Гори, гори ясно

Тридцать три года, не состоял, не привлекался, прочие «не». Профессию я не угадал. Юрист он был, а не банковский служащий или искусствовед. Жил с матерью. У матери паралич нижних конечностей. Когда он не пришел домой, мать всполошилась. По ее заявлению и сопоставили…

Вообще, мне повезло, что таксист смог подтвердить часть истории, с совместной поездкой. И с нестандартным ее, поездки, завершением. Он, водитель такси, очнулся уже после завершения осмотра гаража Крыловым. Там же, в черном нутре дважды выгоревшего гаража, я поклялся Луной. В том, что сказанное мной – сказано без утайки, а душегубство свершилось в попытке защитить себя самого. Формулировку подсказал Сергей, сам бы до такого не додумался.

Причем я сначала эту клятву дал, а только потом подумал о Праскуне Карасичне. Об участии в случившемся дочки водника я служивому не сказал… Пронесло: видимо, не столь серьезное то было умолчание, раз не посчиталось за «утайку». Полагаю, толкование именно мои действия с моими же словами соотносило. И со словами-действиями погибшего.

Липин, который Игорь Викторович, не относился к миру Ночи. Он был обыватель – и это обстоятельство, похоже, здорово бесило Федю Ивановну.

Сейчас сотрудники правоохранительных органов, опрашивали коллег Игоря Липина, шерстили его знакомства, особенно недавние. Проявляли бурную деятельность.

Как преподнесли матери Игоря факт гибели сына, Палеолог не сообщила. Не думаю, что ее сей нюанс волновал хоть сколько-то.

– Должен остаться след, – без особой, впрочем, убежденности сказала хозяйка квартиры. – Некая «она», упомянутая в разговоре… в монологе, может быть вашей общей знакомой.

О том, кто такая «она» я думал чуть ли не постоянно. Безрезультатно: не было у меня кандидатур на эту роль. О чем я и сказал начистоту специалисту по древним рукописям и прочему, и прочему. И еще одно соображение присовокупил.

– Его мать нуждается в уходе, – с ощущением давящей плиты поверх груди озвучил я. – Что теперь с ней станется?

Взгляд Феди Ивановны потеплел. Похоже, я поторопился с выводами касательно ее отношения к простым смертным.

– Верно подмечено. Есть в вас потенциал, Андрюшенька, – похвалила меня она. – И с поиском покровителя не стали затягивать, и выводы делаете верные. Покровитель ваш, конечно, тяжел и буен нравом, зато и силен. А за догадку про старшую Липину – хвалю. Знакомые-влекомые – одно, а судьба матушки сгоревшего – другое. Не исключено, что к Зинаиде Петровне наведается кто-то из сей группы… или даже организации.

Во рту появился привкус, будто вместо цельных ягод в креме недавно съеденного пирожного были куски соли.

Тот, кто пытался меня укокошить, а в результате сам стал прахом, и тогда-то не тянул на злодея. А теперь, в свете приоткрывшихся подробностей…

Возможно, мои представления о злодеях далеки от реальности. И матерые убийцы, если не все, то через одного, рассказывают своим жертвам несмешные анекдоты, с сожалением твердят о неприятной, но жестокой необходимости. Дымят, как паровоз. А вне своей преступной деятельности заботятся о больных родителях. Как знать.

– Не беспокойтесь, меры уже приняты, – по-своему истолковала мою гримасу Палеолог. – К даме приставлена сиделка. Без пригляда она не останется.

– Когда наблюдение утратит актуальность, – я плеснул себе водички из графина, выпил одним глотком в попытке смыть воображаемые соль и горечь. – Что тогда?

Хозяйка повела плечами.

– Покон запрещает посягать на детей и родителей, – с серьезностью проговорила она. – Пусть эти люди не из мира Ночи, но вреда той женщине никто не причинит.

«Хотя бы так», – подумал я. Горчить на языке стало чуть меньше. И то еще утешило, что, случись мне набедокурить в этом самом мире Ночи, его представители не отыграются на моей родительнице. Жаль, нельзя быть уверенным в том же относительно обычных людей.

– Не отказался бы побольше узнать про этот Покон, – со всей вежливостью спросил я.

