Камиль Дадаев. Беседы с Симургом

Олег Басюл, художник

рис. Абдулы Магомедова

Скалы

Израненные горы

Пронзили небу брюхо

И утренней молитвой

Вымаливают дождь.

Распахнутые норы

И память как старуха.

А в памяти лишь битвы,

В которых ты умрёшь.

Драконьими зубами,

Как хищник жертве в шею,

По самую аорту,

Где лавой кровь кипит;

Где кровь течёт ручьями,

И с каждым днём чернее,

Где память напрочь стёрта

И сердце не кричит,

Израненные скалы

Вцепились небу в горло.

Вцепившись небу в рёбра,

Высасывают дождь.

Спят в ножнах все кинжалы

И память лики стёрла –

И смерть глядит недобро,

О скалы точит нож.

Молчи и просто слушай

Всем сердцем, каждым нервом,

Расщелиною каждой,

Что у тебя внутри,

Душою неуклюжей,

Как солнца лучик первый

Целует с новой жаждой

Вершины эти. Зри!

Смотри – они всё выше,

И пиками своими

Проткнули голубую

Живую неба ткань,

А небо на них дышит

Туманами седыми,

Заботливо целуя

Изрезанную длань.

Изрезанные скалы

Вцепились небу в губы…

В них боль эпохи ратной

И высохшая кровь;

Ржавеют там кинжалы,

Спят бездыханно трупы;

Там, словно пятикратный

Намаз, творят любовь.

В них скрыты крик и ярость;

В них плен и дух свободы;

В них ужас тёмной ночи

И выстрел в тишине.

В них молодость и старость,

Растраченные годы,

Тоска о доме отчем

И память о войне.

(9. IX. 2018)

О Любви и не только…

Реквием

(…dann knie ich mich in dein Gesicht

und steck den Finger in die Asche)

Rammstein2

Ревность-сирота казалась обделённой,

Не найдя приюта между двух огней.

Ты была, возможно, для меня рождённой,

Да и я не смог бы полюбить сильней.

Заморозив солнце тихими словами,

Эту нежность можно было избежать.

Я б остался, скован сочными мечтами,

Ты бы не явилась сердце разбивать.

Ведь и вправду можно быть морской волною –

Ты однажды это объясняла мне.

И, смотря глазами тех, кто проклят мною,

В памяти осталась, словно гвоздь в стене.

Утомлённый счастьем, вспоминаю всуе

Каждый тихий взгляд твоих бездонных глаз.

Целый век сомкнулся в первом поцелуе

И шальные сны испепелили нас.

Ненависть-сестра сдирала с меня кожу,

Песня помогала вжиться в эту роль.

Я с тех пор былое изредка тревожу

И уже не помню, в чём находят боль.

Можно быть тротилом в плюшевых игрушках,

Помутневших истин не познать тоской.

Это что-то вроде трещин на подушках.

Это то, с чем можно быть себе слугой.

Кто бы мог понять, к чему ты вечно клонишь?

Объяснить молчанье речью не дано.

Может быть, я просто для судьбы – найдёныш,

Может быть, она мне словно казино.

И в каком бы чувстве суть ни заключалась,

Я уверен только в том, что был один,

Хоть душа нередко видоизменялась

И взрывалась, словно нитроглицерин.

Может, мир и вправду стал немного тише

И Дали надумал сбрить свои усы.

Я тебя любил – порой сдувало крыши,

И с цепей срывались бешеные псы.

(9. I. 2007)

Остаться мечтой

"Может быть нет, может быть да,

На нашем месте в небе должна быть звезда.

Ты чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно?" (Б.Г.)

За хорошие новости обещали рай в сердце.

За благие намеренья – два гектара в аду.

В самомнении многих нет случайных инерций,

Но пока ты так близко, я с ума не сойду.

Вдоль лазурного берега нежно волны лаская,

На песке мокром нежатся не твои ли следы?

