Прикосновение горца

Цирцен не был удивлен, когда взлет ордена оказался причиной его падения. Он предвидел это, но ничего не мог поделать: противостоять политике Папы и короля было не по силам даже ему.

Цирцен хорошо помнил, как почти двенадцать лет назад богатство ордена тамплиеров привлекло к себе внимание французского короля Филиппа Красивого[9 - Филипп IV Красивый (1268– 1314) – французский король с 1285 г. Расширил территорию Франции, поставил папство в зависимость от французских королей.], жаждавшего пополнить свою казну. В 1305 году Филипп оклеветал орден, убедив Папу Климента V, что тамплиеры не только не защищают святую церковь, но и пытаются погубить ее.

Филипп начал настоящую травлю рыцарей ордена, обвинив их в ереси и святотатстве. В 1307 году Папа дал королю право, которое тот так желал заполучить – схватить всех тамплиеров, находящихся на территории Франции, конфисковать их имущество и провести дознание. И тогда-то начался этот неправедный позорный суд над тамплиерами.

Цирцен рассеянно взъерошил рукой волосы и нахмурился. Рыцарей бросали в темницы, пытали и добивались признаний в любых грехах, на выбор Филиппа. Еще больше тамплиеров сожгли на кострах. На суде рыцарям было отказано в защите, они не имели права знать ни имен обвинителей, ни свидетелей. Так называемый суд оказался просто охотой на ведьм, целью которого было прибрать к рукам богатство ордена.

И вдобавок ко всему Папа еще издал указ, по которому орден тамплиеров объявлялся вне закона. Те немногие рыцари, которым удалось избежать костра или тюрьмы, стали изгоями, без дома и без родины.

Когда Цирцен понял, что падение ордена неизбежно, он поспешил к Роберту Брюсу и, с его одобрения, сообщил тамплиерам, что им будут рады на земле Шотландии. Роберт предоставил им убежище, а взамен монахи-воины, искушенные в воинском деле, помогали ему в борьбе против Англии.

Тамплиеры были прекрасными воинами, они отлично владели оружием и тактикой боя. Для Шотландии их помощь была неоценима. За последние годы Цирцен, опять же при полной поддержке Брюса, постепенно вводил тамплиеров на командные должности в шотландском войске. И шотландцы воевали все лучше, овладевая хитростями военной стратегии, и начали одерживать победы в небольших сражениях.

Цирцен понимал, что если сейчас он оступится и сделает что-то такое, что оттолкнет тамплиеров, то десять последних лет можно смело перечеркнуть, а заодно и забыть о свободной Шотландии.

Лиза понятия не имела, сколько часов она просидела на полу, но она успела убедиться, что во сне время не тянется так долго. Опершись руками о пол, Лиза несколько минут разглядывала широкие плоские камни. Холодные. Жесткие. Сухие. И слишком осязаемые для сновидения.

Она поднялась и оглядела большую комнату, освещенную толстыми оплывшими свечами. Стены, сложенные из массивных каменных глыб, кое-где были украшены гобеленами. Огромная кровать в центре, несколько открытых сундуков с одеждой. Обстановка была явно спартанская. Только пылающий камин несколько смягчал суровую аскетичную комнату. Женским присутствием здесь и не пахло.

Остановившись у бочки с водой, Лиза опустила туда руку. Теплая. Еще одно доказательство реальности происходящего.

Она подошла к огню, и ей действительно стало тепло. Лиза смотрела на пламя, удивляясь, почему возле него так жарко, а в комнате холодно. Похоже, камин был единственным источником тепла в доме. Чтобы убедиться в своей правоте, она обошла всю комнату, но не нашла ничего похожего на отопительную систему. Никаких батарей или труб. Даже ни одной розетки. Телефона тоже нет. И туалета. Как Лиза и предполагала, дверь была сделана из прочного дуба.

Убеждая себя в том, что она просто плохо искала, Лиза прошла вдоль комнаты еще раз, касаясь кончиками пальцев стен и гобеленов. Один из гобеленов вдруг отодвинулся от се прикосновения, и, отдернув его в сторону, Лиза застыла, пораженная видом, открывшимся из окна. Она испытала шок, который причинил ей такую боль, словно ее ударили в живот.