– С этим вам, Андрюшенька, к ведающим обратиться стоит, – отозвалась она. – Или к покровителю. Иным чужого подопечного наставлять не след.

Я представил, как обращаюсь с тем же вопросом к ведьме Злате, поежился. Решил, что лучше будет потолковать с планетником.

– И снова благодарю вас за беседу и ужин, – наклонил голову – она у меня не отвалится, а уважения не бывает много. – Сегодня снова обещают грозу, хотел бы обернуться до ее начала.

Палеолог довольно резко подняла руку в останавливающем жесте.

– После нашего с вами прошлого разговора у меня остались сомнения, – после недолгих раздумий сказала Федя Ивановна. – Великое множество сомнений. Верно ли я поступила, умолчав о том, что мне известно… Ведь тот, кто выступал носителем семейной истории, более не может ни о чем поведать.

Что да, то да – отец унес с собой в могилу все те знания о семейном древе, которые мне бы пригодились. Не зря же Кошар неоднократно намеками про кровь разбрасывался. И неспроста дядька Демьян что-то в доме своем деревенском накрутил. И домовика застращал…

– Ваш род был уважаем и известен, – не дождавшись от меня иной реакции, кроме задумчивости, продолжила хозяйка. – В пору величайшего своего могущества – весьма влиятелен. Не стану утомлять деталями. Возникнет интерес – ознакомитесь с книгой, я для вас одну подготовила.

Она поднялась с дивана, прошлась до книжных полок. Вернулась с томиком в зеленом переплете. Я поблагодарил, недоумевая: мне-то говорили, что фамилия нашей семьи из семьи «мастеров лаковых дел» пошла. Художников-живописцев. Какое влияние, какое могущество у людей искусства? Нет, может, я чего-то не понимаю, и вообще зря ловил мух на уроках истории, но… Как-то не вязалось одно с другим.

– Скажу сразу: я к истории вашего рода никакого отношения не имею. Кровные родичи мои со стороны матушки – те да, пересекались, устремлениями и не только, но не я, – говоря о родичах, Палеолог поджала губы. – То, что мне известно – лишь результат любопытства. Когда живете долго и не проявляете ни к чему интереса, стоит убедиться, все ли в порядке. А то, может статься, вы уже мертвы.

– Сдается мне, это и к короткоживущим вполне относится, – не удержался я от комментария.

Эти мои слова были встречены благосклонной улыбкой.

– Так вот, о годах расцвета и о пресечении рода вы, Андрюшенька, прочтете на досуге сами, – моя собеседница кистью указала на книгу. – Я же посчитала нужным сообщить вам другое. Вы – не первый из рода Бельских, кто прошел сквозь огонь и уцелел.

Я подался вперед, не скрывая своей заинтересованности. Полагаю, любой на моем месте повел бы себя так же. Сведения, что решила мне передать Палеолог, по одним только оговоркам тянули по ценности на бриллиант в дорожной пыли.

– День начался с ясного неба, безветрия и щебета птиц, – хозяйка откинулась назад, смежила веки. Вспоминая? Зазывая в давнишние воспоминания меня? – О ханском войске, обошедшем разряды, знали. Но безбоязненно ждали: воеводы успели войти в город. Вот – воины, чего за их спинами страшиться? Подлых захватчиков, железа да стрел? В домах укроемся, в церквях…

Изогнулись в усмешке губы, так, что я невольно сравнил их с движущейся змеей.

– Простите, что перебиваю, – встрял в рассказ. – Но можно ли чуть поконкретнее? Что за город, что за хан? Насколько помню, набегами куда больше одного хана занималось. Что за воеводы, опять же?

Она глянула на меня с укоризной, чего я якобы не заметил. Эта манера Феди Ивановны речь заводить не с начала, а откуда-то с середины истории, здорово сбивала с толку. Возможно, на то и был расчет. Возможно, обычный круг ее собеседников настолько «в теме», что не нуждается в уточнениях и датировках. Я не таков, и сбиваться с толку мне еще в прошлый раз не понравилось. Так что – восторженный туземец улыбается и машет. Опробованный ход, действенный.

