Принципы ведения войны

Ведение войны – это правильная расстановка сил и ведение боя. Если бы борьба была единичным актом, не было бы необходимости в дальнейшем подразделении теории ведения войны, но борьба состоит из большего или меньшего числа единичных актов, имеющих самостоятельное значение, которые мы называем частными боями и которые образуют новое целое. Из этого проистекают два совершенно различных вида деятельности, такие как организация этих частных боев и их ведение и увязка их с общей целью войны. Первая называется тактикой, вторая – стратегией.

Тактика – это учение об использовании военных сил в бою. Стратегия – это учение об использовании боев в целях войны.

Наша классификация касается лишь использования военных сил. Но на войне есть ряд видов деятельности, помогающих использованию вооруженных сил, но несколько отличающихся от него; иногда значительно, иногда не очень. Все эти виды деятельности относятся к сохранению вооруженных сил. Но, строго говоря, все подобные виды деятельности, связанные с войной, всегда надо рассматривать лишь как подготовку к ней. Следовательно, мы имеем право отделить их от военного искусства, от непосредственного ведения войны; и мы обязаны сделать это, подчиняясь принципу всех теорий: отделять друг от друга неоднородные явления. Кто станет включать в настоящее «ведение войны» всю канитель продовольственной и административных служб, хотя они и находятся с ним в постоянном взаимодействии?

Деятельность вне боя чрезвычайно разнообразна. Та, что относится к самой борьбе, – это марши, лагеря и квартиры.

Та, что относится к обеспечению и сохранению вооруженных сил, – это продовольствие, забота о больных, поставка и ремонт оружия и снаряжения.

Марши идентичны использованию войск. Сам акт марша в бою, обычно называемый маневрированием, естественно, не всегда включает в себя использование оружия, но он настолько тесно и обязательно сочетается с вооруженной борьбой, что образует неотъемлемую часть того, что мы называем боем. Марш же вне боя является не чем иным, как выполнением стратегического замысла. Стратегический план устанавливает, где, когда и с какими силами должен произойти бой, и марш является единственным средством осуществления этого плана.

Поэтому марш вне боя – инструмент стратегии, но не принадлежит только ей. Если мы прикажем колонне идти по определенному берегу реки или вдоль отрога горной цепи, тогда это стратегическое задание, потому что оно содержит в себе намерение дать бой на определенной стороне гор или реки, предпочтя ее другой, в том случае если во время марша возникнет необходимость в бое.

Но если колонна, вместо того чтобы следовать по дороге через долину, будет двинута вдоль параллельной гряды высот или для удобства марша будет разделена на несколько колонн, тогда это тактическое задание, потому что оно определено тем способом, которым мы воспользуемся войсками в ожидаемом бою.

Лагеря, под которыми мы подразумеваем любое расположение войск в сосредоточенном, то есть боевом порядке, в отличие от квартир, являются местом отдыха, а следовательно, восстановления сил. Но они в то же время являются стратегической обстановкой битвы на выбранном месте. При этом порядок их расположения уже содержит в себе основные направления боя, условие, с которого начинается любой решающий бой. Следовательно, расположение лагерей – существенные части и стратегии, и тактики.

Расквартирование войск приходит на смену лагерям для лучшего восстановления сил военнослужащих. Поэтому квартиры, как и лагеря, относятся к стратегии с точки зрения местонахождения и размера занятой площади, а по внутренней организации, нацеленной на готовность к бою, к тактике.

Занятие лагерей и квартир обычно помимо отдыха преследует и другие цели: прикрытие известного района, удержание какой-то позиции; но часто это может быть только отдых. Напомним читателю, что стратегия может преследовать самые разнообразные цели, потому что все, что представляет для нее выгоду, может служить целью данного боя, а сохранение инструмента, с помощью которого ведется война, очень часто становится предметом ее отдельных комбинаций.

Но если сохранение войск в лагерях и на квартирах сопровождается деятельностью, не являющейся сферой деятельности вооруженных сил (например, постройка казарм, разбивка палаток, снабжение продовольствием и санитарные работы в лагерях и на квартирах), тогда это не относится ни к стратегии, ни к тактике.

Среди деятельности, относящейся только к сохранению вооруженных сил, но не имеющей никакого отношения к бою, на первое место выступает снабжение войск продовольствием, так как это должно делаться почти ежедневно и для каждого человека. Часто бывает, что забота о продовольствии в значительной степени определяет главные стратегические черты кампании или войны.

Другие ветви административной деятельности, которые мы упомянули, имеют гораздо более далекое отношение к использованию войск. Забота о больных и раненых, очень важная для армии, напрямую влияет только на небольшую часть людей, ее составляющих, и поэтому имеет лишь слабое и косвенное влияние на остальных. Комплектование войск и пополнение оружия и снаряжения не является постоянной деятельностью самих вооруженных сил и происходит лишь периодически и редко влияет на составление стратегических планов.