В нераспутанной памяти ты, как прежде, живая

Обрекаешь на радость, жизнь вдыхая в мечты.

От вампира беззубого до прелестного зомби

Одна звонкая песня штурмовала все сны.

Я скрывался в себе, как бандит в катакомбе,

Ты была безутешна на ладонях весны.

Там, в садах поднебесья, расцвели орхидеи,

Там хрустальные птицы крылья ангелам шьют,

Поливают деревья мёдом добрые феи

И все вместе со мною о тебе лишь поют.

Спи, сестрёнка, спокойно – я твой сон не нарушу.

До утра мне нанизывать, словно жемчуг, слова.

Если б кто заглянул в этот час в мою душу,

Понял бы, что она вновь тобою жива.

Пусть кипит твоё сердце как в груди марафонца,

Пусть горит твоё сердце, словно метеорит.

Кто мечтал о тебе, станет тенью от солнца.

Кто питал к тебе ненависть – сам себя не простит.

Тех, кто помнят тебя, их похитили волки.

Тем, кто жаждал тебя, – им бы в спину копьё.

Кто в тебя был влюблён, тот рисует наколки –

На груди или пальцах пишет имя твоё.

Но на что они нам? – мы их даже не знаем.

Мы назло всем завистникам и на зависть врагам

Поле нашего братства бороздить продолжаем;

Ты с улыбкой весёлой, я, спеша к небесам.

А давай просто сядем у растрёпанных сосен

И, подняв глаза к небу, помолчим о своём.

Я – с опавшей листвой золотистая осень,

Ты как жаркое лето с прохладным дождем.

Мне с тобою легко, словно нет притяженья,

Будто я на качелях устремляюсь туда,

Где во всех зеркалах лишь твоё отраженье,

И без устали шепчет твоё имя вода.

За стремленье к бессмертию – сладкий запах веселья.

За полвека на радуге – одна ночь у костра.

Новобранцы влюблённости принесли ожерелья,

И на плечи красавицы вновь спадает чадра.

Чтоб сыграть эту музыку, мне не хватит всех клавиш.

Кто останется в памяти, – станет яркой звездой.

Я с тобой нараспашку, ты со мной не лукавишь,

Потому что, сестрёнка, мы остались мечтой.

Может быть, мы не часто друг по другу скучаем

И не видим того, в чём лишь наша вина.

Иногда просто хочется угостить тебя чаем

И смолчать, чтоб поведала обо всём тишина.

(1. IV. 2007)

Невеста (Heirate mich)

"И знаешь, в тот день, когда я встретил тебя,

мне бы стоило быть слепым" (Б.Г.)

В волшебном мире вольных чувств и страсти

Искать красивых слов мне не с руки.

Мы, как два сердца неизвестной масти,

Идём друг к другу, словно рыбаки.

Мне образ твой навеян был с рожденья.

Я ждал тебя, когда ещё был нем.

Как месяц длилось каждое мгновенье,

И был слегка невыносим Эдем.

И чтоб понять, что скрыто в каждом взоре,

И сколько тайн в них продолжает тлеть,

В твоих глазах бушующее море

Мне бы хотелось вплавь преодолеть.

Я бы искал тебя, как край пустыни,

Как продолженье Млечного Пути,

Писал бы Богу письма на латыни,

Чтоб Он сказал мне, как тебя найти.

Под чистым небом вновь желтеет нива,

Твои следы лежат в её тени.

Напомни мне сказать, как ты красива,

Когда мы вдруг останемся одни.

Напомни мне волос твоих коснуться -

Шелков заморских и небесных смесь,

Однажды утром с крыльями проснуться

И твоё имя на воде прочесть.

И пусть от чар твоих слепым я стану

И разучусь срывать тебе цветы,

Но я добьюсь, чтоб были по карману

Мне твои песни, слёзы и мечты.

Герои сказок жаждут быть поближе

К тебе и тайно охранять твой сон,

И покупать духи тебе в Париже,

И петь «Les Champs-Elysees» в унисон.

