О бедной сиротке замолвите слово

– …И ты полагаешь хорошей идеей притащить ее сюда? – Женщина в светлом брючном костюме не скрывала своего недовольства.

– Это мой долг, Амелия.

Вот, значит, какова она, новая папенькина любовь. Хотя, может, я и предвзята, но любовью здесь и не пахнет.

А она хороша.

Высокая. Статная. Светловолосая, причем или натуральная блондинка, или – слишком уж яркий платиновый оттенок у нее – стилист хорош. Лицо узкое. Скулы высокие. Нос точеный. Губы вот великоваты, но это не портит женщину.

Длинная шея.

Нить жемчуга. И такая же – на руке, что нервно терзает салфетку. Но сдается, что с куда большим удовольствием наманикюренные эти пальчики вцепились бы мне в горло.

– Твой долг? – она вскочила и прошлась по комнате, взмахнула рукой, и шелковый рукав скользнул по безделушкам на полке. – Твой долг состоит в том, чтобы позаботиться о дочерях…

– Она тоже моя дочь.

– Мило, что ты вспомнил, – я развалилась в кресле, не делая попытки соответствовать месту и компании.

– Боги, – трепетные пальцы прижались к вискам, и на мизинчике блеснуло золотое колечко. – Слухи пойдут… что станет с нашей репутацией… девочки… Мелисса…

Ага, то есть у меня имеется не только очаровательная мачеха, но и пара сестриц. Я поерзала, пытаясь отрешиться от нехороших ассоциаций.

Золушки в себе не ощущала.

– …Ее брак…

– О браке пока речи не идет, – отец поднялся. – Маргарита остается. Позже мы решим, что с ней делать.

А вот это мне совсем не нравится.

В каком смысле, решат? Мне казалось, что все более-менее ясно: меня обучат и пинком выпроводят в прекрасное светлое будущее, разорвав тем самым всякие связи.

– Мне пора. Позаботься о ней.

Интересно, его по голове не били? Оставить незаконнорожденную дочь на попечение законной супруги? Или он надеется, что Амелия мне яду плеснет, тем самым раз и навсегда решив проблему?

Она открыла рот.

И закрыла.

И молчала долго. Я тоже с разговорами не спешила, но, поставив на колени рюкзак, откопала булочку. Помялась? Ничего страшного. Йогурт тоже пришелся весьма кстати.

– Твой наряд отвратителен.

– Ага, – я шумно отхлебнула из бутылки.

– И манеры…

– А то…

Интересно, она просто пар выпускает или и вправду надеется выбить меня из колеи?

– Необходимость… заниматься тобой не доставит мне ни малейшего удовольствия. – Амелия разглядывала меня, не скрывая раздражения.

Но…

Было что-то еще, помимо гнева.

И обиды.

Страх? Страх острый, как железная стружка, и привкус оставляет металлический. И главное, что как ни скрывай его, а все одно выберется, выдаст.

– Я не напрашивалась, – говорить с набитым ртом не слишком удобно, но…

Я же дикая.

И дурно воспитанная. И вообще дочь наркоманки, которая всенепременно пойдет проторенной дорогой и если еще не стала шалавой, то всенепременно станет.

Знаю.

Проходили.

Амелия поморщилась и, взяв со столика фарфоровый колокольчик, потрясла им. Минуты не прошло, как в комнате появилась квадратная тетка самого мрачного вида, и дело было отнюдь не в черном платье ее, которое и белый фартук не оживлял, но в выражении лица.

Поджатые губы.

Прищуренные глаза.

И плохо скрытая ненависть, причем отнюдь не к Амелии.

– Софра, – наманикюренный пальчик указал на меня, – проводи Маргариту в… желтую спальню.

Задумчивый взгляд.

Постукивание по столу.

– Озаботься ее гардеробом… что-то простое и более подходящее для юной девицы, нежели это…

Чем ей мои джинсы не угодили? Слегка потертые, но ведь чистые. А кроссовки… какие были на распродаже, такие и взяла. Меня саму розовый цвет и стразики выбешивают, но не признаваться же в этом.

– И покормите ее.

Что ж, если голодом морить не станут, уже хорошо.

Поселили меня на третьем этаже, в самом дальнем уголке дома, что и понятно. Комнатушка была угловой, тесной и довольно-таки мрачноватой. Желтая?

Вероятно, когда-то обои и вправду были желты, но давно… ныне цвет их, уныло-серый, вполне гармонировал с болотным оттенком занавесей.