Однако тут нужно оговориться. В некоторых случаях эти вопросы могут действительно иметь решающее значение. Отдаленность госпиталей и оружейных складов может часто оказаться единственной причиной очень важных стратегических решений. Но сейчас нас занимает не значение таких фактов в отдельных случаях, а абстрактная теория ведения войны.

Подводя итог наших размышлений, можно сделать вывод, что различные виды военной деятельности разделяются на две категории: подготовку к войне и саму войну. Следовательно, это разделение должно быть сделано в теории.

Настоящая теория будет трактовать бой как истинную борьбу, а марши, лагеря и квартиры как обстоятельства, более или менее схожие с ней. Снабжение войск как деятельность, не имеющая отношения к бою, будет рассматриваться как другие данные обстоятельства, влияющие на конечный результат.

Военное искусство, если его рассматривать в ограниченном смысле этого понятия, разделяется на тактику и стратегию. Первая занимается подготовкой и проведением отдельных боев, а вторая – использованием результатов этих боев и сражений. Обе затрагивают такие обстоятельства, как марши, лагеря, квартиры, только через призму боя, и эти обстоятельства являются тактическими или стратегическими в зависимости от того, касаются ли они оформления боя или его значения.

Несомненно, найдется много читателей, которые сочтут излишним подобное тщательное разграничение двух таких близких понятий, как тактика и стратегия, потому что оно не влияет напрямую на ведение самой войны. Разумеется, мы признаем, что было бы педантизмом искать прямых эффектов теоретических различий на поле боя.

Первая задача любой теории – привести в порядок неясные и чрезвычайно путаные понятия и представления; и только когда появятся точные названия и понятия, можно надеяться на большую ясность и легкость рассмотрения вопросов.

Теория ведения войны

Прежде под термином «искусство войны» и «военная наука» понималась лишь совокупность тех ветвей знания и той практики применения искусства войны, которые заняты материальными проблемами.

В искусстве осады прежде всего чувствовалась некоторая степень руководства боем, что-то вроде влияния интеллектуальных способностей на материальные силы, попавшие под их контроль, но очень скоро эти силы приобретали новые материальные формы, такие как подходы, траншеи, контрнаступления, батареи и т. д.

Впоследствии тактика пыталась придать субъектам и объектам, которыми занималась, характер некоего общего распорядка, учитывающего особенности армии, что вело теорию на поле боя, но там не было простора для свободной работы ума и воли, там действовала армия, построенная как автомат.

Ведение войны в собственном смысле слова, то есть использование подготовленных средств, приспособленных к особым требованиям, не считалось подходящим предметом теории, а предметом, который следовало оставить лишь природным талантам.

Поскольку непрерывно шло накопление опыта прошедших войн и его критическое осмысление, возникало настойчивое желание ввести установленные правила, чтобы в спорах, естественно возникающих вокруг военных событий, борьба мнений могла бы прийти к определенному соглашению.

Из всех факторов, которыми обусловливается победа, было выбрано численное превосходство, потому что его можно подчинить математическим законам, комбинируя со временем и пространством. Было бы очень хорошо, если бы это было сделано временно, для того чтобы изучить этот фактор на фоне сопровождающих его обстоятельств. Но считать численное превосходство основополагающим фактором и видеть весь секрет военного искусства в формуле «сосредоточить в определенное время в определенном месте численно превосходящие массы» было бы ограниченностью, которая не выдержала бы столкновения с реальными событиями.

Один остроумный автор попытался сосредоточить в единственном понятии базы кучу разнообразных обстоятельств. Список включал в себя снабжение войск, их комплектование и экипировку, безопасность, связи с родиной и, наконец, безопасность отступления в случае необходимости. Прежде всего он предложил заменить понятие «база» всеми этими факторами; потом саму базу подменить на ее протяженность (длину); и, наконец, подставить угол, образуемый армией и этой базой. И все это делалось лишь для того, чтобы достичь полностью бесполезного геометрического результата.

Идея базы по-настоящему необходима для стратегии; но воспользоваться ей так, как предложил этот автор, совершенно невозможно, ибо это лишь приведет нас к однобоким выводам, которые увлекли этого теоретика в совершенно нелепом направлении, а именно к вере в решающий эффект форм всего того, что окружает подготовку наступления.

Как реакция против этого ложного направления, на трон был возведен другой геометрический принцип. Хотя этот принцип основан на здравом смысле, на той истине, что бой есть единственное эффективное средство на войне, он все же, из-за своей геометрической природы, не что иное, как очередной случай однобокой теории.

Все эти попытки создать теорию следует считать прогрессом в поисках истины, но только в их аналитической части, синтетическая же их часть – правила и предписания – совершенно бесполезна.

Все они стремятся к определенным величинам, тогда как на войне все неопределенно, и вычисления всегда производятся с переменными величинами.

Они обращают все внимание только на материальные силы, а ведь любые военные действия проникнуты духовными силами и их влиянием.

Они обращают внимание лишь на действия одной стороны, тогда как война – это постоянное взаимодействие противоборствующих сторон.

Все, что не поддавалось постижению с помощью подобной жалкой философии, результата пристрастных взглядов, находилось за пределами науки и относилось к сфере гения, который сам по себе правил выше всех.

