Восхождение

Если не считать «обнаженку», посещение училища в эту пятницу было сущей формальностью. Пятерка за рисунок Веронике была обеспечена, все работы она сдала раньше срока, а Игорь Дмитриевич, дядька невредный, неоднократно замеченный в совместном распитии спиртных напитков со Стасом, свой автограф в зачетке мог черкнуть и в другой день. Но девушка решила не накалять обстановку.

Пришла, «отсидела», позволила грымзам отыграться за сцену во дворе, вместе с одногруппниками потолкалась в ожидании преподавателя (правда, стоило ему явиться, как он отозвал Веронику в сторонку, затребовал зачетку и благополучно спровадил). До понедельника она была свободна, как ветер. Можно было ехать домой, погружаться в мир «Восхождения» и реализовывать уже, наконец, свои задумки. Не пускало какое-то смутное предчувствие готовящейся пакости, причем такой, что явление скульптурника и рядом не стояло…

«Нет, это мнительность!» – помотала головой Вероника, спустилась на первый этаж, завернула в сторону столовой. Паранойя лучше всего поддается лечению, если ее заедать. А в столовой на удивление сносно готовили…

Помещение ожидаемо пустовало, кроме дальнего стола – за ним обосновалась парочка и увлеченно тискалась (нет бы на улице обжиматься!). Она быстренько сделала заказ (омлет, запеканка, борщ со сметаной, минеральная вода без газа – странный набор, ну да ладно), расплатилась, отнесла поднос с тарелками к излюбленному столику (у окна, а если усесться спиной ко всем, создается иллюзия, что вокруг никого нет). Дальше: наушники в уши, запуск плеера в телефоне, ложку в руку – и жизнь прекрасна!

На финальных тактах «Epic Score – I Still Have a Soul» к ней подсели. Вероника выпрямилась над опустошенными тарелками и гневно взглянула на нарушителя покоя и трапезы. Вытащила одно «ушко».

– Я… извиниться хотел, – тот самый шалопай со скульптурного, какой-то весь помятый, смотрел на нее глазами бездомного котенка.

– Просто исчезни, – махнула рукой Вероника.

– О'кей… А ты… Телефончик не дашь свой? – шалопай захлопал ресницами.

– Исчезни! – повысила голос девушка.

Парень замешкался, пришлось замахнуться в его сторону бутылкой воды.

«Все, прочь из этого дурдома! Домой, в «Восхождение»!» – никакие предчувствия не могли больше удерживать Веронику в стенах училища.

Удар! Еще удар! Пространство вокруг «куклы» пестрело насмешливыми системными сообщениями.

Промах!

Ослабленный удар!

Удар вполсилы!

Костяшки пальцев болели. Стучи она по деревяшке в реальной жизни, кожа уже была бы содрана до крови.

Промахи и неудачи не останавливали Хэйт. Она, как одержимая, избивала пугало – тренировочную куклу, одно из сотни деревянных приспособлений, установленных на первом этаже Гильдии воинов для отработки ударов оружием ближнего боя. Две сколоченные крест-накрест рейки, отполированные и увенчанные дешевеньким шлемом с опущенным забралом – так выглядела кукла.

И именно к ней она и стремилась с упорством, достойным лучшего применения: аналоги пугал в Гильдии магов (интересно, почему не мистиков, ляп переводчика?…) были магическими и воспринимали только удары, наносимые магией. Оно и понятно, никакая деревяшка не выдержит урона от огненного шара или тлена.

Дело было в удаче. Пассивное умение, с которым «рождались» гномы, в урезанном виде могло быть получено представителем любой расы и любого класса. Для этого нужно было нанести пять критических (магических, физических – без разницы) ударов подряд по цели равного уровня, однако эти пять ударов должны быть нанесены без влияния пассивных и активных умений, бонусов расы, местности, титулов и эквипа. Другими словами: вам должно было повезти. Пять раз подряд. И непременно – по равному противнику. Как вычислялось игрой «влияет – не влияет», девушке было абсолютно непонятно, и она не стремилась забивать себе голову такими сложностями.

Хэйт казалось очевидным, что наилучший выбор – это пугало, цель первого уровня, неактивная (сопротивления не оказывает, как ни избивай), неубиваемая (физическим оружием, кулаками – тем паче). Колоти, сколько влезет. Рано или поздно чудо свершится и пять чередующихся ударов окажутся критическими. Она не учла одного: с нулевыми показателями силы, ловкости и атаки ей и попасть-то по кукле было затруднительно.

Это был первый раз, когда девушка пожалела, что «Восхождение» – не стандартная игрушка, в которой можно оставить героя лупить автоатакой и уйти пить чай. Вернуться, проверить прогресс – и утопать дальше, заниматься домашними делами.

Здесь же каждый удар сопровождался болью в кистях рук, усталостью, солеными струйками пота, текущими по лицу.

Спустя восемь игровых часов, когда показатель сытости опасно приблизился к «красной зоне», а проклятия, мысленно исторгаемые Хэйт в адрес разработчиков, начали приобретать непечатные формы, раздалась трель-оповещение.

Ловкость увеличилась на 1!

Новость была воспринята буднично, даже апатично. Ну повысилась, ну ловкость – дальше что? Чуточку быстрее бегать будет – вот и вся полезность в «поле». Не было для Хэйт открытием, что избиение куклой себя (пока – именно так, а не наоборот) даст в перспективе прирост силы, ловкости и живучести. Знала она и потолок: для мистиков по десять единиц надбавки к каждой характеристике. Живучесть – выгодно, утолщает, дополнительные очки здоровья никому не вредили; ловкость в ее случае – только крохотный бонус к скорости бега; сила – вообще бесполезная стата.

