Германская военная мысль

ДИТРИХ ФОН БЮЛОВ

Человек, который впервые дал современное обоснование самого термина «стратегия», – барон Адам Генрих Дитрих фон Бюлов (B?low)[3 - В жизни он пользовался именем Дитрих, в русскоязычной литературе часто его именуют Генрихом Дитрихом, что неправильно.] – родился в 1757 г. в небольшом поместье Фалькенберг, расположенном в Альтмарке – в небольшом германском герцогстве Ангальт. Фалькенберг был настоящим родовым гнездом одной из ветвей не очень богатого, но славного и чрезвычайно разросшегося рода фон Бюловых, которые получили его еще в 1683 г. Сам род Бюловых вел свою историю от рыцаря Готфрида фон Бюлова (в латинизированном варианте Godofridus de Bulowe), который в 1229 г. владел поместьем недалеко от Рены в Мекленбурге.

Традиционно Бюловы из поколения в поколение служили в армии – прежде всего в прусской. Не стало исключением и поколение Дитриха, хотя на поле брани он особых успехов не добился, чего не скажешь о его старшем брате – генерале пехоты Фридрихе Вильгельме, который стал одним из известнейших полководцев войны с Наполеоном и 7 августа 1814 г. за свои подвиги в 1813 г. получил от короля Пруссии титул графа фон Денневица.

Дитрих фон Бюлов прошел курс обучения в Берлинской военной школе и в 15 лет – в 1773 г. – начал службу в прусской пехоте. Вскоре он перешел в пользующуюся большим престижем кавалерию. В 1786 г. он некоторое время служил в голландской армии, приняв активнейшее участие в неудачной попытке восстания против правивших Нидерландами Габсбургов. Однако с военной практикой у него особо не сложилось, и вскоре он оставил действительную службу Некоторое время он пытался заниматься предпринимательством в области театра, с чем были связаны его постоянные переезды с места на место: он дважды побывал за океаном – в Соединенных Штатах (в 1792 и 1795 гг.), ездил также в Англию и Францию. С бизнесом у Дитриха фон Бюлова также не получилось, и в конце концов в 1804 г. он осел в Берлине. К этому времени он уже получал средства к существованию от публикации военно-теоретических работ, в основном посвященных описанию кампаний прусской армии.

Его самая известная работа, посвященная самой сути военной стратегии, это «Дух новейшей военной системы»[4 - Это традиционное название работы на русском языке, однако в подлиннике она именуется несколько более тяжеловесно: «Дух новейшей военной системы, выведенный из основополагающего базиса операций, а также для дилетантов в военном искусстве» (Vom Geist des neuern Kriegssystems hergeleitet aus dem Grunds?tze einer Basis der Operationen auch f?r Laien in der Kriegskunst).], вышедшая в 1799 г. Главной заслугой Бюлова стало то, что в этом и ряде других своих работ он не только обосновал термин «стратегия», но показал и четко разграничил ее от тактики, а также ввел в научный оборот учение об операционном базисе.

Республика Северной Америки в своем самом последнем состоянии (Der Freistaat von Nordamerika in seinem neuesten Zustand. Johann Friedrich Unger, Berlin 1797);

История вражеских десантов в Англии, в особенности римлян, немцев, датчан, норманнов, испанцев, голландцев и французов (Geschichte der feindlichen Landungen in Englandnamentlich der R?mer; Deutschen, D?nen, Norm?nner; Spanier; Holl?nder und Franzosen. 1798);

Путешествия Мунго Парка (перевод с английского) [Mungo Parks Reisen (?bersetzung aus dem Englischen). Haude und Spener, Berlin 1799];

«О деньгах» (?ber das Geld. 1800);

«История кампании 1800» (Die Geschichte des Feldzugs von 1800. G. Fleischer, 1801);

«Принц Генрих Прусский. Критическая история его походов» (Prinz Heinrich von Preu?en. Kritische Geschichte seiner Feldz?ge. Himburg, Berlin, 1805);

«Новая тактика обновления как она должна выглядеть» (Neue Taktik der Neuern wie sie seyn sollte. Himburg, Berlin 1805);