Жаль того воина, который довольствовался узкими границами этих правил!

Жаль теорию, которая противостоит разуму! Она не может исправить противоречия никакими унижениями, и чем больше унижение, тем скорее насмешка и презрение изгонят ее из реальной жизни.

Моральные качества на войне

Деятельность на войне никогда не бывает направлена только против одной лишь материи; она всегда также направлена против моральных сил, дающих жизнь этой материи, и отделить одно от другого невозможно.

Всем известен моральный эффект неожиданного нападения с фланга или с тыла. Все считают трусом отступающего врага и больше рискуют, преследуя, чем тот, кого преследуют. Все судят о вражеском генерале по его репутации, возрасту и опыту и этим руководствуются в своих действиях. Тщательно взвешивают боевой дух и настроение своих и вражеских войск. Все эти и подобные действия в области моральной природы человека постоянно подтверждаются опытом и поэтому не позволяют нам не считаться с ними. Что может получиться, если следовать теории, которая оставила бы их без внимания?

Чтобы ясно понять сложность задачи, содержащейся в теории ведения войны, мы должны внимательнее рассмотреть основные особенности, которые составляют природу военной деятельности.

Первая из этих особенностей заключается в морально-психологических качествах и воздействиях на них.

Сражение изначально является выражением враждебных чувств, но в наших великих битвах, которые мы называем войнами, враждебные чувства зачастую превращаются во враждебные намерения, и обычно ни один человек не испытывает природного враждебного чувства к отдельному врагу. Тем не менее любой бой никогда не обходится без подобных чувств; ведь акт насилия, который враг совершает над нами по приказу своего командира, возбудит в нас желание отомстить этому врагу прежде, чем наши чувства обернутся против высшей власти, по чьей воле совершается акт. Называйте это как хотите – по-человечески или по-зверски, – но тем не менее это так.

Кроме этого возбуждения чувств, порождаемых самим боем, есть также другие, которые в основном не имеют к нему отношения, но ввиду сходства легко соединяются с ним, – честолюбие, властолюбие, всевозможное воодушевление и т. д. и т. п.

Наконец, бой порождает стихию опасности, в которой вся военная деятельность живет и двигается, как птица в воздухе или рыба в воде. Действие опасности влияет на чувства – или прямо, то есть инстинктивно, или посредством разума. В первом случае первым возникнет желание бежать от опасности, а если это невозможно, появляются страх и тревога. Если таких желаний не возникнет, значит, мужество перевешивает эти инстинкты. Мужество, однако, никоим образом не есть акт рассудка, а представляет собой такое же чувство, как страх; только последний направлен на физическое сохранение, а мужество – на моральное. Значит, мужество – инстинкт более благородный. Но именно поэтому его нельзя использовать как физический инструмент, действующий в точном соответствии с предписанной мерой. Следовательно, мужество – это не просто противовес опасности, направленный на нейтрализацию ее действия, а самостоятельная величина.

Но чтобы точно оценить влияние опасности на основных участников войны, не следует ограничиваться физической опасностью, грозящей в данный момент. Она действует на командира, не только угрожая ему, но также угрожая всем вверенным ему людям. Это действие происходит не только в момент непосредственной опасности, но и в любое другое время, имеющее, по нашему представлению, отношение к данному моменту. Наконец, опасность действует не только напрямую, но и опосредованно, через ответственность, которая давит на командира с десятикратной силой. Кто мог бы советовать или принимать решения во время великой битвы, не испытывая большего или меньшего духовного напряжения или смущения перед опасностью и ответственностью, связанными с великим актом принятия решения? Можно сказать, что действия на войне, если это настоящие действия, а не просто присутствие, всегда сопряжены с опасностью.

Рассматривая эти моральные силы, возбуждаемые враждебностью и опасностью, как особенности войны, мы не исключаем все другие моральные силы, сопровождающие человека на жизненном пути. Разумеется, можно сказать, что влияние мелких страстей в такой серьезной сфере жизни приглушается; но это относится только к тем, кто действует на низших ступенях.

В высших сферах иначе, потому что чем выше ранг человека, тем шире должен быть его кругозор; тогда возникают всесторонние интересы и многообразная игра страстей, и добрых, и злых. Зависть и великодушие, гордость и унижение, жестокость и нежность, все это может оказаться активной силой в этой великой драме.

Второй особенностью военных действий является живое противодействие и вытекающее из него взаимодействие. Воздействие, которое оказывает на противника какое-либо наше мероприятие, является наиболее индивидуальным из всех видов военной деятельности; но всякая теория должна классифицировать явления и не может включать в себя чисто индивидуальные случаи. Естественно поэтому, что такой деятельности, как военная, где осуществлению плана, построенного на обстановке в целом, где так часто мешают неожиданные и единичные случаи, больше простора должно быть предоставлено таланту, чем указаниям теории.

Наконец, огромная недостоверность всех данных на войне является особой трудностью. Все действия ведутся до известной степени в неопределенности, которая создает иллюзию преувеличения и причудливости.