Спящая в огне

Глава 27

Свет. Такой яркий и ласковый. Она видела три солнца и просто улыбалась. Видела грязную темницу и суровые лица стражников и чувствовала радость. Она могла видеть. Вновь. Мир больше не ограничивался плотной повязкой на глазах. А руки? Она едва ощущала их, когда смогла вытянуть перед собой, больше не чувствуя тяжести стали. Кожа на запястьях была стерта из-за жесткости наручей, но зато она вновь могла двигать своими руками. Кровь, хлынувшая в затекшие и немного опухшие конечности, отзывалась неприятным покалыванием. Но лучше так, чем вовсе не иметь возможности шевелить частью своего тела.

Она сдалась на его милость. Признала поражение. Но лучше так. Зато она свободна и будет сидеть на троне, как ей и положено. В конце концов, она получила то, что заслужила. Отвержение единственного друга, убогая жизнь и монстр под боком, ласково говорящий о том, что она будет величественной королевой.

Коронация была назначена на завтрашнее утро. Как приятно вновь различать день и ночь. А до этого нужно было привести себя в порядок. Швеи и портные торопливо шили их с Каем наряды для коронации. Мастера изготавливали новые короны. Завтра им предстоит явиться пред народом и доказать свою власть. Точнее, просто явить ее. Кай сказал, что в обязательном порядке созвал весь Форланд. Интересно, когда она увидит Калисто в толпе, покажет ли та свое сожаление? Если бы не ее ложь, подобного можно было бы избежать. А когда среди людей континента мелькнет лицо Ауреи, признается ли Этна сама себе, что все это время шаманка искренне желала ей добра и оберегала ее? Если бы тогда она послушала ее, то сейчас Кай так и сидел бы на Западе, а все шло своим чередом.

Собственное отражение в зеркале вызвало жалость. После заключения волосы Спящей были похожи на один большой спутанный и сальный клок прядей. Лицо было серым и уставшим – это вряд ли сможет скрыть даже косметика, хотя служанки и могут попытаться, она с удовольствием понаблюдает за их провалом. Она похудела за эти… семь дней? Кажется, прошло больше, гораздо больше. Впрочем, остро очерченым скулам было плевать на то, сколько времени она провела в заключении. Единственное, что осталось неизменным – это шрамы. Они все также прочерчивали ее лицо, как карандаш бумагу.

Избавившись от грязной и воняющей одежды, Этна не без удовольствия полезла в горячую воду, которую для нее набрали в купальне, предварительно выгнав служанок. Казалось бы, после долгого пребывания в одиночестве она должна жаждать внимания людей и их общества. Но сложно было назвать обществом стайку тихих служанок, желающих поскорее выполнить свою работу и уйти. Поэтому она осталась одна. Откисая в горячей воде и вдыхая в себя пары масел, Этна думала о предстоящем дне. Она не хотела бороться. Больше не хотела. Не все ли равно, что будет с этим обреченным континентом? Кай верно сказал – Драмэйды не один век служили людям и посему смогут проделать это еще неопределенный срок. Не зря они все же были созданы. А Смерть… может и правда не стоило возвращать ее.

После ванны, расчесав темные влажные волосы и укутавшись в махровый халат, чтобы не ощущать холода, Этна присела перед не зажженым камином. Там лежала пара дров, и она прикоснулась к ним. Пламя, будто и не забывало о ней никогда, с легкостью перебросилось с ее пальцев на дерево, поджигая его и приветствуя ее кисти горячими поцелуями. Этна слабо улыбнулась. Приятно было осознавать, что она не растеряла способности призывать силу. Хоть что-то у нее осталось от прежней себя. От той себя, что никогда не была заперта в темнице без еды, воды и света.

Дверь в покои тихо открылась и почти сразу же закрылась. Этне не нужно было видеть, кто пришел. Казалось, после всего, что произошло, она угадывала ауру Кая и без особых навыков. Его тихая поступь была приглушена ковром. Внимательный взгляд древних глаз, казалось, прожигал ей затылок, вызывая мурашки. Сможет ли она когда-нибудь перестать чувствовать ужас рядом с ним? После того, как жестоко он обошелся с ней?

