Ни слова больше!

Глава 7. Трипп

Среда, шесть утра. Я еле глаза продрал, голова трещит, душа просит одного: снова уснуть. Усилием воли заставляю себя откинуть одеяло и выползти из кровати. Больше бега я ненавижу только состояние, когда не бегаю.

Быстро одеваюсь, выдираю телефон из зарядки и шарю по комоду в поисках наушников. Безуспешно. Их нет ни на письменном столе, ни под ним. Хватаю кроссовки и бегу в гостиную по ворсистому зеленому ковру. У нас двухэтажный дом, который отец унаследовал от своих родителей и который после семидесятых не ремонтировался. Перед тем как уйти, мать сорвала аляповатые обои в цветочек и выкрасила стены в темные тона. До сих пор помню, как она стоит посередине столовой: в руке щетка, взгляд скользит по не оправдавшим надежд стенам.

«И так не лучше», – заключает она.

Я уже тогда понимал, что речь не о стенах.

До ковролина дело, слава богу, не дошло. Он страшный, но теплоизолирующий, что особенно важно, когда термостат дальше восемнадцати градусов не поворачивается.

На подходе к кухне замедляю шаг и зеваю так, что трещит челюсть. В нос ударяет запах горелого кофе, которого быть не должно, ведь я единственный, кто…

– Уже встал? – доносится из кухни.

От неожиданности я роняю телефон. Он ударяет по пальцу ноги, и я наклоняюсь, корчась от боли.

– Черт, пап, напугал! Что ты тут делаешь?

На отце футболка с надписью «Peacked in High School»[1], подаренная в шутку одним из его дружков. Наверное, тот факт, что он ее до сих пор носит, достоин уважения. В моем возрасте папа был местной звездой футбола – играл достаточно хорошо, чтобы стать гордостью школы, но не настолько, чтобы его потом взяли в футбольный клуб.

Папа ерошит густые волосы с сединой, отпивает кофе.

– Я тут живу, забыл?

Замечаю провод от наушников под связкой ключей на столе. Она у отца огромная – из-за кучи разных висюлек, которые он зовет амулетами. В детстве я любил их успокаивающий перезвон. Плюс тогда еще верил в удачу, не то что сейчас. Вытаскиваю наушники, стараясь не смотреть на амулеты.

– Ты чего так рано встал? – спрашиваю, ковыляя в кухню.

Папа работает ночным сторожем в городской больнице и возвращается домой под утро, за час до моего будильника. Днем он спит, поэтому видимся мы только вечерами.

– У меня скоро смена в «Сделай сам», – отвечает он зевая. – Смысла нет ложиться.

– Сразу после ночной в больнице? С какого перепуга?

Обычно отец работает в магазине хозтоваров по выходным специально, чтобы избежать подобных марафонов.

– Машине нужна новая коробка передач, – вздыхает он.

Так и живем. Отец вкалывает, хотя ни одна работа не приносит ни дохода, ни стабильности. Его увольнениям я уже счет потерял. Правда, надо отдать ему должное: он не опускает рук и в последний момент всегда где-нибудь что-нибудь да находит. С другой стороны, порядком надоело каждый месяц выбирать, какие из счетов оплатить.

Впрочем, мы на эту тему не разговариваем. Мы вообще о многом не говорим.

– Я побежал, – бросаю, на ходу вставляя в уши наушники. – Пока.

Ответ отца тонет в первых аккордах Rage Against the Machine, я натягиваю на голову капюшон и толкаю дверь.

Ноги сами несут меня по знакомому маршруту – вниз по нашей улице, полмили до городской школы Стерджиса, где учился отец, – и выводят налево, на Мэйн-стрит. Это лучшая часть города. Здесь полно старых викторианских домов, которые, даже обшарпанные, смотрятся классно. После поворота я неизменно увеличиваю темп, пока в конце улицы не достигаю предела, на котором могу продолжать бег, не испытывая сильного дискомфорта. Мышцы наливаются, они приятно напряжены, эндорфины текут по венам и наполняют тело пьянящим ощущением счастья.

Ради этого я бегаю. Ничто не дает мне того же ощущения.

В этот час на Мэйн-стрит все закрыто, даже «Луч света». Вокруг тихо и безлюдно. Я подбегаю к переходу и боковым зрением замечаю приближающуюся слева машину. Не сбавляю скорости, зная, что водитель обязан уступить дорогу. Однако тот давит на газ и проносится по зебре прямо у меня перед носом.