Перед Лизой, в ночной мгле, расстилался дикий пейзаж средневековья.

Лиза находилась на высоте пятнадцати метров, в каменном замке, окруженном бушующим морем. Волны яростно обрушивались на скалу, разбиваясь белой пеной, которую подхватывал ветер, смешивая ее с легкой дымкой, висевшей над океаном. По мощеным дорожкам ходили каюте-то люди с факелами, перемещаясь между замком и постройками поменьше. Волчий вой вдалеке смешивался со звуками волынки. Ночное небо, усыпанное алмазами звезд, черно-синей громадой тяжело нависало над бушующим морем, тускло освещенным узким серпом месяца. В Цинциннати Лиза никогда не видела ничего подобного. Смог и неоновые огни большого города не позволяли видеть такую красоту. Вид из окна был просто потрясающий, почти сказочный. Свежий ветер с моря пытался вырвать гобелен у нее из рук. Лиза выпустила его, словно обожглась, и гобелен милосердно закрыл это потрясающее, но совершенно неожиданное зрелище. К несчастью, гобелен оказался прямо перед глазами Лизы, и она смогла четко рассмотреть его. Воин на коне стремительно мчался в бой, а другие воины в испачканных кровью пледах приветствовали его. В углу в красной рамке была дата, от которой у нее закружилась голова – 1314.

Лиза подошла к постели и едва не рухнула на нее, совершенно обессилев от череды невероятных событий.

Отбросив одеяло, она застыла, ощутив запах, который, казалось, исходил от простыней. Это был его запах – запах специй, опасности, мужчины...

Следующие полчаса Лиза продолжала изучать покои, и отчаяние охватывало ее все сильнее. Все было настоящим, – камни холодные, огонь горячий. И пронзительные звуки волынки за стенами внизу. Она рассеянно провела рукой по шее, и на ее пальцах остались следы от засохшей крови.

Теперь она понимала, что лучше бы ей не трогать той фляги. Хоть это и противоречит здравому смыслу, но она явно не в Цинциннати и не в двадцать первом веке. Последняя надежда на то, что это все-таки сон, растаяла как дым.

«Дай мне флягу», – потребовал он. «Ты видишь ее? Фляга тоже часть сна?» – спросила она.

Она тогда очень удивилась. Но сейчас, обдумывая ситуацию, Лиза поняла, что он видел флягу, потому что она не была частью сна. Она была частью реальности, его реальности, в которой теперь очутилась и сама Лиза. Может, именно фляга каким-то образом перенесла ее к человеку, который явно имел на эту флягу какие-то права. И если так, то неужели она действительно в четырнадцатом веке?

Бледнея от страха, Лиза складывала кусочки головоломки. Странная одежда второго человека, удивление при виде ее собственной одежды, словно здесь такой не носят, деревянная бочка для купания, незнакомый язык, на котором мужчина с ней заговорил, гобелены...

Все это указывало на невозможное.

Тогда она постаралась взглянуть на это глазами музейного работника. Именно так должны были выглядеть покои в средневековом замке. Логика безжалостно указывала на реальность происходящего.

Лиза попыталась успокоиться. Значит, она в средневековой Шотландии, а ее мама осталась в будущем, за семьсот лет отсюда. Мысль о том, что мама одна и никто ей не поможет, показалась Лизе невыносимой.

«Если я действительно оказалась в прошлом, то надо найти способ вернуться домой», – решила она. Но как?

А если прикоснуться к фляге еще раз? Она обдумывала эту возможность, когда за дверью послышались шаги. Лиза быстро метнулась к двери и прислушалась.

– Думаешь, он сделает это? – гулким эхом отозвался голос в коридоре за дверью.

Последовала долгая пауза, не менее гулкая, чем эхо, и второй голос ответил:

– Думаю, да. Он серьезно относится к клятве и знает, что эта женщина должна умереть. Ничто не должно помешать нам добиться своей цели, Дункан. Данотар надо удержать любой ценой, ублюдка Эдуарда разбить, данную клятву исполнить. Он убьет ее, поверь.

Когда шаги стихли, Лиза прижалась спиной к двери. Она не сомневалась, о какой женщине шла речь.