Но для других здесь, к счастью, мало места,

Ведь я хочу жизнь провести с тобой:

Сегодня можешь быть моей невестой,

А завтра, соответственно – женой.

(26. VII. 2007)

Запах матери

Безумие – всего лишь мост

Над пропастью души мятежной.

На левом берегу погост,

На правом – лагерь конькобежный.

От свежевырытых могил

Остались снежные сугробы.

Ребёнок крики выносил

Из материнской из утробы.

На стенах скорби и разлук,

Как первые татуировки,

Висят следы от детских рук, -

Жертв первобытной голодовки.

Весь белый свет объят войной,

Кругом разруха и бесчинства.

Но в сердце женщины одной

Цветут инстинкты материнства.

Она идёт куда-нибудь,

Куда ведут больные ноги,

Руками прикрывая грудь,

Полна печали и тревоги.

Ей грезится, что где-то там,

Где верят всё ещё в идею,

Слепой ребёнок по гвоздям

Ползёт за матерью своею.

Отцовский дом как западня,

Как недостроенное гетто.

По поводу и без – резня

И ни вопроса, ни ответа:

Зачем и кто вдруг заковал

Детей в родительские стены,

Свободный дух им кто вдыхал

В ещё невысохшие гены.

Но запах матери лишь там,

Как память долгая, хранится,

Где перед входом в светлый храм

Дурак безумцем притворится,

Где в блеске жёлтого стекла

У берегов земного рая

Висячий мост сгорит дотла,

Мать и ребёнка разлучая.

Сквозь сон и бред сырых ночей,

Дыханье ледяной лавины,

Сквозь месиво живых камней,

Из пекла самой сердцевины,

Сжимая в кулаках золу,

Как лилипут в гиперборею,

Босой ребёнок по стеклу

Идёт за матерью своею.

Река забвенья утекла

Животворить сухое небо.

Болезнь до точки довела

Анестезией и плацебо.

Чтоб излечить мужской недуг

Самопрезренья и проклятья,

Под умной женщины каблук

Костьми ложились ночью братья.

Дитя без матери – ему

Теперь одно лишь остаётся –

Лучами солнца резать тьму,

Рукой яд черпать из колодца,

Вдыхать сырой пещеры гарь

И слизывать с остатков копоть,

И, как напившийся дикарь,

Звезде упавшей громко хлопать.

Не помня вкуса молока,

Устав глодать гнилые кости,

Не зная слов и языка,

Сгорая от любви и злости,

Цветок, раскрывшийся в пургу,

Сжимая в онемевших лапах,

Слепой ребёнок по песку

Ползёт на материнский запах.

(14. II. 2008)

Красивая девушка

Версаче умрёт, как фальстарт, преждевременно

И подиум станет гламурной могилой.

Модель Карла Бруни эпохой беременна,

Которая глушит свободу текилой.

Скорсезе с корсетом для дамы без имени

Под пристальным взглядом раскованных камер,

Как перед дояркой корова без вымени,

Увидев твою фотографию, замер.

И словно бы здесь весь талант раскрывается.

Как в миг откровенья вождь маленькой секты,

Не в силах создать образ твой, сокрушается,

И вряд ли помогут ему спецэффекты.

А ты варишь камни, как порох кочевники,

Не подозревая, что я всегда рядом,

И больше не веришь словам в ежедневнике.

Красивая девушка в дивном наряде.

Мик Джаггер споёт лебединую песенку,

Увидев лицо своё в зеркале утром,

И веря в футболе в могущество прессинга,

Решит посвятить дни предсмертные сутрам.

Уйдут исполины на юг за невестами,

Что в избах горящих коней дрессируют.

Ни делом, ни словом, ни бурными жестами,

А взглядами сочными парализуют.

Но им не хватает невинной убойности,

Таланта хоть раз оказаться вне моды.

В их долгих ногах нет ни правды, ни стройности

И вряд ли им в тягость капризы погоды.