– Козел, – цежу я сквозь зубы, отпрыгивая на тротуар.

Внезапно меня как током пробивает. Я мельком успеваю засечь водителя и не верю своим глазам. Нет, показалось. На незнакомом мне седане неопределенного серого цвета номер Нью-Джерси.

Быть не может.

Я бегу дальше и заворачиваю на Проспект-Хилл. Преодолеваю подъем; сердце учащенно бьется, легкие начинает жечь. В ушах грохочет музыка, подгоняя вперед, несмотря на то что все во мне сопротивляется. Песню прерывает сигнал сообщения на телефоне.

Не в моих правилах отвлекаться во время самой напряженной части пробежки. Только из-за видения в серой машине не могу удержаться – больше в такую рань писать некому. Резко останавливаюсь, пытаюсь отдышаться и готовлю себя к тому, что сейчас увижу.

Сообщение на экране оказывается намного страшнее, чем я предполагал. Отправлено с неизвестного номера и содержит одно лишь слово: «Убийца».

Глава 8. Трипп

– Что за свинство? – возмущается за обедом Шарлотта, угрожающе размахивая телефоном. – Какой кретин так забавляется?

– Да брось ты, тупая шутка. – Шейн откидывается на спинку стула и кладет руку подруге на плечо. Та слишком потрясена и на него даже не реагирует. – Просто из-за бузы с портретом у людей крыша поехала.

– Тогда пусть хотя бы определятся, на кого нападать, – зло шипит Шарлотта, – на мистера Ларкина или на нас! Тут одно из двух – либо мы убийцы, либо он подонок, так ведь?

– Не ищи в этом логику, – говорю я как можно беззаботнее. Знай она, насколько то сообщение выбило меня из колеи, у нее совсем бы крышу снесло. Правда, известие о том, что они оба получили такие же, меня немного успокоило. Как-то приятнее быть не единственной мишенью.

– Ненавижу голословные обвинения. – Шарлотта швыряет телефон на стол и скрещивает руки на груди. – С меня хватит. – Мы с Шейном непонимающе хлопаем глазами, и она раздраженно добавляет: – Забыли? Деньги на поездку в Нью-Йорк? Меня обозвали воровкой!

– Да никто ж не поверил, – успокаивает Шейн.

Шарлотта явно настроена спорить, так что я быстро меняю тему:

– Интересно, а откуда у отправителя наши номера?

Шейн пожимает плечами.

– Школьная картотека? Все телефонные номера в секретариате. Ничего сложного.

– Значит, кто-то из школы. – Шарлотта щурится и обводит взглядом столовую. – Не иначе как плебс.

– Да ладно тебе. Не накручивай, – говорю.

Меня коробит от слова «плебс». И не только потому, что термин принадлежит Колину Джеффрису, который живет на соседней улице в Стерджисе. Если в Сент-Амброузе и есть плебс, то это я. Шейн и Шарлотта так не думают, потому что никогда не бывали у нас дома. Всякий раз, когда мы куда-то едем вместе, я договариваюсь с ними у школы. Когда мы в восьмом классе сдружились, я как придурок постеснялся показать им, где живу. С тех пор так и повелось.

Глупо, конечно. И немного странно, что друзья сами никогда не настаивали.

– Так, ребят, замяли, – шепчет Шейн, когда к столу начинает подсаживаться народ.

Рядом со мной ставит поднос Абби Лью и уже наполовину садится, как вдруг с досадой выпрямляется:

– Вот черт, забыла взять напиток. Кому-то еще захватить?

– Можешь принести мне другое яблоко? – просит Шарлотта, брезгливо косясь на лежащее перед ней. – На моем вмятина.

Яблоко совершенно ровное, только эта принцесса на горошине где угодно найдет изъян.

– Без проблем, – говорит Абби, накручивая на палец блестящие собранные в хвостик волосы. – А тебе, Трипп?

– Мне не надо, спасибо.

Шарлотта провожает Абби взглядом, затем хитро косится на меня:

– Ты ей нравишься.

– Ага, – усмехаюсь я. – Ты так про всех говоришь.

