Золото Алдана

Пока рылись в трухе и разглядывали найденное, путники в мокрой одежде продрогли и уже собирались двинуться дальше, но копнувший напоследок ообломком ветки Суворов увидел кончик ремня, торчащего из-под плахи. Все замерли. Приподняв ее втроём, вытащили покоробившуюся кожаную сумку. В ней оказались хорошо сохранившиеся шило, огниво, дратва, пара свечей и сносного вида плоский берестяной чехол, в котором лежали несколько листков бумаги в коричневых разводах. Один был исписан. Буквы угадывались с трудом, но большую часть текста все же удалось разобрать. Это было письмо сотника по фамилии Серый из Охотского острога Якутскому воеводе.

Сотник докладывал, что вверенные под его начало служилые казаки третий год государево жалованье не получают, а ясачный сбор справно с инородцев собирают и в казну отправляют безо всякой с их стороны шаткости. Что священник Борисов (отец Антоний) с особым рвением приводит в православие местных инородцев, по большей части якутов. Тунгусов помене, зато крестил недавно их князька Катаная. Так что велика надежда, что и они пошибче в Христово лоно пойдут.

Дальше писанного оставалось совсем мало, да и буквы размыты. Похоже, в этом месте были дата и подпись радетельного сотника.

– До чего верные царю прежде люди на Руси жили! Три года жалования не получали, а службу образцово несли, – заметил ротмистр.

– Спору нет, в те времена много лучше народ был! – откликнулся, продолжая копаться в трухе, Суворов.

– Господин есаул, может, хватит рыться в этом хламе? – произнёс мичман, нервно отмахиваясь веткой от комаров.

– Что раскомандовался? Я бы на твоем месте вообще помалкивал, – осадил его тот, вынимая из древесного мусора медную, позеленевшую от времени, монету. Потерев ее о штанину, прочел: «Денга. 1749 год».

– Если мне не изменяет память, в это время царствовала императрица Елизавета Петровна, дочь Петра Великого. Кто-кто, а она освоению окраинных земель придавала первостепенное значение, – вновь не преминул блеснуть эрудицией поручик.

По настоянию неугомонного Суворова путники принялись обследовать местность вокруг развалины и вскоре обнаружили пять изъеденных временем крестов. Почерневшие поперечины были скреплены деревянными гвоздями. Один из крестов стоял под разлапистой елью и, благодаря этому, хорошо сохранился. На нем даже разобрали вырезанную надпись:

«Помни, всяк: мы были, как вы, а вы будете, как мы».

Еще один валялся в сторонее. Подняв крест, офицеры прислонили его к дереву. Суворов попытался продолжить исследования, но штабс-капитан урезонил его:

– Господин есаул, ваша любознательность похвальна, но мне кажется, дальнейшее изучение истории следует отложить до лучших времен, а сейчас давайте поспешим

в гарнизон.

Солнце уже изрядно перевалило за полдень, и люди все острее ощущали желание поесть. Известно, начало лета – бесплодное в тайге время. Ягоды, даже самые ранние, не поспели. Орехов и грибов нет и в помине. Немного заглушала голод черемша, растущая на полянках. Стебель, правда, уже жестковат, но выбирать не приходилось.

В заводи на мелководье, касаясь спинными плавниками поверхности воды, грелась стайка ленков. Пытаясь добыть хоть одного, офицеры завалили валунами проточные горловины и принялись метать в рыб камни, колотить по воде длинной увесистой дубиной, но безрезультатно. Только опять вымокли.

Попутный ветер тем временем гнал солнце на запад, натягивая на тайгу вечернюю мглу.

Чем ниже опускалось светило, тем яростней досаждал гнус. Путникам не повезло – как раз на эти дни пришелся пик их вылета. От несметной кровожадной рати все живое истерично заметалось по тайге. В поисках спасения звери заходили в речку. Над водой торчали только их головы. Гнус буквально заедал. Проведешь рукой по щеке – она покрывается липкой кровью, перемешанной с кашицей из раздавленных насекомых.

– Господи, что творится? Кровососов, что снега в метель, – почти рыдал гуще всех облепленный кровососами поручик.

– По-моему, больше, – простонал Суворов, голова которого была обмотана запасными брюками.

– Есть предложение последовать примеру сохатых!

– А что? Чудесная мысль, – обрадовались братья Овечкины.

Раздевшись догола, они первыми кинулись в воду. Течение, охватив тугими струями, массировало, освежало искусанные тела. Люди ощутили, как уходит накопившаяся за день усталость, раздражение, а, главное, слабеет, как будто смывается, нестерпимый зуд. Офицеры, загребая руками против течения, долго блаженствовали в воде. Какие-то рыбки мягкими губами тыкались в кожу. Дышалось полегче. Река возвратила людей к жизни, но, как только они вышли из воды, кровососы вновь атаковали их.

Пригодились огниво и кремень, найденные накануне. Развели дымокур. Иначе о сне не могло быть и речи. Чтобы костер не потух от сырого мха и листьев, наваленных для дыма, ему дали хорошо разгореться и накопить углей.

Нарубив саблей (спасибо казакам-землепроходцам!) лапника, легли спать. Для поддержания дымокура, установили дежурство. От едкого чада глаза слезились, но приходилось терпеть.