Но в сердце твоём, как борцы-трудоголики

Заветные чувства, достигая нирваны,

Растут и цветут, размножаясь, как кролики.

Красивая девушка, и без охраны.

Холсты Караваджо снятся женщинам с крыльями.

Шедевры куёт бесталанная лира.

Поэзия-бабочка грезит о Уильяме,

Пером изуродовав душу Шекспира.

Соц-арт оккупировал выдумки нации

И вульгаризирует Элвиса Пресли.

В уме мыслей нет – лишь одни инсталляции –

Хрустальное дерево в тающем кресле.

Горят на морозе деревянные лошади.

Что всякий мёд краденый – это бесспорно!

Пасутся любители зрелищ на площади,

И ломится в окна проклятый бес-порно.

Чужая судьба безвозвратно загублена.

Буддийских монахинь соблазняет каналья.

А ты не обласкана и недолюблена,

Красивая девушка из зазеркалья.

А Хайдеггер пишет в плену отрешённости.

Иконы вождей превращаются в слайды.

Все спят на иголках в домах напряжённости,

А я будто снова проснулся в офсайде.

А я заблудился в этом городе хахалей –

Куда ни пойду – к твоему выйду дому.

И сны о тебе, ну настолько затрахали, -

Уже не привыкну я спать по-другому.

И словно бы вновь растворяюсь в утробе я,

Не помня всех прелестей происхожденья.

Мир тесен иль всё это – клаустрофобия?

Встречаю тебя и дрожу от волненья.

А ты продолжаешь, как снайперша, прятаться,

На подступах к сердцу возведя баррикады.

Но кроме меня, тебя вряд ли кто хватится,

Красивая девушка в платье от Prad'ы.

(20. V. 2008)

Достойны…

"О нашей встрече, что там говорить!-

Я ждал её, как ждут стихийных бедствий…"

(В.Высоцкий)

Достойны восхищения глаза твои чисты,

В них море безмятежности сокровище хранит.

Мне б до тебя последние признанья донести

И лечь заблаговременно под праздничный гранит.

Из снов твоих не выпорхнуть ни птицей, ни стрелой.

Не выйти больше к облаку с ведром душевных бурь.

Твои алмазы нежатся под выцветшей золой,

А слёзы превращаются в небесную лазурь.

Тебя зовут все юностью невидимых зеркал,

Но, веря только в прошлое, нельзя найти свой кров.

Я закопал все кости тех, кто век тебя искал.

Их души словно лампочки для спящих светлячков.

Когда луна готовится стряхнуть с себя режим

И обновиться заново, пока другие пьют,

И мы реинкарнацией частично дорожим,

Ты выглядишь моложе на целых пять минут.

Гниют в почтовом ящике вчерашние цветы.

Открытки пахнут плесенью давно остывших фраз.

Я собирал вдоль берега в песке твои следы

И прыгал с аквалангом в бездонность твоих глаз.

Мы встретились, не ведая, куда ведут пути,

И сели отдохнуть от бесконечности дорог.

Ты рассказала мне о том, что было впереди,

А я уже не верил в мощь и крепость своих ног.

И на качелях вечности – наедине с собой,

Не слышать твоих запахов – страшнее пытки нет.

Взлелеянные мартовской водою дождевой

Цветут на небе радуги, рисуя твой портрет.

И мне бы только вытряхнуть с души истлевшей прах,

Чтоб в приступах безумия, как безнадежный псих,

Блуждать в твоих фантазиях, как с лампою впотьмах,

Разглядывать на ощупь ярких демонов твоих.

Как маленького голубя, ловить твой каждый взгляд,

Искать твой призрак в сумерках и находить в реке,

Писать тебе из прошлого, вдыхая чистый яд,

И звать тебя по имени на мёртвом языке.

Но все это лишь мелочи, когда в плену страстей

Ты веришь только в искренность и новую весну,

И, извлекая ноты из дыхания камней,

Отказываешь, словно хочешь искупить вину.