– А я виновата, что девчонки на тебя западают? – Шарлотта откидывает волосы за плечо, всем видом показывая: «Кроме меня». Похоже, от сообщения про «убийцу» она на время отвлеклась. – Кстати, пора бы уж обзавестись подругой, сколько можно грустить в одиночестве?

– Нафиг ему подруга? – встревает Шейн и тут же замирает под суровым взглядом Шарлотты. – В смысле, пусть делает что хочет. Ты же знаешь, Триппу стоит только пальцем поманить.

– Не будь дикарем, – фыркает Шарлотта, обводя глазами соседние столы. В какой-то момент ее лицо принимает задумчивое выражение. – Гм… Бринн Галлахер похорошела, ты не находишь?

Пропускаю вопрос мимо ушей. Странно: Шарлотта вроде бы самая красивая девочка в школе, а попробуй понять почему. То есть выглядит она, конечно, круто, но лично я затрудняюсь выделить что-то особенное. Другое дело Бринн, в ней все особенное: зеленые глаза, рассыпанные по лицу веснушки, волосы цвета бронзы… Вовремя одергиваю себя и громко сообщаю:

– Вот и Абби с твоим яблоком.

Шарлотта с улыбкой принимает подношение. Покрутив яблоко в руках, она надувает губы и кладет его рядом с первым.

– На этом тоже вмятина. Все равно спасибо.

Не могу ручаться за то, что бормочет себе под нос Шейн, но очень похоже на «ни хрена не угодишь».

После уроков я иду в оранжерею Сент-Амброуза и встаю в конец очереди из малознакомых детей, ожидающих мисс Келсо. Регина может и уволить, если я не запишусь в этот долбаный комитет по устройству мемориального сада.

Общаться мне тут не с кем, так что стою и прокручиваю телефон. Слово «убийца» так и не удалил – надеюсь обнаружить какой-нибудь намек на личность отправителя? Хотя бесполезно, номер скрытый. Только собираюсь стереть сообщение, как на экране всплывает другое, на этот раз со знакомого номера.

Лиза-Мари: «Все еще бегаешь по утрам, Трей?»

На мгновение закрываю глаза. Трей. Матери зачем-то понадобилось выдумать для меня свое, особенное прозвище. Значит, я утром не ошибся насчет водителя серого седана. День с каждой минутой становится радужнее.

Новое сообщение снова обращает мое внимание на экран телефона.

«Выпьем кофе после школы? Я засекла симпатичную кафешку на Мэйн-стрит».

То есть кофейню, где я работаю? Почти напечатав ответ, передумываю и стираю. Матери наверняка по барабану, где я работаю. И потом, я вовсе не обязан отвечать каждый раз, когда ей вздумается прошвырнуться по улицам Стерджиса. Ей ведь не пришло в голову предупредить меня о приезде, как поступают нормальные люди. Лиза-Мари считает, что таким образом привносит яркую искру в тусклую жизнь, которую оставила позади.

Меня же от ее выходок реально тошнит.

– Всем здравствуйте! Простите, задержалась. – В оранжерею вбегает запыхавшаяся мисс Келсо с кучей папок в руках; за ней – еще несколько учеников. – Как вас много! Спасибо, что решили принять участие в таком важном проекте.

Она открывает верхнюю папку, достает стопку скрепленных бумаг и протягивает ближайшему ученику:

– Берем по одному и передаем дальше. Я набросала план работ, как я его себе представляю, но буду рада любым предложениям. – Тут ее взгляд останавливается на мне, и лицо проясняется. – Трипп, ты все-таки пришел! Очень рада, что ты с нами.

– А как же иначе, – бормочу я, прячу голову в плечи и беру распечатку. Ни на кого не глядя, передаю стопку дальше. Меня уже достали любопытные взгляды в своей адрес – разумеется, ученик, нашедший мистера Ларкина…

– Думаю действовать поэтапно, – продолжает мисс Келсо. – Сначала составим план: какие растения посадить, может, скамейки поставить или мемориальную доску. В пределах бюджета, разумеется. После этого…

В оранжерее жарко, я расстегиваю молнию на куртке и озираюсь по сторонам. По-моему, зелени перебор. Мне не по себе в окружении растительности с того самого дня в лесу.

Стоп. Об этом не думать.