«Военные биографии знаменитых героев Новейшего времени. Предназначено для молодых офицеров и дворянской молодежи, определенной на военную службу», тома 1–4 (Milit?rische Biographien ber?hmter Helden neuerer Zeit. Vorz?glich f?r junge Officiere und f?r die S?hne des Adels, die zum Milit?r-Dienste bestimmt sind. Himburg, Berlin 1805);

«Кампания 1805», части 1–2 (Der Feldzug von 1805. G. Fleischer, 1806);

«Взгляд на будущие события», написана в 1801 г. (Blicke auf zuk?nftige Begebenheiten. G. Fleischer, Leipzig 1806);

«Густав Адольф в Германии: критическая история его походов», часть 1 (1808: Gustav Adolph in Deutschland: kritische Geschichte seiner Feldz?ge. 1808).

В своих работах Бюлов не стеснялся жестко критиковать действующих военачальников, что неизбежно приводило к тому, что он оказался не в чести у сильных мира сего. Его очерк о военной кампании 1800 г. вызвал сильное раздражение в верхах, но пока еще больших последствий для барона это не имело. Гром грянул, когда в 1806 г. была опубликована работа Бюлова, описывающая события франко-русско-австрийской войны 1805 г., завершившейся сокрушительным поражением русской и австрийской армий и, возможно, самым громким триумфом Наполеона Бонапарта. В ней он позволил себе целый ряд достаточно критических оценок действий главнокомандующего русской армией Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова – впоследствии лояльные отечественные историки назовут эту работу «полной неприличных выходок против Кутузова», хотя на самом деле это всего лишь одна из оценок действий будущего фельдмаршала. Но момент был выбран крайне неудачно: дело в том, что в это время в Пруссии вверх взяла «партия войны», возглавляемая королевой Луизой и министром иностранных дел бароном Карлом Августом фон Гарденбергом. Теперь Пруссия готовилась воевать с Наполеоном, и берлинский двор был чрезвычайно сильно озабочен поиском союзников. А в 1806 г. выбирать было особенно не из кого: против Франции были готовы выступить лишь ее вечный противник Англия и не смирившаяся с поражением при Аустерлице Российская империя. На фоне подобного союза для Гогенцоллернов жизнь и свобода какого-то барона не стоили ничего. Поэтому когда представлявший императора Всероссийского при Берлинском дворе Максим Максимович Алопеус официально потребовал уничтожения работы Бюлова, а также ареста автора, нерешительный король Пруссии Фридрих Вильгельм III не счел нужным встать на защиту своего подданного. Тем более что за Бюловым прочно закрепилась репутация сторонника революционных идей, а его слишком резкие суждения привели к тому, что врагов у него было неизмеримо больше, чем друзей.

6 августа 1806 г. барон Дитрих фон Бюлов был взят под стражу, приговорен к четырем годам заключения в крепости и отправлен в берлинскую тюрьму. Но и арест не охладил пыла Бюлова, который, будучи уже в тюрьме, устраивал для заключенных и надзирателей лекции на тему «Как и почему прусская армия, выдвинувшаяся между реками Заале и Эльба, будет непременно разбита»[5 - Стратегия в трудах военных классиков. Т. 2. М., 1926. С. 21.]. Когда находившийся в берлинской тюрьме Бюлов услышал о сокрушительном поражении прусской армии в сражениях под Йеной и Ауерштэдтом, он, предсказавший подобное развитие событий, с горечью воскликнул: «Так всегда бывает, когда полководцев арестовывают, а дураков ставят во главе армии»[6 - Там же.]. В эти дни русский посол озаботился скорейшей отправкой фон Бюлова в Россию – было ясно, что после вступления в Берлин французской армии военный теоретик будет немедленно освобожден.