Достойны восхищения глаза твои чисты.

Парят в них птицы райские и дремлет океан.

Кому дано угадывать, о чем мечтаешь ты?

И есть ли здесь хоть кто-нибудь, кто был тобою пьян?

Кто в сердце твоем прячется – какой лохматый зверь?

Какие злые ангелы живут в твоей душе?

Дрожа вовсю от холода, твой кот скребется в дверь,

А я ломаю голову над раем в шалаше.

Я выпил тет-а-тет с тобой уже двадцатый чай,

Все тайны рассказал тебе, загадку в них храня.

Но в эту ночь, пожалуйста, мне чай не предлагай,

А угости улыбкой ослепляющей меня.

(18. III. 2008)

Пианино

Dort am Klavier

Lauschte ich ihr.

Und wenn ihr spiel began

Hielt ich den Atem an

(Rammstein3)

Из комнаты, пахнущей французским парфюмом,

Доносятся звуки, и льётся мотив.

Зачем я боялся прослыть однодумом,

Прекрасное чувство в себе воскресив?

Как дышло торчу от волшебных симфоний,

Ломая в себе непривычную грусть.

Я – пепел, застывший в твоём телефоне.

Ты – голос, которого я не дождусь.

По стенам ползёт отсыревшая плесень,

И трещины лезут по разным углам.

Я слышу сквозь них звук таинственных песен,

И комната та превращается в храм.

Сквозь мутные стекла, что смотрят невинно,

Луч солнца проник, освещая слегка

Забытое напрочь людьми пианино,

В котором укрылась немая тоска.

Флиртуя со смертью, судьбу не исправишь.

Как будто рассеянный временем дуст,

Сдуваю всю пыль с изувеченных клавиш,

Пытаясь измерить трагичность их чувств.

Как сварщик без маски, с промокшим огнивом,

Что ищет с биноклем светило впотьмах,

Я в фарсе твоем бесполезно тоскливом

Стал полным абсурдом, но в главных ролях.

И весь этот хаос с ума меня сводит,

И прячется в пятках хромая душа.

Здесь каждую полночь лишь призрак твой бродит,

Бездонностью памяти скользкой дыша.

Кому-то и чувствовать – тоже работа.

Других же пугает влюблённость и брак.

Но нужно любить хотя бы за что-то,

Когда невозможно любить просто так.

Но нужно любить хотя бы за честность,

За сердце, что может гореть и творить;

За душу, что жаждет нырнуть в неизвестность,

Когда больше нечем себя осквернить.

И можно взрастить в себе стаи сомнений

И тешиться тем, что судьбой не дано;

Гасить каждый свет, боясь собственной тени,

Ругаясь при этом, что всюду темно.

Но как объяснить всем хранящим молчанье,

Что чувствовать тоньше способны лишь те,

Кто помнит про данное Богом призванье,

Транслируя смерть на другой частоте?

Казалось, что жизнь превратилась в рутину,

Оставив всех прочих навек не у дел.

Когда ты уехала, наполовину

Наш маленький город во мне опустел.

И в комнате, пахнущей французским парфюмом,

Где призрак твой бродит с морфином в руках,

Всю ночь разбавляя безмолвие шумом,

Я чувствую свой неиспытанный страх.

Я словно цементом измазанный шпатель

На ощупь по стенам ищу твой портрет.

Но если б слуга не унёс выключатель,

Я смог бы включить в этой комнате свет.

Я смог бы постичь суть миров параллельных,

Но всё ещё слышится старый мотив –

Младенец свихнулся от тех колыбельных,

И ангел, хранивший тебя, еле жив.

Пусть взвешивать ветер научится каждый,

Чьё сердце готово творить и гореть.

Пусть всё будет так, как случилось однажды.

Пусть нам ни о чём не придётся жалеть.

Пускай меня мучит до смерти икота –

Подать до тебя мне не хватит руки,

Но нужно любить хотя бы за что-то,

Когда невозможно любить вопреки.