Обычно, едва воспоминания всплывают на поверхность, я заталкиваю их обратно. Сегодня трюк не срабатывает – то ли из-за духоты, то ли из-за буйных зарослей мысли не слушаются. На мгновение реальность пропадает; вокруг меня деревья со скрюченными стволами, они тянут ко мне ветки, заслоняя солнце. Я слышу крик, мысли разбегаются, а мне необходимо сосредоточиться.

– Трипп?

Моргаю, и зрение постепенно возвращается. Мисс Келсо смотрит на меня в упор, значит, и все остальные тоже.

– Что скажешь? – спрашивает она. – Ты не против возглавить подкомитет?

Черт. Какой подкомитет? Во что я влип? Надо срочно смириться с тем, что грант Кендрика достанется не мне, а Мартине Зилински, делать ноги из этого зеленого ада и держаться от него подальше. Проблема только в Регине – она меня либо уволит, либо убьет. Скорее всего, и то и другое.

– Не против, – бурчу я, упирая взгляд в бумаги. Буквы пляшут перед глазами, я не могу прочесть ни слова.

– Прекрасно, – заключает мисс Келсо. – Из вас получится отличная команда.

Команда? Завуч улыбается кому-то слева от меня – кому я только что передал бумаги. Поворачиваю голову и упираюсь в зеленые глаза Бринн Галлахер.

– Привет, напарник, – говорит она.

Глава 9. Бринн

– Бринн, вопрос: сколько убийств числится за Патти Ларуссо?

– Э-э. – Отрываю глаза от таблицы на экране. В дверном проеме – помощница продюсера «Мотива» Линдзи Белл в выжидающей позе. – Патти проходила по трем преступлениям, одно из которых сочли самоубийством. Так что формально два.

Идет третья неделя стажировки, и пока что я прихожу «когда смогу», как выражается Линдзи. Она моя непосредственная начальница, большую часть времени я провожу в так называемой Яме – помещении без окон, где за длинным столом сидят с десяток ассистентов с ноутбуками. Я занимаюсь мелочовкой вроде составления каталога серийных убийц женского пола.

Линдзи качает головой, пепельные кудряшки подпрыгивают вокруг ее веснушчатого лица. Ей около тридцати. Одевается, будто только что с занятий йогой для богачей, на которые принято приходить в лучших украшениях. Она закатывает рукава облегающего топа с запахом.

– Удаляй ее. Двух убийств для шоу мало.

– Нефиг бездельничать, Патти, – бормочет долговязый хипстер по имени Гедеон на соседнем стуле, пока я послушно удаляю Ларуссо из таблицы.

Линдзи пропускает его реплику мимо ушей и продолжает смотреть на меня:

– Еще я хотела поговорить о предстоящем круглом столе в Скарлетт.

Я уже немного освоилась с жаргоном «Мотива», а поначалу из слов Линдзи понимала от силы половину. Теперь я знаю, что круглый стол – это собрание продюсеров, на котором они обсуждают текущие серии, а Скарлетт – зал совещаний рядом с приемной. Здесь все переговорные названы по именам персонажей из детективной игры «Клуэдо».

«Избегай собраний в Мастарде, – предупредил меня Гедеон в первый день стажировки. – Там жутко липкий стол, и никто не знает почему».

– Поговорить о круглом столе? – с готовностью разворачиваюсь от экрана.

Сегодняшнее собрание для меня решающее.

Я отдала Линдзи свой отчет по делу мистера Ларкина в первый же день стажировки и спустя пару дней получила ответ.

«Мне понравилось. В этом определенно что-то есть», – сказала она, вызвав во мне прилив гордости. А на прошлой неделе Линдзи предложила представить случай на следующем круглом столе.

Я поверить не могла своему счастью.

«Так «Мотив» согласен расследовать убийство мистера Ларкина?»

«Презентация ознакомительная, – терпеливо объяснила Линдзи. – Это всего лишь шанс закинуть новую идею, без гарантий».

«И вы уверены, что это стоит сделать мне?» – спросила я и немедленно пожалела о своем вопросе. Надо выглядеть уверенной, а не сомневающейся.

«А что такого? Идея-то твоя. – Она заговорщицки подмигнула: – В этот раз соберется мало народу, все в разъездах или в отпусках. Так что не дрейфь и считай это репетиционным прогоном в кругу друзей».

Сегодня Линдзи выглядит куда серьезнее.

– Обстановка обещает быть более формальной, чем я думала. На круглый стол приехал Рамон д’Артуро.