– Надеюсь, ты не тренируешься для того, чтобы вновь обжечь меня, – в его голосе послышалась улыбка, но Этна не улыбнулась. Он пытался показать мягкость и доброжелательность, но она знала, что за этими чувствами прячутся острые зубы, готовые растерзать ее в любую секунду. У чудовищ тоже могут быть самые нежные руки и самые ласковые глаза. Но они все также остаются чудовищами. Об этом никогда не стоит забывать.

– Я замерзла, – отозвалась Спящая, наконец поднявшись на ноги, чтобы повернуться к Изгнаннику. След ее ладони на его лице был красивого нежно-алого оттенка. Интересно, сможет ли когда-нибудь кожа полностью восстановиться? Шея русала была закрыта плотным воротм рубахи, так что понять, зажила ли рана от кинжала и насколько сильным был след от второго ожога не представлялось возможным.

Он подошел ближе, склоняя голову набок. Каждый шаг, сокращающий расстояние между ними, был подобен маленькой гибели. Ее гибели. В конечном счете он смог обнять ее за талию, прижимая к себе, как в прежние времена. Этна уткнулась лицом куда-то ему в плечо, замирая и не смея шевелиться. Она ощутила, как он прикоснулся кончиком носа к ее уху, а затем к виску. Вдохнул запах ее влажных волос.

– Если ты еще хоть раз посмеешь предать мое доверие, – послышался его шипящий шепот прямо на ухо Спящей, – то учти: я сделаю так, чтобы не смогла доверять даже самой себе. Мне это по силам, ты знаешь.

Его голос пробирал до самых костей. Этна перестала дышать, внимая его угрозе. Она не была пустым звуком. Он вполне мог превратить ее жизнь в кошмар. Она убедилась в этом за те дни, проведенные во тьме, полные холода и беспомощности. Он отнюдь не шутил.

– Я не предам твоего доверия, – только и смогла ответить Этна, постаравшись придать голосу уверенности. Она подняла голову, встречаясь глазами с Каем. Когда-то ее завораживали его очи глубокого океанского оттенка, светлеющие ближе к зрачку. Теперь же они казались ей водой, которой она по своей же неосторожности захлебнулась, умирая.

Чтобы он стал более благосклонным, Спящая задрала голову, быстро и коротко целуя его в губы, показывая повиновение и чувствуя ненависть к самой себе за этот жест, лишенный желания и любви. Когда-то давно, наверное, в другой жизни, она целовала эти бледные губы, чувствуя счастье и трепет. Но не теперь.

Кай чуть улыбнулся, сменяя гнев на милость. Он хотел продолжить ее поцелуй, но Этна смогла выскользнуть из его объятий, отходя в сторону, надеясь, что его не оскорбит этот жест. Ее и так коробило от того, что она была вынуждена физически вымаливать у него благосклонность. По крайней мере, она убедилась, что ее лживые поцелуи все еще вызывали у него нежные чувства. Этим можно будет воспользоваться в будущем.

Она мысленно усмехнулась. Был ли смысл в этой уловке, если она больше не намерена вести борьбу?

– Ты готова к коронации? – Кай остался стоять возле камина, решив не идти за Этной, которая устроилась в кресле, отвоевав себе каплю личного пространства. Смелость после поцелуя развеялась и теперь, несмотря на чужое хорошее расположение духа, ей было не по себе. Хотелось, чтобы Кай поскорее покинул ее комнату и оставил одну. Время неустанно клонилось к вечеру, до завтрашнего представления оставалось так мало времени. Она не была готова к тому, чтобы предать весь Форланд.

– Конечно. Надеюсь, мое платье будет красивым, – солгала Этна, позволив себе чуть улыбнуться, взглянув на русала.

– Очень. Даже не сомневайся, – Кай ответил ей улыбкой, отходя от камина, в котором мягко потрескивали поленья. Разожженный огонь наслаждался своей вечерней трапезой, а заодно и опалял теплом спальню. Кай приблизился к креслу, где сидела Спящая, наклоняясь и целуя ее в макушку головы. – Мне нужно доделать кое-какие дела, увидимся завтра, Этна.

– До завтра, Кай.