(17. VI. 2010)

Рис. Абдулы Магомедова

Когда ты рядом…

Мне не надо гурий рая,

лишь бы рядом ты была

Когда ты рядом, время замирает,

Мир засыпает самым тихим сном,

Себя я ощущаю стариком,

Что молодость вторую обретает.

И в жизни бренной каждое мгновенье,

И сердца каждый приглушенный стук,

Тобою жадно дышит всё вокруг

И робко выражает восхищенье.

Когда ты рядом, сказка станет былью,

В метро все поезда чего-то ждут,

Я чувствую в спине и боль, и зуд –

Там вырастают маленькие крылья.

Не слышно больше звона колоколен,

В театрах все спектакли лишь о том,

Что всё вокруг спит самым сладким сном,

А мир, отныне мир тобою болен.

Когда ты рядом, мир ещё прелестней

И красотой пропитан каждый лик.

И я уже давно к тому привык,

Что о тебе поется в каждой песне;

И я привык глядеть, не отрываясь,

В бездонность и сиянье твоих глаз;

Искать и вновь не находить тех фраз,

Чтоб рассказать, как я в тебя влюбляюсь;

Привык молчать, боясь тебя коснуться,

Ведь слов уже никак не подобрать,

Чтоб ими можно было передать

Те чувства, что рекой из сердца льются.

Привык к твоим улыбкам, нежным взглядам.

Наедине с тобою каждый миг

Ценить и дорожить им я привык;

Привык к тому, что ты со мною рядом.

Когда ты рядом, тают все туманы

И ангелы спускаются с небес.

Мир полон света, жизнь полна чудес,

Спят райским сном моря и океаны.

И ветер чуть покладистей и тише,

Летит, забыв про молнии и SOS,

Слегка касаясь вновь твоих волос,

Он будто бы их ароматом дышит.

Мир словно замер в странном ожиданьи,

И песни птиц здесь больше не слышны.

И в этом ритме полной тишины

Я всюду слышу лишь твоё дыханье.

Когда ты рядом, время замирает,

Всё засыпает самым сладким сном.

Лишь я один согрет твоим теплом,

Вновь к жизни рвусь, и сердце моё тает.

(22. VI. 2010)

Архитектура Тела твоего

Когда я был рожден бескрылой птицей

И небо своей Родиною звал,

Когда из тысяч снов, что мне присниться

Должно, я только те сны отбирал,

В которых в глину превращалась глыба,

В которых торжествует волшебство,

В которых скрыта магия изгиба

Архитектуры Тела твоего.

Когда в попытках звезды перечислить

В конце тоннеля отключили свет,

И люди думу стали мельче мыслить,

Из моды вышли смокинг и корсет,

Измученный междугородней связью,

Модернизирующей душ родство,

Я был сражен неповторимой вязью

Архитектуры Тела твоего.

Когда безвременье весенних пробуждений

Раскрыло настежь охлажденные сердца,

И между строк последних откровений

Не разглядеть вновь красного словца,

Уставший от незримого блаженства,

В стихах оттачивая мастерство,

Разгадывал я мира совершенство

В Архитектуре тела твоего.

И все бы сказ! Речь спившегося барда,

Забывшего о долге у костра;

Иль притязанья наглого бастарда

На четверть царства и респект двора.

Но, разрезая скальпелем плаценту,

Мы нарушаем прежний статус-кво.

Я восхищаюсь, как банкир процентом,

Архитектурой тела твоего.

Я восхищаюсь… жадно, ненасытно,

Как будто больше не видать нам встреч,

Как будто знаю – сердце беззащитно

От этих губ, улыбок, рук и плеч.

Но, как дитя, я снова верю в чудо,

Пусть не осталось рядом никого.

И после смерти воспевать я буду

Архитектуру тела твоего.

(1. IV. 2016)

Рис. Елены Дмитириевой

Недосказанность

Недосказанность слов как промокшие спички –