
Седьмая чаша
За Вестминстер-холлом начинался муравейник домишек, выживших в пожаре, который лет тридцать назад уничтожил большую часть старого Вестминстерского дворца. Здесь расположились магазины, гостиницы, таверны, которые обслуживали приходивших сюда юристов, священнослужителей и членов парламента. Улицы кишели коробейниками, торгашами, проститутками, а статус Вестминстера как убежища издавна привлекал сюда и разного рода злодеев. Просьбы богатых граждан о присвоении Вестминстеру правового положения отдельного города неизменно натыкались на отказ, правительства его то и дело менялись, а когда аббатство было распущено, канули в Лету и властные полномочия, которыми прежде обладал аббат.
Парламент собрался на очередную сессию, поэтому Королевская улица выглядела оживленнее и красочнее, чем обычно. Она была беспорядочно утыкана самыми разношерстными строениями, убогие лачуги соседствовали с двухэтажными домами богатых торговцев. Улица провоняла запахами, проистекавшими из многочисленных дубилен и кирпичного дела мастерских, расположенных на ее задворках. Я помнил, как в прошлом году, после традиционной ежегодной процессии судей, которые, облачившись в свои мантии, следовали в Вестминстер-холл, они жаловались, что по пути им приходилось проталкиваться через отары овец и стада коров, которых гнали на рынок.
Нам тоже пришлось поорудовать локтями, чтобы протиснуться сквозь толпу к дворцовому двору, минуя хозяев лавок, которые во все горло расхваливали свой товар. Уличных торговцев было несметное множество. Некоторые продавали свой товар прямо с повозок, запряженных ослами, другие – с лотков, которые висели у них на шеях на широких лямках. Тех из них, что пытались приблизиться к нам, Барак разгонял энергичными взмахами рук. Несколько одетых в лохмотья, но мускулистых молодых людей с интересом поглядывали на высокомерного вида господина средних лет, который важно шествовал по улице. Он был одет в длинную, отороченную соболиным мехом накидку и богатый дублет.
«Наверное, какой-нибудь член парламента из провинции, – подумал я. – Нашел место и время кичиться своим богатством!»
Если бы дело происходило после наступления темноты, я не дал бы за его кошелек, а то и жизнь и дохлой мухи.
– Расследование начинается завтра, – сказал я Бараку. – Прости, я забыл тебе об этом сообщить.
– Я должен на нем присутствовать?
– Да. И Дороти тоже. Бедная женщина, это станет для нее еще одним испытанием. Они с Роджером так любили друг друга.
– Она выдержит?
– Надеюсь, что да. Дороти сильная. Сегодня утром я зашел проведать ее. Она все такая же тихая и белая как полотно. – Я прикусил губу. – Надеюсь, писаки не пронюхают о случившемся раньше времени, иначе они разнесут эту историю по всему городу.
– Да, причем с большим удовольствием.
– Я знаю. Клянусь смертью Спасителя, от этого коронера Броуна толку никакого. Расследование должно было начаться еще вчера, поскольку сегодня убийца уже может находиться в другом графстве. – Я в отчаянии покачал головой. – Я сам навещу Гая, чтобы узнать, что дало вскрытие и осмотр тела.
Дорогу мне преградил оборванный коробейник. На шее у него висел лоток, наполненный дешевыми побрякушками.
– Кольца и броши, сэр! – оглушительно завопил он. – Для вашей дамы! Прямиком из Венеции!
Я обошел оборванца.
Мы почти подошли к новому дворцу, прямо впереди были огромные ворота, ведущие в чертоги Вестминстерского аббатства. Толпы людей стали гуще, и, проходя под аркой ворот, я едва не споткнулся об уличного шулера, который сидел, разложив перед собой крапленые карты, и призывал прохожих «попытать счастья». Мы вошли на широкий Вестминстерский двор, который уже успели заполнить юристы. Часы на башне показывали половину десятого. Мы успели почти вовремя.
– Тамми сказала, что видела вас недавно, – проговорил Барак. – Будто бы вы нас навещали.
Значит, она ему все же рассказала. Может быть, для того, чтобы таким образом надавить на меня и заставить поговорить с ее мужем? Но сейчас время для этого было явно неподходящим.
– Я проезжал мимо Олд-Бардж, возвращаясь от Гая, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно более непринужденно. – В твоей берлоге царит ужасающая сырость.
Барак с мрачным видом передернул плечами.
– Я бы переехал, если бы ребенок остался жив. Но судьба распорядилась иначе.
– Тамазин выглядит немного… подавленной.
– Никак не может успокоиться после смерти малыша. В отличие от меня. – В его голосе зазвучали жесткие нотки. – Она полна бабьих слабостей. Куда только подевалась ее прежняя сила духа?
Барак не смотрел мне в глаза, что случалось крайне редко.
Я увидел, что расположенный в центре двора фонтан под куполом, который простоял замерзшим всю зиму, снова работает, весело брызгая водой. Невольно я вспомнил фонтан в Линкольнс-Инн и на мгновение закрыл глаза.