Сначала Бюлов был перевезен из Берлина в крепость Кольберг, вскоре после чего передан в руки русских властей. Его повезли по этапу в легком летнем платье, а была уже суровая зима. В конце концов к лету 1807 г. Бюлова довезли до Риги, где 16 июля 1807 г. его жизнь и оборвалась. Судя по всему, он простудился, заболел и, не получив должного лечения, скончался. Правда, семейные предания рода Бюловых говорят о том, что барона убили конвоировавшие его казаки, но это лишь неподтвержденная семейная легенда…

Ниже приводится отрывок из статьи «Монизм Бюлова», опубликованной во втором томе книги «Стратегия в трудах военных классиков» в 1926 г.

    К.А. Залесский

* * *

Бюлов был слишком политически зрел для тогдашнего государственного устройства Германии. Он повторял за Руссо, что причины поражения в поле надо искать у себя дома. Он хвалил Наполеона, видел его силу в его союзе с завоеваниями революции и пророчествовал, что до тех пор, пока Наполеон окончательно не порвет с республиканцами, он будет непобедим[7 - Впрочем, полиция Наполеона также преследовала и выслала из Франции Бюлова за его республиканскую агитацию. – Прим. ред.]. Он написал такую историю Гогенцоллернов, которую фамилия графов и баронов Бюловых до сих пор хранит под спудом. Он обвинял Фридриха Великого в том, что последний – не герой, стянул себе Силезию, но отступил перед задачей объединения германских земель. Александр Македонский поступил бы иначе. Бюлов понимал, что лишь вся соединившаяся Германия могла бы сломить гегемонию Наполеона, и видел к этому главное препятствие в массе мелких тиранов, дробящих немецкую землю своими эгоистическими, противоречивыми интересами. Мечта о единой Германии, создать которую смог впоследствии Бисмарк, прорывается у Бюлова повсюду; сотни немецких столиц он хотел бы заменить одной. Он негодовал на немцев за отсутствие у них республиканского духа и добродетелей и презирал пруссаков за то, что они наполовину русские, т. е. наполовину созданный для самодержавия материал. О русских Бюлов пишет всегда с большой горечью. Он признает за русским солдатом достоинства автомата, катапульты для стрельбы, созданной из костей и мяса; русский храбр или трус, честен или обманщик, умен или глуп, смотря по тому, как ему прикажут. На русскую помощь Бюлов не надеялся: если в Тридцатилетнюю войну шведы и австрийцы били Германию с севера и юга, то в его эпоху он видел повторение этой истории с той разницей, что французы будут опустошать области западнее Эльбы, а русские – восточнее. Он боролся против стремления Пруссии поделить с Австрией Германию на северную и южную. В 1813 г. Бюлов был бы герой национального движения, в 1805 г. он выглядел революционером и пораженцем.

Бюлов действительно не сумел освободиться от антимилитаристических и пасифистических идей, так глубоко проникавших в философию XVIII в. Он писал: «Я называю войну наукой не об убийстве, как это делали, а о разбое, так как ее объект заключается в завоевании, в грабеже земель, а убийство является только средством, ведущим к этой цели. В убийстве еще умудряются находить нечто благородное; этого не будет, когда будет ясна цель – грабеж. Война – это тоже воровство, которое в малом масштабе наказуется, а в большом – награждается лавровыми венками, фимиамом поэтов, статуями и храмами». Правда, иногда Бюлов относился к войне мягче: «Военное искусство дорого мне, как эгида безопасности и свободы[8 - Еще Ксенофонт определял военное искусство как искусство обеспечивать свою свободу Только оборона являлась оправданием войны в философии XVIII в. Удивительна судьба идей: философия насилия, права, основывающегося железом и кровью, так характерная для XIX и XX вв., сохранила в лице французской доктрины эту мысль – военное искусство есть искусство обеспечения свободы, но, подменив понятие свободы политической понятием свободы оперативной, Мальяр положил эту мысль в основу оперативного искусства, базой которого стало во Франции учение об авангарде, о сторожевом охранении – вообще служба безопасности. Андогский перенес эту мальяровскую идеологию на свое учение о встречном бое как о борьбе за сохранение оперативной свободы, понимаемой как инициатива. – Прим. ред.], и моим долгом является заниматься им, поскольку я убежден, что у меня есть идеи, как сделать бесплодным наступление посредством повышения искусства обороны». Как мы видели раньше, упрекая Фридриха Великого за то, что он не закончил собирания немецких земель и не воевал дальше, Бюлов сам уже готов был признать положительную роль насилия. Но в общем венцом его трактата по военному искусству является призрак всеобщего мира, который установится тогда, когда все государства достигнут своих естественных границ, когда все политическое устройство Европы придет в соответствие с его учением о базисе.

