Ага! Да я бы раньше собачью какашку с тротуара съела, чем взяла небрежно брошенную мне на подушку конфету. Поначалу так вообще на предложения с подтекстом отвечала кулаком в глаз! К счастью, после нескольких фингалов и разборок, девки решили, что “эта дура” неинтересный объект для издевательств.
Правда, через два года меня еще раз попытались поставить на место, но на этот раз дело было не в девчачьей вредности и стайном чувстве. Нет, соседки по комнате и станку просто выросли и почуяли во мне конкурентку. Да только и я к этому моменту отрастила не только мозоли на ступнях, но и зубы.
Мои занятия до кровавого пота не прошли даром, и главная цель – центральная планка балетного станка, напротив рояля, уже не казалась недостижимой. До нее оставалось всего пару шагов… В негласной табели о рангах “танцевать над роялем” означало стать примой. Первой на курсе.
Нет, не самой талантливой, не самой красивой, а просто самой… самой.
Я уверенно шла к выпуску, танцевала ведущую партию в дипломном спектакле, занималась с Натальей Леонидовной дополнительно. Половина академии просто люто мне завидовала, а вторая половина – завидовала и сочувствовала. Потому что Царица Наталья со своими любимыми учениками не церемонилась никогда, и получить крепкое словцо, пощечину, выдранный клок волос или синяк на опорной ноге – без этого не проходил ни один урок. А не нравится – пошла вон. Это балет, а не богадельня!
Но зато и учила она гениально. Балерина “из-под Кац” могла станцевать самую сложную партию так, что ведущие театры мира присылали образцы рабочих контрактов еще до выпускного спектакля. Правда, не девчонкам, а самой Царице. И только она решала, которая из выпускниц достойна представлять ее школу в Гранд-Опера или Ла-Скала.
Я уже представляла себя на лучших сценах мира, и вдруг…
Сначала у меня украли моих Виллис.
Когда-то, классе в пятом, кажется, меня послали в библиотеку с поручением, а библиотекарша попросила подождать, пока она закончит со своим делами и посмотрит, что за бумажку я притащила.
От нечего делать я слонялась между полками и вдруг мне попался на глаза старый затертый журнал. Он заинтересовал меня тем, что на обложке была нарисована летящая в прыжке балерина, а в оглавлении мелькнула повесть с говорящим названием “Виллисы”.
Я читать не любила, но картинка меня чем-то заворожила. Сидя за стеллажами и изредка чихая от пыли, я глотала страничку за страничкой и очнулась только когда стемнело, и буквы стали разбегаться перед глазами, как испуганные таракашки по кухонному столу.
Главную героиню повести звали как меня – Юля Азарова. Она тоже училась в хореографическом училище, жила в интернате, пахала в репетиционном зале, спала на математике, влюблялась, ссорилась с соседками по комнате…
Мое воспаленное детское воображение пошло в разнос. Мне казалось, что эта книжка – про меня. Ведь не просто так имена совпали! Это знак!
Журнал я самым бессовестным образом сперла из библиотеки и несколько дней носилась с ним, как с писанной торбой – прятала в портфеле, под подушкой, в раздевалке под купальниками… и читала, читала… в любую свободную секунду.
Потом, конечно, сумасшествие слегка улеглось, но я твердо уверовала – этот журнал, эта повесть… “Виллисы” – мой талисман на всю жизнь.
Я даже тайник для него завела – приклеила к задней стенке тумбочки большой конверт из плотной коричневой бумаги, который выпросила в канцелярии. И все время проверяла, на месте ли мое сокровище.
В какой-то момент допроверялась. Потеряла осторожность, ведь я уже была примой, причем не просто заучкой, а с огоньком, острохарактерностью и перспективами. Меня просто так уже роботом не назовешь…
А вот выследить и украсть из тайника глупую детскую книжку – запросто.
Я старательно убеждала себя, что все это детские сказки про талисман, а я уже взрослая и в глупости не верю. А сама чувствовала, как сжимается и перекручивается что-то в животе от нехорошего предчувствия. И нога, как назло, в последнее время побаливала, хотя вроде бы я бедро не травмировала.
Реальность обрушилась на меня опять там же, где и в прошлый раз – в кабинете директора.
Вызов с репетиции, напряженное лицо штатного медика, слишком холодное спокойствие Натальи… и вердикт, как приговор.
Пару недель назад нас всех возили на рентген – обычный штатный медосмотр. И вот пришли результаты.
Гнойный бурсит тазобедренного сустава, развивающийся ураганными темпами на фоне постоянного перенапряжения и травм. Даже для обычного человека это долгий тяжелый курс терапии без гарантии излечения. Для балерины – профессиональная смерть. Танцовщицу, как и волка, ноги кормят, причем обе, на одной далеко не упрыгаешь.
Меня отчислили в тот же день и прямо из интерната увезли в больницу. Процесс шел вовсю, антибиотики не помогали, скоро я совсем потеряла возможность ходить… врачи ничего не понимали, а мне было уже все равно.
На костылях всю оставшуюся жизнь? Какую жизнь? Она кончилась. Инвалидность? Да хоть две… время остановилось.
Царица Наталья навестила меня в больнице всего один раз. Она почти ничего не сказала кроме дежурного сочувствия, но моя дальнейшая судьба в ее глазах была написана большими четкими буквами, так, что я поняла: на поддержку рассчитывать нечего. Отныне я бракованный материал, который выкинули и забыли.