Лишь когда двери за Изгнанником закрылись, она смогла расслабиться, тихо выдыхая. Без него стало значительно спокойнее. Конечно, он, кажется, не хотел вредить ей, хотел окружить нежностью и заботой, но это не мешало Каю в открытую угрожать Этне. И лишь потому она до сих пор страшилась его. Лишь потому больше не хотела вступать в эту борьбу, зная, что рискует проиграть и провести не один день во тьме, слизывая воду с грязного пола, чтобы избавиться от жажды. Об этом она предпочитала не думать. Не очень нравилось вспоминать о том, как она унижалась во время еды. А ведь свидетелем ее позора был еще и Андерс…

Стоило подумать о воителе, который считал ее предательницей и не без основания, между прочим, как к ней в покои заглянул страж. Она даже не обернулась.

– К Вам Андерс, госпожа.

– Пусть войдет.

Слова просто слетели с ее губ, но сама Этна тут же встала на ноги, чувствуя беспокойство. Зачем он пришел к ней? Так еще и почти сразу после того, как ушел Кай? Кажется, воин больше не хотел ее видеть и даже разговаривать с ней…

Двери за Андерсом закрылись, стоило ему войти. Он почти не изменился. Те же темные свободные одежды, не сковывающие движений. Часть пшеничных волос была заплетена в тугие косы по виску. Легкая щетина делала его суровое лицо более мужественным и взрослым, а при виде знакомой перевязи на бедре, на губах Этны мелькнула слабая улыбка. Приятно знать, что он хотя бы смог вернуть себе оружие и запросто ходить с ним при Дворе.

Готовая к неприятному разговору и к чему угодно, но только не к тому, что Андерс быстро сократит между ними расстояние, сжимая ее в стальных объятиях, отчего она даже на миг перестала ощущать ногами пол, Этна издала удивленный звук. Такого она точно не ожидала. Объятия Андерса были такими крепкими и теплыми, что невольно вызывали улыбку. Она и сама обнимала воителя, чувствуя облегчение. Чувствуя, что все слова, которые должны были увидеть этот свет, теперь ни к чему. Андерс никогда не считал ее предательницей.

– Прости меня, Этна. – Горный воитель наконец со всей осторожностью и бережностью поставил Спящую на пол, сжимая большими ладонями ее плечи и смотря в глаза. В его взгляде Этна по-прежнему не улавливала ни малейшего намека на эмоции, но его действия были куда более красноречивее.

– Это я должна просить у тебя прощения, Андерс. Я не должна была лгать хотя бы тебе, но… я очень боялась того, что меня раскроют, – она тихо вздохнула, с сожалением смотря на суровое лицо друга, чувствуя облегчение от того, что все ее домыслы не имели под собой правдивого основания.

– Я не сержусь, – отозвался он, все также сжимая ее в своих руках. – Прости, во имя Гёдземы, прости меня. У меня не было иного варианта вытащить тебя оттуда. Я не мог рассказать ничего из-за Кая, он все время был рядом. Каждый раз. Он не очень-то доверял мне, но после того, как я ужасно обошелся с тобой… он поблагодарил меня за содействие.

– Ты не виноват. Но, признаюсь, в какой-то момент я и правда решила, что ты злишься и ненавидишь меня, – Этна тихо усмехнулась, качая головой. Андерс устроил слишком правдопободный спектакль. И если она купилась на его ужасные слова и унизительные действия, то Кай и подавно поверил в эту ложь.

– Я не могу ненавидеть тебя после того, какая дружба завязалась между нами, – он не улыбался, а голос звучал неизменно безэмоционально, но Этна нутром ощущала всю искренность сказанных слов. – Но ты должна довести начатое до конца. Исполнить пророчество, чтобы вернувшаяся Смерть положила конец его правлению. Без нее ты не справишься.

– Но как я это сделаю?

– У меня есть пара мыслей на этот счет…

Гребанная кукла в его умелых руках. Трудно ли ей было дышать из-за слишком тугого корсета или волнения? Она не понимала. Даже лиц людей почти не видела. А ведь они все стояли перед ней. Только руку протяни. Стояли, готовые склонить колени. Пред новыми правителями Форланда. Где-то в этой толпе затерялись северяне, которых она считала своей семьёй, но их лиц Этна не видела сейчас, хотя была уверена, что они пришли.

План Андерса был до невозможности странным. Конечно, она не убирала из расчета вероятность того, что все получится, но никто не мог гарантировать им полноценного успеха. Кто знает, как поведет себя Кай? Его действия были непредсказуемыми и безумными. Одна Мать знает, что творится в его голове. Но попытаться стоило. Разумеется, стоило. Особенно теперь, когда Этна вновь была не одинока. Присутствие Андерса дарило не только надежду, но и уверенность. Она попытается исполнить свое предназначение.