Приводимые отрывки из истории кампании 1805 г. свидетельствуют, что Бюлов первый понял тесное соотношение, существующее между политикой и стратегией: «политическая стратегия относится также к военной стратегии, как последняя – к тактике»; в сущности, это полное выражение наиболее знаменитого положения Клаузевица, что война есть продолжение политики.

Клаузевиц создавал все свое учение в борьбе с мыслями Бюлова; ему принадлежит несколько и чисто полемических статей, направленных против Бюлова. Знакомство с Бюловым поэтому обязательно для правильного понимания учения Клаузевица. Беспристрастный читатель, изучив Бюлова, найдет, что Клаузевиц, бросив в Бюлова град камней, в конце концов все же взял у последнего целый ряд ценных идей. Бюлов был тем тезисом, в борьбе с коим мысль Клаузевица выдвинула сначала антитезис, а затем возвысилась до синтеза.

Бюлов был недостаточно реалистом; правда, он подметил, что отсутствие роскоши у офицеров революционных армий дает им огромный плюс по сравнению с офицерами старого режима; но он переоценивал значение магазинной системы, не заметил, что войска французской революции научились жить за счет местных средств, не заметил, что с Наполеоном народилась новая стратегия сокрушения, в которой бой уже не является только одним из средств и которая выдвигает единственной целью уничтожение неприятельской армии. Все это Бюлов просмотрел, несмотря на то, что он один из первых подметил и точно описал новый характер революционной тактики; виной этого просмотра была та теория, через призму которой Бюлов рассматривал все явления. Ошибки Бюлова не повторил Жомини, который пришел почти по всем пунктам к противоположным Бюлову выводам: Жомини настаивает на концентрации войск, на действиях по внутренним линиям, а Бюлов – на развертывании армии, на стратегическом охвате неприятеля, на действиях по внешним линиям. Наполеон одерживал успехи по Жомини, но когда массы его увеличились, когда снабжение начало играть большую роль – в 1813 году он проиграл осеннюю кампанию, опираясь на методы Жомини, а союзники разбили его под Лейпцигом, действуя по Бюлову. Для современных армий, еще более зависимых от своих сообщений, еще более беспомощных при столкновении на одном месте, старые доктрины Бюлова во многом получают новую жизнь и мощь.

Бюлову мы обязаны самим термином «стратегия»[9 - Первый раз слово «стратегия», употребленное в приблизительно современном смысле, встречается в труде савойского писателя – Marquis da Silva. Pensees sut la tactique et sur la strategia, – изданном в 1762 г. Однако да Сильва исходил преимущественно из древнегреческих военных писателей, а не из анализа современной действительности. – Прим. ред.], а также и разделением стратегии от тактики; кто прочтет его определения, тот поймет, что и первому автору, проведшему грань между этими столь родственными дисциплинами, вероятно, очень досаждали недоуменные вопросы о том, чем же, собственно, стратегия отличается от тактики. Бюлову мы обязаны всем учением и самим термином об операционном базисе, а также понятием о стратегическом развертывании. Если рассуждения об объективном угле представляются некоторым увлечением[10 - Сколько негодования критика XIX в. проявила по поводу этой попытки Бюлова геометрически определить предел успешного наступления. Но в основе сама идея о пределе очень ценна, и Клаузевиц ту же мысль Бюлова, освободив от ее геометрической формы, облек в учение о кульминационном пункте наступления. – Прим. ред.], то сама мысль об огромном значении базиса заслуживает полного внимания, и лучше всего ознакомиться с ней мы можем у ее истока – у Бюлова.

