем ей духе, т. е. со всей необузданной силой своей стихии, со свойственным ей тяготением к бою и решительным действиям, то довольствие армии окажется важным, но второстепенным делом; если же имеет место эквилибристика, и армии в течение многих лет двигаются взад и вперед по территории одной и той же области, то продовольствие войск часто делается самым важным делом, интендант становится главнокомандующим, а ведение войны обращается в управление транспортом.
Можно указать множество походов, во время которых ничего не происходило, цели не достигались, силы напрасно тратились, и все это находило оправдание в недостатке продовольствия; а Бонапарт часто говорил: «Qu'on ne me parle pas de vivres!»[56 - «Я не хочу слышать о продовольствии!» – Ред.].
Правда, этот полководец наглядно показал в своем русском походе, как, не считаясь с этим вопросом, можно дойти до крайности; ведь если и нельзя сказать, что весь его поход потерпел крушение лишь из-за продовольствия, что в конечном счете можно только подозревать, то все же несомненно, что именно недостатком внимания Бонапарта к делу довольствия своей армии объясняется неслыханное таяние ее во время наступления и полная гибель во время отступления.
Не отрицая в Бонапарте природы страстного игрока, который часто отваживается на безрассудные крайности, все же мы можем сказать, что он и предшествовавшие ему революционные генералы в отношении довольствия войск покончили с очень властным предрассудком и показали, что на довольствие надлежит смотреть лишь как на одно из условий войны, а отнюдь не как на ее цель.
Впрочем, с лишениями на войне дело обстоит так же, как с физическим напряжением сил и с опасностями; требования, которые полководец сможет предъявить к своей армии, не ограничены определенной чертой; человек с сильным характером потребует большего, чем человек мягкий и чувствительный; да и размеры того, что армия может дать, весьма различны в зависимости от того, поддерживают ли волю и силу солдат привычка, воинский дух, доверие и любовь к полководцу или воодушевленная преданность отечеству. Но мы можем установить как правило, что лишения и нужда, каких бы высоких пределов они ни достигали, должны всегда рассматриваться как временное состояние и непременно сменяться обильным довольствием, а порою даже избытком. Может ли быть что-либо трогательнее представления о многих тысячах солдат, которые плохо одеты, обременены ношей в 30–40 фунтов, с трудом тащатся целыми днями во всякую погоду по любым дорогам, постоянно рискуют жизнью и здоровьем и не могут даже насытиться черствым хлебом? Когда знаешь, как часто это случается на войне, то с трудом можешь понять, как такое положение не приводит к более частому отказу сил и воли и как одно лишь устремление представлений человека своим постоянным воздействием может вызвать и поддерживать такое напряжение.
Таким образом, кто возлагает на солдат большие лишения во имя великих целей, тот должен иметь в виду, по человеколюбию ли или из разумного расчета и вознаграждение, которым он впоследствии за них должен расплатиться.
Теперь нам надо еще коснуться того различия, какое существует в снабжении продовольствием при наступлении и при обороне.
Оборона может непрерывно пользоваться всем тем, что она заготовила для довольствия войск. Таким образом, по существу у обороняющегося не должно быть недостатка в необходимом, особенно при действиях в собственной стране; но это положение сохраняет свою силу также и при обороне в неприятельской стране. Напротив, наступающая сторона удаляется от своих источников снабжения и должна поэтому в течение всего времени продвижения вперед и в первые недели после остановки добывать себе все необходимое со дня на день, причем дело редко обходится без недостачи и затруднений.
В двух случаях эти затруднения достигают высшей точки. Во-первых, при наступлении – перед тем, как наступит решение; тогда запасы противника находятся еще полностью в его руках, а наступающий вынужден оставить свои запасы позади; он должен держать свои войска сосредоточенными и поэтому не может использовать больших пространств, даже его транспорты не могут следовать за ним, раз только начались боевые передвижения. Если к этому моменту соответственно не подготовились, то легко может случиться, что войска за несколько дней до решительного сражения начнут испытывать лишения и нужду, что, конечно, не является подходящим средством для успешного введения их в бой.
Во-вторых, недостаток продовольствия возникает преимущественно к концу шествия победы, когда коммуникационные линии становятся чересчур растянутыми, особенно если война протекала в бедной, малонаселенной, может быть и враждебно настроенной местности. Какая огромная разница между сообщениями от Вильно до Москвы, где каждую подводу приходилось добывать силой, и сообщениями от Кельна – через Льеж, Лувен, Брюссель, Монс, Валансьен, Камбре – до Парижа, где достаточно коммерческого договора или векселя для того, чтобы достать миллионы рационов.