Она вместе с Каем стояла на специально возведенном постаменте, на огромной площади перед замком. Людей было так много, казалось, они заполонили все пространство вокруг, не спуская глаз со своих новых правителей. Этна провела пальцами по пышному подолу своего красного платья, расшитого оранжевыми и желтыми языками пламени. Лиф был украшен драгоценными камнями, мерцающими и переливающимися в лучах трех светил. Шлейф, тянущийся позади, добавлял платью роскоши. Поразительно, как такое дорогое платье смогли пошить в такие короткие сроки. Кай, стоящий угнетающей тенью рядом, был облачен в одежды цвета грозового моря, расшитые узором из более светлых нитей, напоминающих далекие волны. Цвета нарядов – символ их силы, не объединенной, но почти равной. Его лицо выглядело почти что нормальм – след от ожога скрыли пудрой, которой пользовалась Меланта. Она не помогла полностью сделать лицо русала гладким, но зато теперь след от чужой ладони на коже уже не так бросался в глаза.

Изгнанник начал произносить свою псевдо-величественную речь. Спящая стояла рядом, не сводя глаз с Андерса, что был в самом первом ряду. Он не выглядел особенно примечательно этим утром, но она знала, что на нем висит его перевязь с мечом, а в голенище сапога спрятан короткий кинжал. Рядом с ним стояла невысокая девушка, чьи каштановые волосы были собраны в хвост, а синие глаза были подведены чем-то серым. За спиной Гвиневры висел ее неизменный лук и колчан со стрелами. Воительница выглядела невозмутимой, стоя рядом со своим другом. Ее присутствие приободряло, заставляя помнить о том, что она должна сражаться вместо позорного и смиренного бегства. Пусть в руках Этны не было меча, зато было жаркое пламя, способное сжечь до тла что угодно по ее приказу.

Речь не была длинной и изнурительной и совсем скоро на площади вновь воцарилась благословенная тишина. Чуть подаль ото всех стояли Древние Девы, приглашенные узреть смену власти. Стоило русалу замолчать, как от Драмэйд отделилась Целеста. Ее волосы цвета выцветшего жемчуга были распущены, но не скрывали на лице въевшихся в кожу странных и древних символов. Серо-белые глаза без радужки и зрачка, казалось, смотрели сразу на всех и на ни кого. От нее веяло ужасом и холодом. Дева неспешно поднималась на постамент, пока слуга, семенивший позади, старался держаться на максимально возможном от нее отдалении.

– Ваши Величества, – голос похожий на шелест деревьев в плохую погоду пробирал до костей. Она не склонила головы перед ними, то ли пренебрегая правилами, то ли так выказывая свое несогласие со всем, что происходило. Хотя, может она просто вела себя как любая сварливая старуха? В конце концов, ей она отчасти и являлась, несмотря на противоестественную молодость тела.

Этна постаралась смотреть в бездонные глаза Драмэйды, вспоминая, как та не ответила на вопрос о родителях в их первую встречу. Вспоминая, как допустила ее на Отбор, хотя у Спящей даже души нет. Дева Целеста все знала, с самого начала знала, однако, позволила случится всему произошедшему. Намеренно позволила всему этому произойти. Этна была уверена, что у Древней Девы и ее сестер были на то причины, однако, от этого легче не становилось.

– Колени склони, Спящая в огне. Прими сею корону, символ благословенного правления твоего. Да будет рука тверда твоя, а помыслы – чисты.

Этна встала на колени, склоняя голову, слыша, как по площади разносится шелест ее кровавого платья. Она успела рассмотреть диадему, предназначенную ей и изготовленную специально для нее. Золотой обруч, к середине которого, будто языки жгучего пламени, поднимались драгоценные камни самых разнообразных красных оттенков. Она ощутила, как холодные руки Девы Целесты аккуратно водрузили диадему на голову. Прикоснувшись тремя пальцами ко лбу, Спящая тихо проговорила:

– Во имя Жизни, во имя Смерти, во имя Форланда.

После она поднялась на ноги, поправляя полы платья. Королева без власти. Королева, нарушившая священный порядок Жизни и Смерти. Хорошо, что это не продлится долго. Этна скользнула взглядом по толпе, не замечая Гвиневру и Андерса, растворившихся среди людей, будто их и никогда не было на этой площади.