По тайге, пугая путников, время от времени разносились душераздирающие вопли какого-то зверя. Утром есаул спросил:

– Слышали, господа, как рысь вопила? Это она нас ругала за то что дымим на ее территории.

– Ел однажды. Мясо у них очень вкусное! – мечтательно вздохнул мичман.

– Еще бы! Ведь она только свежину ест – все больше беляка, если повезёт молодых олешков. К падали никогда не притронется, даже голодная.

– Я читал, что рысь на добычу прыгает с деревьев. Она на нас не нападет?

– Не бойтесь, юнкер, она не агрессивна. Но ежели разозлить, превращается в шипящую молнию – острейшие когти бьют без промаха. Слава богу, рысь очень осторожна. Как говорят, тень в тени. Всегда заранее уступает человеку дорогу, – успокоил есаул.

– Откуда вы такие тонкости знаете? – удивился поручик Орлов.

– Чай, не в пустыне жил. Всякой живности повидал.

Лишь только набравшее силу солнце выдавило из долины туман, офицеры продолжили путь.

К «верфи» подошли на исходе четвертого дня. Счастливые, обессилено повалились на скамьи под навесом. Кашеваривший во время строительства струга ротмистр, немного отдышавшись, встал. Соблюдая неписаный закон тайги, он оставил во времянке немного продуктов: крупу, соль, пластину вяленого мяса. Разожгли костер, сварили похлебку. Тут уж пригодилась посуда из котомки есаула. Единственную ложку пустили по кругу. Сумерки тем временем перешли в ночь. Жутко «захохотал», стращая обитателей тайги, филин.

– Господа офицеры, может, сразу в гарнизон? Осталось немного, тропа хорошая. Зато спать ляжем в избе, без мошкары, – предложил поручик.

– Верно, чего здесь всю ночь с кровопийцами воевать, пошли, – дружно поддержали остальные.

Проходя мимо глиняной ямы, в которой запаривали шпангоуты, смекалистый есаул обмазал лицо и руки глиной. Товарищи последовали его примеру. Теперь кровососы не страшны. Правда, подсохнув, глиняная маска полопалась, и крохотные вампиры стали забираться в трещины.

Заморосивший дождь поубавил их численность, но прибавил злости. Люди почти бежали – мысль о скором надежном убежище придавала силы. Вырвавшийся вперед поручик Орлов на развилке вместо тропы, ведущей в гарнизон, свернул на хорошо натоптанную звериную тропу. Никто из следовавших за ним в темноте не обратил на это внимания.

Тропа, как и положено, поднималась по распадку на водораздел, за которым, как они полагали, находится их поселение. Уверенные в этом люди, все дальше и дальше удалялись от гарнизона.

Минула ночь. Тяжелые, свинцового цвета тучи обложили тайгу. Провалы между холмов залило сырой мутью, из которой островками проступали макушки деревьев. Зарядил нудный дождь. Он то моросил, то затихал: уже трудно было понять, дождь или туман окружает людей.

– Господа, смею предположить – мы заблудились. Давайте общими усилиями попробуем определить, в какой стороне гарнизон, – произнес штабс-капитан, устало привалившись к дереву.

Люди были настолько измучены ночным броском, что никто не смог в ответ и слова произнести. Все находились в том состоянии, когда безразлично, куда идти – лишь бы сказали, куда.

Никто не представлял, где они сейчас находятся, и штабс-капитан Тиньков предложил спускаться по берегу бегущего среди обомшелых валунов, ключа – он выведет к речке, а там уже будет проще сориентироваться. Пройдя пару верст, люди услышали ровный плеск воды. Вдоль речушки тянулась звериная тропа. Пошли по ней.

Силы были на исходе. Приходилось часто останавливаться для отдыха. Чтобы хоть как-то заглушить голод, путники начали есть оводов.

Первым рискнул продегустировать аппетитное на вид насекомое непривередливый Суворов. Овод пришелся по вкусу, и есаул стал бить их не только на себе, но и на спинах едва стоящих на ногах товарищей. Видя, с каким удовольствием он отправляет в рот мясистых кровососов, его примеру последовали и остальные.

Лишь поручик так и не смог преодолеть врожденную брезгливость. Когда он замечал, что кто-то из спутников засыпает в рот горсть насекомых и сплевывает, как шелуху семечек, прозрачные крылышки, приступ рвоты выворачивал его внутренности. Чтобы не провоцировать чувствительный желудок, молодой человек старался больше смотреть под ноги и громко, чтобы все слышали, рассказывать:

– Братцы, я читал, что самые утонченные гурманы, чтобы поесть цыплят, кормят их две недели гречневой крупой, заваренной кипящим молоком или же вареным на молоке рисом. Тогда мясо цыплят становилось необыкновенно нежным, тающим во рту, а косточки мягкими! Запекали таких цыплят в печи, нафаршировав орехами и поливая шампанским. Подавали же к столу со спаржей, сбрызнутой лимоном…

– Орлов, Христа ради, замолчите, не то я за себя не ручаюсь! – взмолился юнкер. – Как можно про яства в нашем положении говорить?!

Продолжая поиски съестного, есаул попробовал на вкус улитку.

– Боже! Какая вкуснятина! Натуральный деликатес! – воскликнул он, проглотив студенистую мякоть. Товарищи и тут дружно последовали его примеру.