Ассистенты дружно ахают и перестают стучать по клавишам; я таращусь на Линдзи:

– Рамон д’Артуро?

– Новый босс. Назначен к нам из Эй-би-си пару месяцев назад. Его задача – продать шоу крупной платформе. – Понизив голос, Линдзи добавляет: – Рамон и Карли не особо ладят. Он только и твердит, что о «росте бренда», и, честно говоря, мыслит довольно консервативно. А еще обожает находить изъяны в историях. Так что сегодня, наверное, не лучший день для презентации по делу Уильяма Ларкина.

– Ой… – От мысли, что вся моя тщательная подготовка летит к чертям, становится дурно. – Может, все-таки не отменять? Немного критики мне только на пользу, правда?

Линдзи мрачнеет:

– Обычно стажеры в круглых столах не участвуют. Тебя пригласили только потому, что…

Сокрушенное выражение моего лица не дает ей договорить.

– Потому что надеялись, некому будет слушать? – заканчиваю за нее я.

– Пойми, это для твоего же блага, – говорит Линдзи. – Перед Рамоном даже у меня коленки подкашиваются, а я продюсер с пятилетним стажем.

– Мне все равно, – упрямо твержу я, хотя уверенности не чувствую.

– Знаешь, я спрошу Карли, – заключает Линдзи и удаляется по коридору, звеня браслетами.

Гедеон скорбно вздыхает:

– Был рад с тобой поработать, Бринн.

– Подумаешь! Что такого? Я просто ознакомлю их с идеей.

– Ох, нежное дитя лета. – Гедеон сокрушенно качает головой. – Рамон не нуждается в «ознакомлении». Ручаюсь: если Уильям Ларкин упомянут в повестке круглого стола, босс уже знает об этой истории больше тебя.

– Невозможно, – протестую. – Мистер Ларкин был моим классным руководителем.

– Повторюсь, – изрекает Гедеон, – был рад с тобой поработать.

– Да ну тебя.

Возвращаюсь к таблице с серийными убийцами женского пола, делая вид, что его слова меня нисколько не смутили.

Около половины пятого захожу в Скарлетт. Вокруг стола десять кожаных кресел, почти в каждом – по продюсеру вроде Линдзи. На обещанный «круг друзей» действительно мало похоже. Линдзи машет издалека, показывая на свободное место рядом с собой. Внутри все сжимается.

– Карли дала добро, – шепчет она, когда я подхожу ближе.

– Класс, – выдавливаю из себя и сажусь.

Путей к отступлению нет.

В эту минуту в комнату входит сама Карли. С ней высокий мужчина – волосы с проседью, очки в тонкой оправе. Даже на расстоянии видно, кто тут главный, причем без каких-либо усилий с его стороны. Карли ловит мой взгляд и одаривает мимолетной улыбкой, потом усаживается в кресло во главе стола. Мужчина занимает место рядом, разглаживая на груди галстук.

– Прошу внимания, – произносит Карли, и голоса мгновенно стихают. – Сегодня на наш круглый стол из Нью-Йорка прилетел Рамон, поприветствуем его! – Собравшиеся здороваются и аплодируют, мужчина слегка наклоняет голову. – Как всегда, мы услышим несколько новых, по-моему, очень многообещающих идей. – С этими словами Карли обводит глазами стол и останавливает взгляд на мне. – Думаю, все уже знают Бринн. Она проходит у нас стажировку и сегодня предложит нашему вниманию историю, к которой имеет самое непосредственное отношение. В данном случае жертва – ее бывший учитель. Бринн, ты готова познакомить нас с делом Уильяма Ларкина?

Серьезно? С места в карьер?

– Конечно, – говорю.

Открываю ноутбук и чувствую на себе взгляд Рамона поверх очков.

– Теперь и стажеры предлагают сюжеты? – спрашивает он низким, хорошо поставленным голосом.

Нервно сглатываю, а Карли произносит:

– У нас не иерархическая организация, Рамон. Идеи могут поступать от кого угодно, и лично я приветствую инициативу. Прошу, Бринн.

– Хорошо, – говорю. Десять секунд назад голос так не дрожал. «Расслабься, – приказываю себе. – Ты же тренировалась накануне». – Думаю, никто не представит Уильяма Ларкина лучше него самого.