Уже у Ллойда мы отмечали свойственное XVIII в. преклонение перед математикой; математика нужна Ллойду даже для верховой езды и для объяснения успеха удара гусар на маленьких, быстрых лошадях на тяжелых кирасир. У Бюлова и эрцгерцога Карла это увлечение принимает почти катастрофические формы. Стратегия излагается в виде геометрических теорем и поясняется чисто геометрическими чертежами. Такое увлечение кажется нам особенно странным у такого искушенного в истории, политике и политической экономии писателя, как Бюлов. Нам представляется, что эта геометрическая форма у Бюлова является результатом его положения штатского наблюдателя, изолированного от непосредственного соприкосновения с армией и войной. Мы, естественно, начинаем мыслить геометрически, отвлеченно, когда теряем соприкосновение с живой действительностью. А Бюлов был от нее оттерт, и только гениальности его мысли мы обязаны многими меткими тактическими замечаниями. Нам лично приходилось наблюдать геометрические увлечения в военном искусстве. Если у Бюлова здесь сказывался прежде всего дух мышления XVIII в., то теперь это может служить мерилом кабинетности автора. Истративший столько сил, чтобы громить давно умершего Бюлова, Г.А. Леер, как исключительно кабинетный ученый, был болен той же склонностью к геометрии, и, по рассказу его учеников, спорный вопрос на тактической задаче решал всегда тем, что перевертывал план чистой стороной наверх и вопрос переносил в рамки геометрии…

Геометрия в стратегии, конечно, не может возбуждать в нас особого энтузиазма, особенно если мы отворачиваемся от конкретного случая, со всеми его частностями, чтобы углубиться в умозрение. Однако мы не можем не признать, что никогда серьезно не воевавший бедняк писатель Бюлов сумел в своем чертеже прочитать многое, что пропустили люди, колесившие по полям сражений всей Европы. Правда, истина и ложные представления у Бюлова сплетаются очень тесно. Мы убеждены, что если бы Бюлов не работал так много по военной истории, то геометрическое исследование привело бы его к еще большему преобладанию недоразумений. Мы опустили третью часть «Духа новой военной системы», в которой Бюлов иллюстрирует свои положения уже не геометрически, а на примерах из истории Семилетней и революционных войн. Наш вывод – геометрический метод может быть допущен лишь в очень ограниченных размерах и обязательно необходимо противоядие в образе военной истории.

Сочинения Бюлова уничтожались и полицией, и его знатными родственниками, которых они компрометировали. В Россию путь для них был вовсе закрыт. Теперь они представляют высочайшую библиографическую редкость. Сколько-нибудь полного собрания их нет, кажется, ни в одном книгохранилище Европы.

Мы пользовались в подлиннике лишь его «Духом новой военной системы» (на немецком языке, изд. 1799 г.) и сравнительно второстепенным трудом – «Историей войны 1800 г.», в остальном же руководствовались собранием избранных сочинений Бюлова в одном томе[11 - Heinrich Dietrich von Bulow. Milit?rische und vermischte Schriften. Leipzig. 1853. – Прим. ред.], изданных его племянником, под редакцией Рюстова, в 1853 г. Революционера военной мысли Бюлова приходится изучать сквозь призму извращений политической и фамильной цензуры, а также через купюры, исправления и толкования Рюстова.

Что Бюлов был материалистом, это видно по многим приводимым ниже мыслям. У него было уже известное, очень скромное представление об эволюции как о противоречии между военным искусством греков и римлян и военным искусством нового времени, противоречии, базирующемся на различной технике холодного и огнестрельного оружия; двигателем эволюции является рост огнестрельного оружия в армиях и потребляемого им количества боевых припасов.