Порадовало, конечно, что мазать по кукле она стала значительно реже. Хэйт отошла на полшага от пугала, достала печеную картофелину, съела целиком. Запила водой, предусмотрительно набранной во флягу в прошлую «смену» в «Обжорке». Прикинула свободное время: еще часа два до выхода в сторону трактира. Кивнула сама себе и продолжила сбивать кулаки.

Время от времени к близстоящим куклам подходили воины, опробовать новый прием. Поодаль пара ребят методично отрабатывала простые удары мечом по пугалу: видимо, разгоняли статы. У «физиков» предел от куклы был по пятьдесят единиц к трем значениям, и ряд специфичных добавок. Вот только терпения мало кому хватало на полную программу: ни тебе героических побед, ни приключений, ни добычи завалящей, одна скукота.

В «Обжорке» она первым делом натолкала в рюкзак печеной картошки, несколько яблок, пару булочек. С одобрения и горячего содействия Сорхо: «Неужто помощница повара будет голодать? Да ни за что, пока я жив!» – порыв которого Хэйт оценила, не каждый бы так отреагировал. Съестное она собирала попроще, долгого хранения, без каких-либо бонусов, лишь бы голод не терзал. Брать дорогую, «именную» еду, приготовленную Сорхо, девушке не позволяла совесть: для примера, одна порция рагу, которым ее потчевал трактирщик в первый день, стоила десять серебряных.

С началом тренировок в Гильдии игра для Хэйт словно переключилась в более скоростной режим: бить-бить-бить и бить куклу, затем – к мойке, двенадцать игровых в трактире, обратно к кукле. И так – безостановочно. Вместо перерыва – пробежка от одного здания к другому. Картофелина, глоток воды, кукла. Сотни перемытых тарелок.

Хэйт-Вероника не спала тридцать шесть часов реального времени. Четыре из них она провела в училище и дороге туда-обратно, остальные тридцать два – в «Восхождении». Восемь игровых суток. Восемь оплаченных визитов в Гильдию воинов и восемь же смен в «Обжорке». Выносливость поднялась еще на четыре пункта. Все возможные надбавки к статам в тренировочном зале были получены, но пяти критов подряд она так и не сумела нанести.

Предупредив Сорхо, чтобы в ближайшие дни он ее не ждал, девушка вывалилась из виртуальности. Отсыпаться.

Очнулась она только в полдень воскресенья, совершенно разбитая и голодная, как медведь после зимней спячки. Зеркало, мимо которого Вероника медленно, по стеночке, пробиралась в сторону кухни, отобразило такую физиономию, что краше в гроб кладут. Всклокоченное, помятое, осунувшееся существо не имело права быть ею! Апофеозом картины служили синяки под глазами, насыщенные, точно водянистой черной тушью начерченные.

– Нет, больше я так не зависаю, – скривившись, буркнула себе под нос девушка, продолжая свой путь к кофеварке. – Чтоб меня черти на сковороде жарили, если я хоть раз таймер больше, чем на десять часов пребывания врублю!

Пока варился кофе, она разбила над сковородкой пять яиц, нашинковала огурцов и редиски на салатик, умылась холодной водой.

Завтрак, крепкий кофе, расческа, лосьон и питательный крем для лица привели девушку в относительно божеский вид, по крайней мере, от своего отражения в зеркале она уже не шарахалась.

Еще пара часов ушло на уборку, час – на отмокание в горячей ванне с пеной. Разогревая в духовке готовый обед, Вероника поймала себя на том, что все чаще и чаще посматривает в сторону комнаты, в которой установлена капсула.

– Болезнь. Точно болезнь. Вот уж не думала, что я – мазохистка.

Таймер она, будучи верной своим обещаниям, поставила ровно на десять часов.

Новая способность. Удача добавлена!

Удача (пассивное): шанс нанесения критического урона увеличен на 10 %. Распространяется как на физические, так и магические удары. Дальнейшее улучшение способности невозможно.

Хэйт радовалась. Нет, не так: Хэйт ликовала! Правда, внешне это никак не отражалось. Красивая девушка продолжала бить по кукле с безразличным лицом. Удар-удар-удар. Она столько часов непрерывно лупила пугало, что уже не могла остановиться.

Семь потов сошло с нее, пока она выбивала из куклы (каждый раз, приходя в Гильдию, она вставала у одной и той же деревяшки) злополучные пять критов. И вот, наконец, чудо произошло.

– А ведь я это сделала, – Хэйт выдавила слабую улыбку, через силу отступила от куклы. – Я, идиотка психанутая, сделала это! Выход!

Она отпраздновала свое первое личное достижение «Восхождения» в реальности. С бокалом мартини, под «Take my heart» Within Temptation, перед портретом матери. Это была одна из самых ранних ее работ, та, которую она отказалась отдавать в фонд. Она писала ее по памяти и – частично – с фотографии. На картине мама была как живая.

Как живая…

– Кто это сделал?

Стас бушевал. Пламя преисподней металось в его зрачках, но голос был холоднее арктического льда. Вероника, бессильно уронив руки, сидела на корточках. Ее трясло.

– Кто это сделал? – с еще большим напором задал вопрос Стас. – И лучше бы вам признаться!

Одногруппники переминались с ноги на ногу. Одиннадцать невинных, якобы ничего не понимающих, лиц…

– Пока я не услышу признания, никакой подготовки к показу!