Уайтхолл представлял собой небольшой зал, к которому от входа вел заполненный людьми коридор. По обе стороны коридора вдоль стен стояли скамьи, а на них, робко поджимая под себя ноги, сидели истцы и смотрели на юристов, оккупировавших остальное пространство. Сюда в поисках правды стекался бедный люд со всей страны, надеясь на то, что барристеры, состоящие на государственном содержании, решат все их беды. На многих просителях была грубая домотканая одежда деревенских увальней. Большинство из них были подавлены величием всего, что их окружало, но некоторые выглядели вполне решительно.
Я увидел первого из своих клиентов, Гиба Рука, мужчину тридцати с небольшим лет, низкорослого, коренастого и с квадратным лицом. На нем была красная накидка, слишком яркая, чтобы являться в ней в суд. Рук хмуро наблюдал за двумя мужчинами, которые разговаривали в главном зале. Один был высок и облачен в дорогую одежду; приглядевшись ко второму, я с удивлением обнаружил, что это не кто иной, как Билкнэп. Мой давний недруг выглядел изможденным в своей длинной черной мантии. Он рылся в бумагах, лежавших в его адвокатской сумке. Высокий мужчина, похоже, был недоволен своим собеседником.
– Привет, Гиб! – произнес Барак, плюхнувшись на лавку возле Рука. – Что-то ты чересчур вырядился.
Рук кивнул Бараку и поднял глаза на меня.
– Здравствуйте, мастер Шардлейк. Готовы к схватке?
Я окатил его ледяным взглядом. Обзаведясь собственным барристером, некоторые мои клиенты теряли чувство меры и считали, что имеют право держаться со мной фамильярно и даже насмешливо. Подобное отношение только повредило их делу. Участие в суде требовало трезвого и уважительного поведения.
– Я готов, – ответил я. – Дело у нас верное, а если мы и проиграем, то лишь потому, что суд сочтет ваше поведение нахальным и оскорбительным. Так что следите за своим языком во время заседания. Кстати, вырядившись, как павлин, вы совершили первую ошибку.
Гиб покраснел. Он был одним из многих коттеров[13], разбивших за последние пятнадцать лет огороды в районе Ламбетских болот на другом берегу реки. Лондон безостановочно разрастался, и ему требовалось все больше пищи. Осушая топи, коттеры заселяли и осваивали появляющиеся участки суши, не спрашивая разрешения у землевладельцев, которые никогда не занимались этой землей, да и жили далеко от своей болотистой собственности. Но недавно арендаторы поняли, что упускают реальную прибыль, и стали использовать поместные суды для того, чтобы выгнать коттеров с захваченных ими земель и присвоить результаты их труда.
Гиб обжаловал выселение с освоенных земель в суде прошений. В поданной им апелляции цитировались древние законы и упоминались туманные прецеденты из прошлого, которые мне удалось отыскать в архивах. В соответствии с ними, если человек возделывал участок размером меньше двух акров в течение двенадцати лет, его нельзя было изгнать с этой земли.
Гиб кивнул на Билкнэпа:
– Эта старая свинья сэр Джеффри, похоже, не очень-то доволен своим адвокатом.
– Я знаю Билкнэпа. Не надо его недооценивать.
Я не кривил душой. Он действительно был умным и умелым юристом. Однако сегодня у него, видимо, возникли какие-то проблемы с бумагами. Сейчас он лихорадочно рылся в своей сумке. Подняв голову и увидев меня, он прошептал что-то своему клиенту, землевладельцу Гиба, и они отошли в сторону.
Я сел по другую сторону Гиба. Он посмотрел на меня горящими от любопытства глазами.
– Толкуют, что в Линкольнс-Инн произошло ужасное убийство, – затараторил он. – Вроде как в фонтане нашли барристера с перерезанной глоткой. И это на Пасху!
Именно этого я и боялся: слухи все же начали распространяться.
– Убийцу непременно найдут, – лаконично ответил я.
Гиб с сомнением покачал головой:
– Говорят, никто не знает, кто это сотворил. Какой жуткий способ убийства! Ох и времена нынче пошли.
– Вы, вероятно, имеете в виду знаки и предзнаменования? – устало предположил я, вспомнив лодочника.
Гиб пожал плечами.
– Насчет этого не скажу, но зато я знаю, что в последнее время произошло несколько очень страшных убийств. В январе убили одного коттера, потом был еще один странный случай. Не удивлюсь, если коттеров убивают арендаторы! – объявил он, повысив голос.
На нас стали оборачиваться.
– Если вы не будете держать себя в руках, мы проиграем дело, – прошипел я.
– А вот и проблемы пожаловали, – прошептал Барак.
Билкнэп оставил своего клиента и направлялся к нам.
– Могу ли я поговорить с вами, брат Шардлейк?
Я заметил, что он потеет, хотя в зале, который ничем не обогревался, был холодно.
Я встал.
– Извольте.
Мы отошли на несколько шагов.