– Город на Москве-реке. Год, когда заполнилась река эта – трупами, – вроде как ответила на мой вопрос Палеолог, но все в той же манере «сам догадайся». – Хан Девлет-Гирей. Из воевод интересен и важен один – Иван. Дмитриевич, как и ты. Иван Дмитриевич Бельский.

И пауза – я к таким в исполнении Феди Ивановны уже начал привыкать. Эх, мне бы знание и страсть к истории, как у Бартош – глядишь, и понимал бы с полуслова озвученные воспоминания специалиста по древностям.

– Царь – тоже Иван – тот берегом ушел из города, – не дождавшись от меня реакции, кроме все тех же интереса и внимания, продолжила хозяйка. – Хан же обрушил на город огнище: посад… предместье подожгли по его приказу. И сменилось безветрие шумным огненным штормом. Казалось, поджег хан само небо, и то, обрушившись, пролилось огнем на землю. Помчалась по улицам буря пламенная, срывая крыши, сжигая все на своем пути.

Пересказ событий взбудоражил. Шторм с ярчайшими молниями, на днях отгремевший над городом, стоял перед глазами. Представилось, как вместо ливня потоками хлещет огонь, как раздувается он в бешеных порывах ветра. Как выжигает во все стороны – и строения, и людей.

И как стоит в этом пламенном безумии невысокая девушка. Ее руки раскинуты, в темных глазах плещутся отблески огня.

– Впоследствии Иван Бельский был признан погибшим, – резко сменила настроение повествования Палеолог. – Задохнувшимся в подвале своего дома. Однако же, несколько лет спустя, мой знакомец, заслуживающий доверия, собственными глазами видел Ивана Дмитриевича. Живым, здоровым и необожженным. Слово того свидетеля, как и слово мое – крепко и истинно. То был он, а не кто иной.

– Как такое возможно? – удивился я. – То есть, если бы обгоревший труп приняли за него, я бы понял. А если он задохнулся…

Девлет-Гирей, горящая Москва и Иван на царстве – это который Грозный, тут даже я догадался. Первопрестольная вспыхивала неоднократно, но, чтобы так круто – не каждый год. И привязка к личностям.

Тут, пожалуй, то сыграло свою роль, что урок о набегах Девлет-Гирея пришелся на время болезни нашей исторички. Ее подменила молоденькая студенточка. И вот она урок вела так, что хотелось не только на симпатичную фигурку глазеть, но и слушать, что именно практикантка говорила. Так что в моей памяти отложился в неплохой сохранности урок про набеги эти. Один из них привел к страшному горению, и пленению тысяч мирных жителей, а второй завершился убедительной, разгромной победой над татарами. Побили, посекли – говорилось про наших; побежали, потонули – про неприятеля.

Что по тем временам было в развитии криминалистики? Полагаю, шиш да маленько, как Мал Тихомирыч выражается. Подкинуть что-то из фамильных украшений, доспехи напялить на схожее ростом и комплекцией тело. Обуглить до неузнаваемости. Готово! Формулировка «задохнулся в подвале» неузнаваемости не предполагала.

– Меня не спрашивай, «как», – покачала головой Федя Ивановна. – Способы разные есть. Может, мороком, может, подкупом. Ближе первое, так как при встрече той Иван был с колдовкой рядышком. А та как раз хороша была в наведении мороков. И знаю я, что с той колдовкой прыгали они через костер в купальский праздник. Закона то не нарушило: жена Ивана из Шуйских уже упокоилась. Знаю, что позже родился у них сын. Родовое имя тот взял по матери.

– К чему такие сложности? – задал вслух я крутившийся на языке вопрос. – Чтобы жену сменить?

– Если б только для того, – сдержанно улыбнулась моя собеседница. – Проще было несчастный случай провернуть. Не с собой, с женой. Нет. Царь, осмеянный ханом, не простил бы воеводу. С Бельскими и до того было остро да колко, а тут воевода город не уберег. Ему бы под ноги так и так углей подгребли. Может даже, ввиду высокого родства, сам царь своим посохом и подгребал бы… Нет, не жить было Ивану после сожжения Москвы. Другое любопытнее: как он из горящего города вышел?