Нажимаю клавишу, на экране оживает видео. Мой бывший учитель, в белой рубашке и неизменном лимонном галстуке, улыбается в камеру.

«Мне нравилось работать в школе Элиота, – говорит он, откидывая со лба прядь вьющихся темных волос. – Но Сент-Амброуз – это нечто особенное. Школа серьезно нацелена дать детям из всех слоев общества образование высочайшего класса».

Я останавливаю видео и говорю:

– Уильям Ларкин записал это интервью для кабельного телевидения Стерджиса в марте две тысячи восемнадцатого года. Месяцем позже, двенадцатого апреля, его нашли мертвым в лесу позади Сент-Амброуза.

Жму на кнопку, и на экране появляется коллаж из фотографий. Официальное фото мистера Ларкина из школьного архива, групповой снимок нашего восьмого класса и несколько других, где учитель помогает мистеру Соломону тащить тяжелый пакет с удобрениями, раскладывает чили по тарелкам во время благотворительного ужина в школе, обслуживает стенд на городской книжной ярмарке.

– Уильям Ларкин пользовался огромной популярностью, его любили все ученики без исключения. Он был…

– Неизвестно кем, – вставляет Рамон д’Артуро.

В зале наступает гробовая тишина. Я моментально краснею.

– Простите? – переспрашиваю. Пальцы инстинктивно тянутся к браслету, нащупывают знакомые подвески.

– Рамон, – сдержанно вступается Карли, – сейчас очередь Бринн.

– Извини, что перебил, – невозмутимо продолжает Рамон, – только мы теряем время. Давайте по существу.

Он встает, берет маркер и пишет на доске большими буквами прямо по застывшему лицу мистера Ларкина: «КОМУ ДО НЕГО ДЕЛО?»

У меня отвисает челюсть, а Карли говорит:

– Бринн как раз об этом и говорила.

– Она говорила о том, каким он был хорошим учителем, – уточняет Рамон. – И это замечательно. Только обычно в подобных случаях мы имеем дело с безутешной семьей, которая жаждет докопаться до правды. С родителями, которые могут рассказать о детских годах жертвы, с женой или подругой, которая лишилась любви всей жизни. Еще бывают братья или сестры, подозревающие никогда не нравящихся им приятелей, и прочее. А как обстоят дела с Ларкином? – Он пожимает плечами. – Труп опознал сосед по комнате. Местная газета поговорила с коллегами из школы. Такое впечатление, что у него и семьи-то нет.

– Минутку, – протестую я, – что значит нет?

Рамон хмурит бровь:

– Можете кого-то назвать?

– Я… – Не нахожу слов.

– Ваш учитель рассказывал что-нибудь о своей семье? – продолжает Рамон. – Или друзьях? О подружке, наконец?

Я судорожно роюсь в памяти под устремленными на меня взглядами. Наверняка он кого-то упоминал, только, как назло, ничего не приходит на ум. Мистер Ларкин всегда говорил о нас, и все воспринимали это как должное. Ведь заботиться об учениках было его прямой обязанностью. Даже готовясь к презентации, я ни на секунду не задумалась о его семье или друзьях, что теперь выглядело совершенно дилетантским упущением.

Черт, надо было послушаться Линдзи и отказаться, пока была возможность.

– Я не помню, – сдаюсь я.

– Неудивительно, – кивает Рамон. – Полиция Стерджиса не смогла найти ни одного родственника, и никто его не хватился. Похороны организовал персонал Сент-Амброуза. Как я уже сказал, Уильям Ларкин был неизвестно кем.

Не знаю, что больнее: то, что Рамон за пять минут показал мою несостоятельность как криминального журналиста или что он упорно называет мистера Ларкина неизвестно кем. Так и тянет оправдаться, заступиться то ли за него, то ли за себя.

Меня опережает Карли.

– Чем вам не детективный сюжет? – вворачивает она. – Почему у красивого, умного, молодого учителя, которого так любили ученики, на поверку не оказалось никаких связей?

– Какое нам дело? – отрезает Рамон. – «Мотив» привлекает зрителей историями, которые задевают за живое. Подумайте, сколько ресурсов мы угробим лишь на то, чтобы откопать хоть какую-нибудь информацию. Рекомендую бросить эту затею.

Я молчу, не в силах пошевелиться. Его слова как будто по новой заколачивают в гроб улыбающегося с экрана мистера Ларкина.