Все лгут

* * *

Самир заворочался, придвинулся ближе ко мне, включил ночник и глубоко вздохнул.

Яркий свет затопил комнату, и мне пришлось немного поморгать, чтобы привыкнуть. Я положила руку ему на плечо. Посмотрела в его измученное лицо.

– Как ты?

– Так себе. Я уходить на поиски. Пройти вдоль берега, до моста и обратно.

– Ты не знаешь, они что-нибудь смогли обнаружить?

Он прикрыл глаза.

– Не знать. Они обещать позвонить утром. И дать мне свой номер.

Самир отвернулся и зашарил рукой по тумбочке, где нащупал клочок газеты, на котором небрежным почерком был нацарапан телефонный номер.

– Ты простить, – сказал он, поднимаясь. – Мне нужно позвонить. А потом я снова идти искать.

Послышались шаги Самира в коридоре, а затем, когда он стал спускаться по лестнице, они затихли.

Я села в кровати, потом встала на ноги и задрожала от холода. Мы жили в старинном доме, который был построен еще в конце девятнадцатого века. Дом был красивым: фасад имел богатую отделку и ажурные наличники. Стены во всех комнатах были выложены панелями в половину человеческого роста, а над ними царствовал переливчато-жемчужный шпон. Все было немного криво и косо, как обычно бывает в столетних домах, но хуже всего был этот мерзкий холод. Зимой мы все спали в теплых пижамах и носках.

Я поплотнее запахнула старенький халат и отправилась вниз, вслед за Самиром.

В дверях своей комнаты стоял Винсент с приставкой «Геймбой» в руках. Эта игра его здорово увлекала, Винсент мог рубиться в нее часами и впадал в истерику, если кто-то просил его ее отложить.

– Доброе утро, хороший мой. Ты выспался?

– Где Ясмин?

Я подошла к нему, обняла и провела рукой по рыжей макушке.

– Мы пока не знаем. Давай позавтракаем?

– Хочу, чтобы Ясмин вернулась домой, – подтягивая пижамные штаны с изображением Железного человека, протянул Винсент.

– Я тоже этого хочу.

– Ясмин что-то с собой сделала?

– Не знаю.

Мы спустились вниз и устроились в кухне. Из гостиной доносилось бормотание Самира, который с кем-то говорил по телефону. Винсент хотел пойти к нему, но я взяла его за руку и напомнила, что сначала нам нужно приготовить завтрак.

– Самир, должно быть, очень голоден, – объяснила я. – И Ясмин тоже захочет есть, если вернется домой.

Дрожащими руками я насыпала кофе в фильтр и открыла хлебницу. Знакомые дела успокаивали – во всей этой ситуации лишь они были чем-то конкретным: нужно было нарезать хлеб, нужно было накрыть стол.

Едва я успела выставить масло и сыр, как раздался звонок в дверь. Я поспешила в прихожую, но Самир меня опередил. Промчавшись мимо, он распахнул входную дверь прежде, чем я успела переступить порог кухни.

Снаружи стояли незнакомые мужчина и женщина. Мужчина, на вид ровесник Самира, был явно хорош собой. Одет был в пуховик, джинсы и кепи. Кепи он тут же снял, отодвинул со лба тронутые сединой волосы и представился. Гуннар Вийк, следователь из государственной уголовной полиции. Женщина – тоже в гражданском – на первый взгляд показалась старше, около шестидесяти. Волосы ее имели стальной оттенок и были пострижены коротко, лицо было округлым, а черты – мягкими. Она потрясла протянутую мной руку и представилась коллегой Гуннара, Анн-Бритт Свенссон.

– Мы хотели поговорить об исчезновении вашей дочери, – заявила Анн-Бритт, кивая Самиру и на ходу стаскивая зеленое драповое пальто.

– Разумеется, – сказала я. – Пойдемте в кухню, мы как раз собирались завтракать.

Анн-Бритт улыбнулась Винсенту, который тут же зарылся носом в мой халат.

Гуннар выглядел слегка смущенным. Немного помяв в руках кепи, он прокашлялся.

– Мы хотели бы поговорить с каждым из вас по отдельности, – уточнил он.

3

Вот так и появились в нашей жизни «до» и «после». Однако чтобы понять, что за событие разделило нашу жизнь пополам, мне придется начать рассказ с того, что было раньше.

Раньше были свет и любовь. Раньше было много дел: готовили еду, хлопали дверьми (это Ясмин), включали музыку на полную громкость (тоже Ясмин). Раньше по вечерам в пятницу мы уютно бездельничали и по всему дивану были разбросаны сырные чипсы, а на полу в углу кучей была свалена грязная одежда – футбольная форма (Винсента) и баскетбольная (Ясмин). Нельзя сказать, что раньше у нас не было трудностей, все-таки мы были современной семьей с бонусным ребенком и родственниками, разбросанными по всему свету. Но жизнь наша была полна надеждами и мечтами, а главное – она была вполне предсказуема.

А потом – потом наступила нескончаемая мучительная неопределенность. А еще дальше наступила тишина. И ожидание. Надежды, разбитые надежды, надежды, превратившиеся в безнадежность. Беспомощность, немощь, бессилие и тысячи других эмоций, прежде никогда еще не испытанных. Некогда непоколебимое доверие превратилось в патологическую подозрительность и пульсирующий гнев, который мало-помалу утих, напоминая о себе саднящей тоской.

Но хуже всего было осознание, что ничего и никогда уже не станет как раньше.

* * *

Мы с Анн-Бритт заняли кухню, а Гуннар и Самир поднялись наверх. Винсенту было позволено посмотреть видик – в обычных случаях мы строго регламентировали это занятие, – так что он уселся с завтраком прямо перед телевизором в гостиной.

Я предложила кофе, и Анн-Бритт не стала отказываться, но к бутербродам не притронулась – уже успела позавтракать.

Она была чем-то похожа на маму. Не знаю, было то из-за ее округлой фигуры или мягких черт лица, а может, мне показался знакомым ее взгляд – испытующий и цепкий.

– Возбуждено уголовное дело об убийстве. Мы проводим предварительное следствие, – заговорила Анн-Бритт.

– Об убийстве? Но почему?..

Она успокоительно приподняла ладонь.

– Это не означает, что кто-то убил Ясмин, и вообще, что она мертва. Однако у нас есть свидетель, который ночью видел подозреваемого.

– Владелица собаки? Та, что обнаружила записку?

Анн-Бритт кивнула.

– Да. Сегодня утром, когда мы проводили опрос, женщина сообщила, что на вершине скалы видела не одного человека, а двоих.

– Но… Это же не означает, что кто-то хотел навредить Ясмин?

Немного помолчав, Анн-Бритт отозвалась: