Смерть прототипа

– Ну да, есть, – признался Калев неохотно.

– А что, на самом деле, его не было, ты это выдумал?

– Нет, почему же, был.

– И ты знаешь, кто он?

– Знаю.

– А почему ты Андресу не сказал?

– Потому что в таком случае я должен был назвать его имя.

– А ты не хочешь?

– Не хочу.

– Понятно, – протянула Диана, хотя как раз понятно ничего и не было.

Некоторое время они шли молча, затем Калев продолжил:

– Это был очень талантливый человек, но с изъяном, они поймали его на этом, и заставили работать на них. Он из-за этого очень страдал, так страдал, что терпеть уже не мог, и однажды, подшофе, признался мне. Помню, это было для меня шоком. Он не просил меня молчать, но я сам обещал себе, что не выдам его. Мало ли что с человеком может в жизни случиться.

– Но он…. жив? – спросила Диана.

Калев покачал головой.

– Нет. Повесился.

Некоторое время они шли молча.

– Так что, видишь, не могу я сказать Андресу. Некрасиво выдавать человека, которого уже нет. De mortuis… К тому же, я не знаю, может, был еще кто-то. Когда началась перестройка, к ним примазалась куча подозрительных субъектов. Их я уже не знаю, да и знать не хочу. Возможно, среди них окажется и убийца. Так что пусть Андрес ищет…

– Пусть, – поддержала Диана мужа. – В конце концов, все равно прибежит к тебе…

– Это вы про меня? – послышался рядом знакомый голос.

Супруги остановились как вкопанные. Незаметно для себя, они дошли до площади Свободы-Победы, примерно к тому месту, где когда-то находилось кафе «Москва», которое, кажется, даже не переименовали, а в метре от них стоял ухмыляющийся Андрес.

– Решили все-таки прийти, или это случайно? – спросил он, кивнув в сторону площади, или, точнее, одного ее края, где, окруженная высокими деревьями, разместилась церковь Яани. Дверь в это безобразное, с точки зрения человека, чей глаз привык к творениям Брунеллески и Палладио, не говоря уже о Микеланджело, здание была открыта, и из нее как раз выносили гроб.

– Так это тут? – удивительно быстро среагировал Калев. – Я думал, на кладбище, в часовне, как обычно. Ты мне не сказал.

– А ты разве предоставил для этого возможность? Отрезал немедленно: «Я не Мегрэ».

– А что, я не прав?

После взаимной пикировки, братья умолкли, и обратили взгляды на похоронную процессию. Сама Диана уже глядела в ту сторону, пытаясь разобраться, кто есть кто. За гробом шли четверо: три девочки, наверняка дети от жены, и старуха, которая, сгорбившись, ковыляла мелкими шажками – видимо мать Роосте. Ее поддерживала одна из девочек, постарше, настоящая дылда, хорошая вышла бы центровая для баскетбольной команды – по всей видимости, это и была та Рита, которую Андрес вчера упомянул. Другие девчушки были помоложе и поменьше;

может, конечно, еще подрастут.

За этой четверкой пристроилась семья в составе матери, отца и девочки возраста старших классов, та рыдала вовсю. Неужто сожительница притащилась из Италии, вместе с супругом и дочерью, удивилась Диана? Пожалуй, так и было, ибо мужчина не напоминал ни эстонца, ни русского, был небольшого роста, уже немолодой, и, кажется, забыл дома шапку, или не догадался взять с собой, у них, небось, еще бабье лето, так что можно было разглядеть и цвет волос, черный с проседью, и вроде даже плешь. Жена итальянца, бывшая наложница Роосте, оказалась весьма представительной, в стиле современных, как их называют, топ-моделей – блондинка с длинными ножками и несуществующими бедрами, в общем, мечта южанина. Одета она была в полушубок, кажется, из меха выдры, так далеко Диана не разглядела. И что такая фифа нашла в Роосте, поразилась она? Наверно, хотела повыпендриваться перед подругами – вот, заарканила члена парламента, да еще русофоба.

На этом как будто парад родственников закончился, и пошел прочий народ, но Диана все еще думала о тех, главных – кто-то вроде отсутствовал, хотя должен был присутствовать. Конечно, жена! Вот это ненависть… Да, жаль, что Калев не хочет заменить Мегрэ, мог бы прийти к любопытным выводам.

– А этот высокий плечистый? – послышался рядом гнусавый голос Андреса.

И, в ответ голос любимого мужа.

– Лесник. Отсидел семь лет.

Диана, вслед за ними, тоже обратила взор на следующую группу скорбящих. Тут были одни мужчины, итого целых пятеро.

– Лесник, это прозвище? – спросила она.

– И прозвище, и профессия.

– А рядом с ним, тоже высокий, но худой?

– Кассир.

– Их, диссидентской кассы?

– Нет, настоящий. Он работал в спортивном зале спортобщества «Калев», продавал билеты на баскетбольные матчи чемпионата СССР. Говорил, что очень удобное место для связного.

– Значит, он был связным?

– Ну, или что-то в этом роде, я, во всяком случае, получал антисоветскую литературу от него, и ему же передавал переводы, которые для них делал.

– Так ты и переводами занимался? – вмешался Андрес.

– А что ты думаешь, разве я мог оставаться в стороне от такого важного дела, как свержение государства?

Диана хихикнула.

– Остальных троих ты, пожалуй, должен знать, – продолжил Калев.

– Ну да, знаю.

– А я не знаю! – запротестовала Диана.

– Это три профессиональных диссидента, постфактум три депутата Госсобрания. Все въехали туда на своем героическом прошлом. Тот, кто слева, отсидел дважды по пять лет в лагере и трижды по четыре на Вышгороде, другой рядом с ним, в центре, вообще двенадцать подряд.

– И там и там?

– Точно.

– Итого двадцать четыре.