– Колени склони, Справедливый. Прими сею корону, символ благословенного правления твоего. Да будет рука тверда твоя, а помыслы – чисты.

Настала очередь Кая, чьи помыслы никогда не были чисты. И как он только смог получить благословение у Драмэйд? Наверняка использовал свою силу и иллюзии, чтобы попасть ко Двору. Он встал на колени перед Древней Девой. Та забрала с бархатной подушечки золотую корону, увенчаную темно-синими драгоценными камнями, под которыми блестели маленькие жемчужины. Целеста надела на голову русала корону, тот прикоснулся тремя пальцами ко лбу, насмешливо проговаривая «Во имя Жизни, во имя Смерти, во имя Форланда» и почти что поднимаясь на ноги, готовый продолжать коронацию. Вот только одна воительница не была готова к этому.

Стрела, со свистом выпущенная Гвиневрой, пронзила плечо Изгнанника, заставив того пошатнутся и удивленно шикнуть от внезапной боли. По толпе прокатилась волна удивления, а воительница, примостившаяся на постаменте фонтана, изображавшего покравителей Юга, выпустила в Кая еще одну стрелу, которая вошла аккурат в оперение первой, пронзая ее надвое и заставляя острие первой насквозь пробить чужое плечо. Кай коротко вскрикнул, касаясь раны, откуда уже сочилась алая кровь. В это же мгновение он выругался, глядя на свою ладонь, прибитую третей стрелой к плечу сразу под раной от первых двух. Пытаясь совладать с собой и болью, спонтанно обрушившейся на него, русал совсем не заметил, как слуга и Дева Целеста покинули постамент, а вместо них там стоял Андерс, вооруженный своим тяжелым мечом. Он был готов обрушить его на русала, правда, не в смертельном ударе – Изгнанник нужен был Спящей живым, чтобы свершить то, что было предначертано.

Вот только воитель так и остался стоять со своим оружием. Кай, не отрываясь, смотрел на Этну, объятый своим ярким ореолом иллюзии. Он был повернут вполоборота к Андерсу и потому смог вовремя остановить того от ненужного поступка. Левая рука русала повисла плетью, правая была прибита к плечу, а самого его била дрожь, но он будто и не обращал внимания на такие мелочи. Хотя Этна была уверена – будь она на его месте, то как минимум уже разоралась бы от жгучей боли, а как максимум просто потеряла бы сознание. Как долго он изнашивал себя болью, что теперь почти не обращал на нее внимания, так еще и мог использовать свою силу?

– И что это значит? – проговорил он низким голосом, обращаясь к Этне. Та молчала, не без ужаса поглядывая на воителя, застывшего не хуже статуи. В его глазах и без того всегда была пустота и, если бы не иллюзия, сложно было бы понять, что он находится во власти Изгнанника.

– Не я напала на тебя, – покачала головой Спящая, отчаянно пытаясь придумать, как помочь Андерсу. Благо, Гвиневра успела скрыться и не попасть под запал чужой злости. Все пошло не по плану. Воительница, выпустив стрелы в Кая, отвлекла его от Андерса, пробравшегося к постаменту. А дальше он должен был оглушить Изгнанника, чтобы того можно было обездвижить и лишить зрения. И уж после этого Этна бы показала ему свою силу. Она бы заставила молить Кая о смерти. Это звучало жестоко и выглядело слишком мрачно в ее голове, но был ли русал милостив к ней, когда запер в темнице, лишая всего на много дней? Отнюдь.

– Как жаль, что ты предал мое доверие, Андерс. А ведь я только поверил в то, что мы могли бы быть друзьями, – Кай покачал головой, поворачиваясь к воителю лицом. Свет из глаз стал ярче, ровно, как и все свечение, окутывающее его.

В один миг воитель пришел в движение, обрушивая свой меч на себя. Заточенное блестящее острие с легкостью пронзило наскозь его тело, будто столовый нож масло. А сам он закричал, содрогаясь всем телом, когда руки против воли стали прокручивать в животе меч. Затем он вынул его, нанося новую сквозную рану, из которой вместе с его хриплым криком вырвалась кровь, капающая на гладкие доски под ногами. Кровь была так похожа на ее платье.