Данотар? Эдуард? Господи, она не только перенеслась в прошлое, а еще и угодила в осиное гнездо – прямо во времена Храброго Сердца![10 - Храброе Сердце – прозвище Уильяма Уоллеса (ок. 1270—1305), национального героя Шотландии в борьбе за независимость от Англии.]

Глава 4

Была уже поздняя ночь, когда Цирцен вернулся в свои покои. Чуть приоткрыв дверь, он увидел, что комната погружена во мрак. Только тонкий луч месяца пробивался из-за гобелена. Наверное, она спит. Что ж, может, это и к лучшему. Он быстро покончит с этим.

Но едва он вошел в комнату, как потерял равновесие и грохнулся на пол. С его губ сорвались проклятия – пол был усыпан черепками разбитой глиняной посуды. Едва Цирцен сообразил, что упал, запутавшись в хитро натянутой веревке, как его ударили по голове глиняной миской.

– Во имя Дагды, девушка! – взревел он, перевернувшись на бок и схватившись за голову. – Ты что, хочешь убить меня?

– Конечно, хочу, – прошипела Лиза.

Цирцен не видел ничего, кроме неясной тени, когда она, к его удивлению, больно врезала ему ногой в самую чувствительную часть его тела – ту, к которой женщины обычно прикасаются куда нежнее.

Девушка, словно испуганная лань, перепрыгнула через него и бросилась к открытой двери.

Привычным усилием воли Цирцен заставил себя забыть о боли и молниеносным движением успел схватить ее за лодыжку.

– Если ты выйдешь из этой комнаты, – тебе конец, – мрачно сказал он. – Мои люди убьют тебя, как только увидят.

– Какая разница? Ты ведь тоже собираешься меня убить! – крикнула она. – Пусти!

Цирцен, не поднимаясь, захлопнул ногой дверь и дернул Лизу за лодыжку так, что она потеряла равновесие и повалилась на него. Цирцен притянул ее к себе, стараясь успокоить, но она дралась, как дикая кошка – зубами, ногтями и даже глиняными черепками, валявшимися на полу. Он прекрасно понимал, что у него было несомненное физическое превосходство, поэтому просто удерживал ее, пытаясь не причинить боли, чтобы она не поранила саму себя. Если кто-то и поранит эту девушку, то это будет только он.

У нее на запястье Цирцен нащупал какой-то металлический предмет. Через мгновение предмет оказался в его руке, и Цирцен сунул его в спорран, чтобы рассмотреть позже – это могло помочь установить ее личность.

Потом он перестал удерживать девушку, а просто навалился на нее всем своим весом, понимая, что ей нечем будет дышать.

– Я сильнее тебя, девушка. Заканчивай эту битву и не глупи.

– И позволить тебе убить меня?! Никогда! Я слышала разговор твоих людей! – задыхаясь от тяжести его массивного тела, пропыхтела Лиза.

Цирцен нахмурился. Так вот почему она устроила ему ловушку! Она, должно быть, слышала беседу Галана и Дункана, возвращавшихся в свои комнаты, а они, очевидно, говорили что-то об убийстве. Надо объяснить этим двоим основные правила секретности и посоветовать им общаться друг с другом на гэльском, если уж так хочется поболтать в коридорах замка.

Цирцен на секунду отвлекся, восхищаясь изобретательностью девушки, и Лиза немедленно воспользовалась этим, боднув его головой в подбородок. И это было очень больно! Он как следует встряхнул ее и был удивлен, что она не только не вскрикнула, а наоборот, по-прежнему пыталась достать его головой. Она явно не собиралась сдаваться, пока не потеряет сознание или не задохнется. Поскольку единственной не занятой борьбой частью тела была его голова, Цирцен инстинктивно сделал первое, что пришло ему на ум. Он поцеловал девушку, сообразив, что в этом положении головой не пободаешься. По опыту он знал, что в схватке главное лишить противника пространства для маневра.

Мысленно поздравляя себя с удачной тактикой, Цирцен не мог не признать, что получил от поцелуя удовольствие, потому что хотел этого с того момента, как она появилась в его замке. Кстати, это было еще одним нарушением его правил. Физическая близость с этой женщиной могла изменить его мировоззрение. Он чувствовал все ее тело, словно они оба были без одежды, а ее остроумная засада возбудила его еще сильнее, чем ее красота.