Если мы позволяем себе прилагать к Бюлову эпитет «гениальный», несмотря на многочисленные недоразумения в его поспешных трудах, и ставим его выше многих других классиков, то такая наша оценка основывается на том, что Бюлов подошел к стратегии с совершенно новым мировоззрением, заимствованным у Жан-Жака Руссо. В мире и войне Бюлов увидел единое целое и в этом целом стал рассматривать войну как надстройку над тем фундаментом, базой, которую представляет мир. Понятие «базис», которое ввел Бюлов, все последующие военные писатели начали толковать в узком, геометрическом смысле. Но целый ряд выражений в сочинениях Бюлова позволяет нам думать, что за таким толкованием базиса, предназначенным к широкому обращению, Бюлов скрывал и более глубокое его понимание; в процессе войны государству как базе военной деятельности Бюлов отводил, по-видимому, такое же всеобъемлющее значение, какое придает монистическое толкование исторического процесса экономическому фундаменту. Сквозь сумбурную форму изложения учения Бюлова у него просвечивает местами чисто монистический подход к явлениям войны. Война для Бюлова – прежде всего производная, настройка, явление не самодовлеющее. И нам кажется, что местами Бюлов ставит вопрос даже шире, чем Клаузевиц, несомненно заимствовавший у него свою диалектику.

Бюлов рисуется нам заслуживающим солидного научного исследования. Мы не располагали всеми важнейшими подлинными его трудами и эту задачу не считаем здесь исчерпанной.

    Редакция

Дитрих фон Бюлов

ПРИНЦИПЫ СТРАТЕГИИ

Первое определение. Всякое движение армии, непосредственной целью которого является противник, называется военной операцией.

Второе определение. Так как субъект и объект операции разделяются пространством, по которому должны продвигаться армии, то отсюда рождается понятие об операционной линии.

Третье определение. Стратегическими являются все военные передвижения вне пределов пушечного выстрела и кругозора противника. Тактическими – все эти передвижения в пределах указанных границ. Следовательно, стратегия является наукой о военных передвижениях вне кругозора или досягаемости пушечного выстрела, а тактика – наукой о военных передвижениях в пределах этих границ.

Первый принцип. Новые армии могут существовать, только снабжаясь из своих магазинов, и их передвижения определяются их магазинами.

Второй принцип. Главный магазин, из которого действующая армия удовлетворяет свои насущные потребности, является фундаментом или субъектом операции.

Третий принцип. Операции по единственной операционной линии, базирующиеся на единственном операционном субъекте при нашем вторжении в неприятельскую страну, оказываются недостаточно обеспеченными и не могут привести к успеху, если только противник не пренебрежет всеми возможностями контрманевра.

Четвертый принцип. Ввиду этого в оборонительной войне не следует располагаться непосредственно перед фронтом неприятеля и пассивно отражать его наступательные предприятия, а выбирать фланговую позицию и затем самим переходить к наступательным действиям; против флангов и тыла противника должны направляться предприятия, целью которых является подвоз к неприятельской армии, фронт же его должен быть оставлен в неприкосновенности; непосредственно перед неприятелем нужно держать лишь заслон, который препятствовал бы ему сосредоточить свое внимание на своих флангах и тыле и задерживал бы его на одном месте, в то время как часть наших войск будет оперировать против неприятельского снабжения, по возможности на его территории; само собой понятно, что все означенные операции будут иметь место в неприятельском тылу.

Пятый принцип. Нормально операции, заключенные в треугольнике, угол при вершине которого 60° и менее, не должны иметь успеха и не могут привести к цели, если противник использует свои преимущества, так как они недостаточно базированы.

Шестой принцип. Расходящиеся операционные линии, направленные от центра к окружности или от малой к большой окружности, также создают невыгодное операционное положение, если только противник применит правила новейшей военной системы.

Седьмой принцип. Параллельные операционные линии, направляющиеся от нескольких операционных субъектов против равного числа объектов, в столь же слабой степени отвечают правильной теории войны.

Восьмой принцип. Операционные линии, заключенные в тупоугольный треугольник с углом при вершине в 90 и более градусов, базированы столь удачно, сколь этого только можно желать.

Девятый принцип. Таким образом, из нашего исследования вытекает, что базис, чтобы быть выгодным, должен охватывать вогнутой дугой неприятельский базис; если же наш и неприятельский базисы параллельны, то наш базис должен быть длиннее; напротив, непараллельный базис, или выпуклый базис, или базис, который короче такового противника, являются невыгодными и дают преимущество противнику.