О бедной сиротке замолвите слово

– Что-то не то с каналами… мастер говорит, что нужно время, чтобы они раскрылись и стабилизировались, а пока опасно…

Он кивнул и почесал запястье. А потом сказал:

– Ну… если ты не против, я пойду, что ли…

– Иди.

И вправду ушел. А я до самого вечера на дереве просидела, почему-то слезать не хотелось совершенно, а разговор, которому я была свидетельницей, не выходил из головы.

На следующее утро я удостоилась подзатыльника – рука у мастера Варнелии оказалась не по-феевски тяжелой – и короткой отповеди:

– Еще раз сбежать вздумаешь, выгоню.

– Простите, – я потупилась, понимая, что изобразить должное раскаяние не сумею. – Я просто… там хорошо было… в саду, вот и потеряла счет времени. Больше не повторится.

– Уж постарайся, – мастер странным образом потеплела и, взмахнув рукой, сказала: – А теперь иди. На вечерний осмотр чтобы явилась, и никакой магии, слышишь? Даже не пытайся пробовать…

Ага, можно подумать, тут я только и делаю, что магичу без присмотра. Я вообще не уверена, что способна на что-то, кроме диагностики.

Глава 14

В комнате было пыльно и пусто. Само собой, не нашлось ни записок с пожеланиями скорейшего выздоровления, ни открыток. Тетради стопкой. Учебники – другой… Я завалилась на кровать и открыла позабытую «Контурную диагностику». Может, конечно, магичить и нельзя, но вот пару глав прочитать не повредит.

Следующие несколько дней прошли обычно.

Я много читала, еще больше – гуляла, стараясь на всякий случай держаться подальше от людей. Вот и получилось, что именно я нашла Эрику…

С утра случился дождь. Вернее, он начался еще ночью, и я сквозь сон слышала, как тарабанят капли по жестяному подоконнику. К рассвету дождь поредел, превратившись в этакую мерзковатую и холодную морось. Даже не верилось, что еще недавно я страдала от жары.

Холод и сырость проникли в комнату.

Пропитали и постель, и одежду. Страницы книг и те будто бы разбухли. Выползать из-под одеяла не хотелось совершенно. В столовую я добиралась бегом, перепрыгивая через лужи, и все равно умудрилась промокнуть. Тетушка Норва, с которой я успела свести короткое знакомство, лишь покачала головой.

– Ты бы одежку прикупила, девонька, а то сезон начинается… – сказала она жалостливо.

Сезон, стало быть… нет, теоретически я учила что-то такое про местный климат и даже зачет сдать удосужилась. Но одно дело – читать, что три четверти года здесь влажность повышена и порой уровень осадков достигает пятисот миллиметров в месяц, и совсем другое – ощутить эту вот влажность на собственной шкуре.

– Спасибо.

Куртенка у меня имеется, но вот подсказывает чутье, что одной ее не хватит. Следовательно, придется-таки в банк заглянуть, тронуть счет…

Перспектива близкого расставания с некоторой, пока еще неизвестной суммой денег наполнила мое сердце печалью, которую был не способен скрасить и кусок шоколадного пирога.

В столовой было привычно малолюдно.

И тепло.

Я сидела долго и потому, оказавшись на улице, удивилась: дождь прекратился. Выглянуло солнце, плеснув света в лужи, словно пообещав избавить от них… подумаешь, дождь.

Случается.

Зато трава отмылась. И оказалась она не просто зеленой, а того глубокого насыщенного оттенка, который бывает у дорогого малахита. Я даже потрогала, а вдруг она и вправду окаменела? Но нет, трава была влажной и мягкой, острые стебельки царапали ладонь.

Свежесть.

И тепло.

И от мрачного моего настроения не осталось и следа. Я решительно ступила на газон. Кроссовки промокнут? Плевать, высушу. Мне хотелось и петь, и танцевать, и кружиться… наверное, это не было нормально, и слабый голос разума нашептывал, что со всем этим надо бы показаться целителю, но…

Потом.

Позже.

Обязательно и всенепременно. А сейчас я стянула обувь и носки. Трава приятно щекотала ступни, и кажется, я рассмеялась… а потом побежала.

Так бегают в детстве, не из желания скорее добраться до цели, но ради самого бега, упоительного движения. Быстро и еще быстрее. Хватая воздух ртом, захлебываясь им и не останавливаясь, пока есть силы. Они иссякли как-то и вдруг, и я упала на траву… лежала.

Долго?

Не знаю, главное, что лежать было так же хорошо, как и бегать. И вообще, давно уже я не ощущала себя настолько безоглядно счастливой. А потому понятия не имею, как я оказалась у пруда. До этого я и не подозревала, что на территории университета пруд имеется.

Он был.

Круглый и неглубокий с виду, слегка заросший ряской и кубышками, желтые цветы которых лежали на воде. Черная, она дразнила глянцевым блеском стрекоз. Цеплялась корнями за черную жижу прибрежной земли ива. И перекрученный ствол ее изгибался, вытягивался над водой, и зеленая грива касалась зеркальной поверхности.

Красиво.

И тихо. И меня отпустило именно там, на берегу. Я сидела, грызла травинку и наблюдала за стрекозами. А когда встала, то увидела что-то белое… большое такое и белое… и цвет показался совершенно чуждым замечательному этому месту.

Пожалуй, именно тогда я поняла, что произошло что-то нехорошее.

Не было ни холодка по позвоночнику, ни дурного предчувствия, просто осознание – случилась беда.

Уже потом я разглядела, что белое – это то ли платье, то ли рубашка ночная. Намокшая, полупрозрачная, она облепила тело. И Эрика выглядела до откровенного неприлично.

Она лежала лицом вниз.

И… рыжие волосы… мокрые, слипшиеся и утратившие тот особый медный оттенок… да и мало ли рыжеволосых в округе? Я знала лишь одну…

Надо было кричать.

Звать на помощь.

А я подошла. Ноги проваливались – берег после дождя окончательно размыло, и темная жижа хлюпала под ногами, но я все равно шла. И коснулась руки в надежде услышать хоть каплю жизни.

Ничего.

Рука была холодной и скользкой.