И вот уже месяц как меня “лечат” в районном хирургическом отделении Омской городской больницы номер два. Когда отпустят… нескоро. И куда я пойду – непонятно. Из общежития при Академии меня выписали, документы на инвалидность и прочие бумажки на положенные мне от государства, как сироте, квадратные метры предстоит собирать самой. Угу.
У меня даже инвалидной коляски своей нет – только больничная, старая и скрипучая. Зато есть костыль, его мне одна бабуля подарила, когда ее внуки из больницы забирали – пожалела сироту.
Короче, почему я еще не повесилась – сама не знаю. Наверное, из чистого упрямства. Даже Царица Наталья, которая нещадно лупила меня именно за это, временами говорила: “Без твоей ишачьей упертости, Юлька, тебя бы здесь давно не было!”
Все что я могла – это тупо валяться на кровати и пялиться в потолок. День за днем, процедуры, антибиотки, рентгены, консилиумы… я оживала только когда со мной разговаривали врачи, а в остальное время снова выключалась.
– Азарова? Эй, Азарова, к тебе пришли! – проорала санитарка, когда я после очередного рентгена приползла в палату и рухнула на больничную койку.
Ко мне? Кто? Странно… Ну не “подружки” же из Академии. Они бы, может, и заявились, чтобы выразить фальшивое сочувствие и позлорадствовать, да кто же их отпустит перед экзаменами. Девки сейчас в любую свободную от уроков и репетиций секунду просто падают, как мертвые курицы, и спят.
Может, это из опеки? Или из этого, как его… благотворительного центра? Наталья вроде говорила что-то такое. Впрочем, не все ли равно.
Но мозг уже нехотя заработал, хотя, такое впечатление, не спешил с полной загрузкой, как старый комп, дышащий на ладан. Я тупо и равнодушно уставилась на двух совершенно незнакомых теток, появившихся в палате, и даже не поздоровалась – потому что слова и возможность их произносить еще “не догрузились”.
– Держи, – ни с того ни с сего одна из внезапных гостий протянула маленький кристаллик. А когда я недоумевающе на него уставилась, сама впихнула его мне в руку.
Камешек, прикоснувшийся к коже одной из граней, оказался ослепительно холодным и обжигающе горячим одновременно. Ощущение было настолько сильным и резким, что я попыталась отдернуть руку, но не успела – яркая голубизна из кристалла стремительно вылиняла и словно впиталась в мою ладонь, а бесцветная стекляшка просто упала на пол и… разбилась в пыль.
– Ничего себе, ты голодная была… – одна из женщин удивлённо покачала головой. – Может, ещё один?
Я подняла на нее глаза, прекратив тупо пялиться на невесомую белую пыль под ногами и пару раз моргнула. Такое впечатление, что перед глазами вдруг исчезло пыльное, покрытое разводами и мелкими трещинами старое стекло, мир вдруг вспыхнул нереально яркими красками, звуками, запахами и ощущениями.
Помотав головой, я только теперь огляделась. Оказалось, что в обшарпанной четырехместной палате мы одни – остальные больные выползли на прогулку. За окном ослепительно сияло апрельское солнце, галдели воробьи и дети из соседнего отделения, слышались гудки машин… резко пахло хлоркой и рыбным супом из больничного коридора, там тоже кто-то шаркал, бормотал, позвякивал и постукивал по кафельному полу костылями.
Что произошло? И кто… эти странные люди? И как я раньше не заметила, что они слишком… необычные?
Лица с абсолютно правильными чертами были без единого изъяна. Пухлые губы, большие глаза, длинные ресницы. Нет, лица были разные, у одной чуть более угловатое и «суровое», но это совсем не делало ее некрасивой. И одежда… казалось, эти две женщины сбежали с какой-то театральной постановки про средневековую жизнь. Сказочную. Потому что вряд ли в обычном средневековье женщины носили кожаные легинсы с цепочками в обтяжку… и, кстати, я зря назвала их тетками – обе выглядели очень молодо.
Как их вообще пустили в отделение? Без халатов, в уличной обуви и в середине дня, тогда как обычно посетителей пускают с пяти часов до семи?
– Вы кто? – я вообще привыкла говорить мало и по делу – время в балете рассчитывается по секундам и ударам сердца. – Что это было?
Девушки переглянулись и практически синхронно сели на соседнюю кровать. Та, что выглядела немного старше, блондинка с золотистой косой, слегка поморщилась от громкого, противного скрипа старых пружин.
– Моё имя вряд ли тебе что-то скажет, но я представлюсь. Сирена, – слегка кивнула она, словно приветствуя.
– Я – Талияна, – в свою очередь чуть качнула подбородком вторая, тоже блондинка, но пепельная и с распущенными волосами.
– Эм… очень приятно, – угу, их имена действительно ни о чем не говорили, кроме того, что девочки решили поиграть в сказку на всю голову. Слышала, есть такие ненормальные люди. Вроде бы они называются ролевики или как-то так. Но я-то тут при чем? – Кто вы и что вам от меня нужно?
– Тебе никогда не казалось, что ты живёшь… не своей жизнью? – немного неуверенно начала эта… Сирена. – Что в жизни слишком много серых красок или не хватает воздуха?
Так. Понятно. Это проповедницы. Черт, кто их в отделение пустил? Охрана на вахте совсем ворон не ловит? Вот же… падальщики. Эти сектанты правильно рассчитали – среди отчаявшихся людей всегда легче продать “спасение души”. Позвать санитарку что ли?
Не то чтобы я разозлилась, скорее стало противно. Да, мне хреново. Но еще не настолько, чтобы сознательно глушить себя до состояния слюнявой религиозной дебильности.