– А как ящерки – смогу я их возить на моем пароходе?
– Разумеется. Только… пожалуйста, никому о них ни слова. Люди подумают, что вы спятили… и я заодно с вами.
– А жемчуг вам можно оставить?
– Можно.
– Ja, только я должен выбрать две жемчужины покрасивее, надо послать их кое-кому.
– Кому?
– А таким двум редакторам, парень. Ja, черт подери, постой-ка!
– Что?
– Как их звали, черт подери?
Капитан ван Тох растерянно моргал своими лазурными глазами.
– Такая, брат, глупая у меня голова… Уже забыл, как звали этих двух boys…
5. Капитан И. ван Тох и его дрессированные ящерицы
– Провалиться мне на этом месте, – воскликнул человек на набережной в Марселе, – если это не Иенсен!
Швед Иенсен поднял глаза.
– Постой, – сказал он, – и помолчи, пока я тебя не узнаю.
Он прикрыл глаза рукой.
– «Чайка»? Нет. «Императрица Индии»? Нет. «Пернамбуко»? Нет. А, знаю! «Ванкувер». Лет пять тому назад на «Ванкувере», в пароходстве «Осака-лайн», Фриско. А зовут тебя Дингль, бродяга ты этакий, и ты ирландец.
Человек оскалил зубы и подсел к шведу.
– Right[48 - Правильно (англ.)], Иенсен. И, кроме того, пью любую водку, когда угощают. Ты где теперь?
Иенсен показал кивком:
– Крейсирую на линии Марсель-Сайгон. А ты?
– А я в отпуске, – похвастал Дингль, – еду домой посмотреть, сколько у меня прибавилось детей.
Иенсен глубокомысленно покачал головой.
– Значит, тебя опять выставили. Так? Пьянство в служебное время и тому подобное. Если бы ты, брат, посещал YMCA, как я…
Дингль ужаснулся.
– Здесь тоже есть YMCA?
– Да ведь сегодня суббота, – проворчал Иенсен. – А где ты плавал?
– На одном трампе, – уклончиво ответил Дингль. – Разные острова там, на юге.
– Капитан?
– Некий ван Тох. Голландец или что-то в этом роде.
Швед Иенсен задумался.
– Капитан ван Тох… Я с ним тоже плавал несколько лет тому назад. Судно – «Кандон-Бандунг». Рейс – от черта к дьяволу. Толстый, лысый и ругается даже по-малайски, чтобы крепче получалось. Знаю хорошо.
– Он уже тогда был такой сумасшедший?
Швед покачал головой.
– Старый Тох – all right[49 - Здесь: что надо (англ.)], братец.
– Возил он тогда уже с собой ящериц?
– Нет… – Иенсен стал припоминать: – Что-то я уже слышал об этом… в Сингапуре. Какой-то враль молол там языком на этот счет.
Ирландец слегка обиделся.
– Это совсем не вранье, Иенсен. Это святая истина насчет ящериц.
– Тот, в Сингапуре, тоже божился, что это правда, – проворчал швед. – И все же получил по рылу! – прибавил он с победоносным видом.
– Дай же я тебе расскажу, в чем тут дело, – упорствовал Дингль. – Уж кому знать, как не мне. Я эту мразь видел собственными глазами.
– Я тоже, – пробормотал Иенсен. – Почти совсем черные, рост – около метра шестидесяти, с хвостом, и ходят на двух ногах. Знаю.
– Отвратительные, – передернулся Дингль. – Все в бородавках, дружище! Матерь божия, я бы к ним не притронулся. Они, наверное, ядовитые!
– Почему? – буркнул швед. – Я, брат, служил как-то на судне, которое возило людей. И на верхней и на нижней палубе – везде люди. Женщины, и все такое прочее. И танцуют, и играют в карты… я там был кочегаром, понимаешь? Ну, а теперь скажи мне, олух, что ядовитее?
Дингль сплюнул.
– Если бы это были кайманы, я, брат, ничего бы не сказал. Я тоже как-то возил змей для зверинца – оттуда, из Банджермасина. Ну и воняли! Но ящерицы… Иенсен, уж слишком они странные звери. Днем-то еще ничего, днем все это сидит в таких бассейнах с водой; но ночью оно вылезает – топ-топ, топ-топ… Все судно ими кишмя кишит. И оно становится на задние ноги и поворачивает голову за тобой вслед… – Ирландец перекрестился. – Цыкает на человека – тс-тс-тс, как шлюхи в Гонконге. Прости меня, господи, только я думаю, что тут дело нечисто. Если бы не так туго было с работой, я бы там и часа не оставался, Иенсен. Ни единого часа.
– Ага, – сказал Иенсен. – Так вот почему ты возвращаешься к маменьке?
– Отчасти… Приходилось чертовски пить, чтобы вообще выдержать там, а ты сам знаешь, капитан насчет этого строг! Вот был тарарам, когда я одну из этих тварей пнул ногой. Ну да, пнул, да еще, брат, с каким удовольствием! Даже хребет перешиб. Ты бы посмотрел, что было со стариком! Посинел, схватил меня за горло и швырнул бы в воду, не окажись тут штурман Грегори. Знаешь его?
Швед кивнул головой.
– «Хватит с него, сэр», – сказал штурман и вылил мне на голову ведро воды. И в Кокопо меня списали. – Дингль плюнул, и плевок пролетел в воздухе длинной дугой. – Старику эта мразь дороже людей. Знаешь, он учил их говорить! Ей-богу! Запирался с ними и часами разговаривал. Я думаю, он их дрессирует для цирка. Но самое странное то, что он их потом опять пускает в воду. Остановится у какого-нибудь дурацкого островка, болтается в шлюпке вдоль берега и измеряет глубину; а потом запрется там, где эти резервуары, откроет люк в борту и выпускает свою мразь в воду. А оно, брат, скачет через окошечко – одно за другим, как дрессированные тюлени, штук десять-двенадцать… А ночью старый Тох отправляется на берег с какими-то ящиками. Что там, в этих ящиках, – никто не знает. Потом двигаем дальше. Вот так обстоят дела со старым Тохом, Иенс. Странно. Чересчур странно! – В глазах Дингля мелькнуло выражение ужаса. – Боже всемогущий, Иенс, до чего мне было жутко! Я пил, брат, пил как сумасшедший. А когда оно ночью топало по всему судну и служило на задних лапах… и цыкало: тс-тс-тс, так и я иногда думал: эге, братец, это у тебя с перепою! Со мной это уже было однажды во Фриско, помнишь, Иенсен? Но тогда мне везде мерещились пауки. «Делириум», – говорили врачи в Sailor hospital[50 - морском госпитале (англ.)]. Но потом я спросил толстого Бинга, видел ли он тех чудовищ, и он сказал, что видел. Собственными глазами, говорит, подглядел раз, как один ящер взялся за ручку двери и вошел в каюту к капитану. Но не знаю… Этот Джо тоже жутко пил. Как ты думаешь, Иенс, у Бинга тоже был делириум или нет? Как ты думаешь?