– Ваш клиент, находясь в стенах суда, не должен делать оскорбительных замечаний в адрес землевладельцев, – напыщенно заявил он.
Я вздернул брови:
– И это все, что вы хотели мне сказать?
– Нет-нет…
Билкнэп колебался. От волнения он прикусил губу и набрал полную грудь воздуха.
– У меня беда, брат Шардлейк. Я не представил суду свидетельство о праве моего клиента на землю.
Я смотрел на него в изумлении. Главная обязанность любого адвоката испокон века состояла в том, чтобы представить в суд правильно составленные документы на собственность. Было известно много случаев, когда молодые барристеры проигрывали дела лишь потому, что не выполняли вовремя бумажную работу. Но Билкнэп занимался адвокатской практикой вот уже двадцать лет! Он устремил на меня взгляд своих светло-голубых глаз. В них плескалось смятение.
– Помогите мне, брат Шардлейк! – в отчаянии шептал он. – Помогите своему товарищу по цеху! Сделайте так, чтобы слушания отложили. К новому сроку я соберу все нужные документы.
– Если вы подадите документы сейчас, судья, возможно, выслушает вас, – сказал я. – Канцелярия еще открыта.
– Я потерял их! – выпалил он, словно в приступе внезапного помешательства. – Умоляю вас, Шардлейк! Я собирался принести их сегодня, думал, что они в моей сумке. Я болел! Доктор Арчер снова и снова делал мне промывание желудка, и всю прошлую ночь мои ягодицы были покрыты кровавым потом…
Многие адвокаты, руководствуясь чувством корпоративной солидарности, пошли бы ему навстречу, но мне подобные сделки претили, тем более что они всегда заключались за счет клиента.
– Мне очень жаль, Билкнэп, – тихо произнес я, – но я обязан служить в первую очередь своему клиенту.
Билкнэп издал странный звук – нечто среднее между стоном и рычанием, – наклонился ко мне и прошипел:
– Я знал, что ты откажешься мне помочь, мерзкая горбатая жаба! Я никогда не забуду тебе этого!
Я видел, что клиент Билкнэпа, стоя чуть поодаль, с интересом следит за действиями своего адвоката. Не говоря ни слова, я вернулся к скамье, на которой сидели Барак и Рук.
– Что ему понадобилось? – спросил Барак. – Он выглядел так, будто вот-вот набросится на вас.
– Он где-то потерял документы и не представил в суд свидетельство о собственности на землю.
Барак присвистнул:
– Вот это да! Значит, он в полном дерьме.
Я стиснул губы. Оскорбление, нанесенное мне Билкнэпом, утвердило мою решимость до последнего отстаивать интересы Гиба Рука, тем более что, невзирая на всю его браваду, перед лицом правосудия он был сущее дитя.
– Что? – возбужденно спросил он, услышав, как мы перешептываемся. – Что случилось?
Я пересказал свой недолгий разговор с Билкнэпом и добавил:
– Выложи Билкнэп все начистоту, судья, если он в хорошем настроении, возможно, и согласился бы перенести слушания, но Билкнэп умеет только врать и выкручиваться.
– Значит, с сэром Джеффри покончено?
– Вполне возможно.
Билкнэп присел на корточки и рылся в своих бумагах – отчаянно и безнадежно. Его руки тряслись.
В дверях зала заседаний появился судебный пристав и объявил:
– Пусть все, кто участвует в слушаниях суда прошений его королевского величества, пройдут в зал.
Билкнэп посмотрел на него взглядом, полным ужаса, а потом встал и вместе с остальными вошел в старый, выкрашенный белой краской зал с высокими грязными окнами. Единственным ярким пятном была красная мантия судьи, восседавшего на своей скамье.
Судья Стивен Эйнсворт был человеком справедливым, но острым на язык. Стоило ему дойти до нашего дела, он сразу же заметил, что комплект документов не полон. Как я и ожидал, Билкнэп поднялся со своего места и принялся врать, утверждая, что он предоставил все необходимые бумаги, но секретарь суда, должно быть, потерял их. Сразу же вслед за этим он попросил о переносе слушаний.
– Где расписка секретаря в том, что он принял у вас документы? – спросил Эйнсворт.
– Я отдал ее своему клерку, ключ от конторы у него, а он сегодня туда не приехал. А мне пришлось выехать сюда заранее, поскольку ступени причала на Вестминстере сломаны, и…
Да, Билкнэп умел быстро соображать. Однако судья Эйнсворт повернулся к приставу.
– Приведите сюда секретаря суда прошений, – распорядился он.
Пришел секретарь и, разумеется, сообщил, что никаких документов он не получал. Билкнэп, судя по виду, был готов в любой момент упасть в обморок.
– Я подозреваю, что вы солгали мне, брат Билкнэп, – холодно проговорил Эйнсворт. – Будьте осторожны, сэр. Иск вашего клиента против Гилберта Рука отклонен из-за непредставления необходимых документов. Йомен[14] Рук, вы можете остаться на вашей земле. Вам повезло.
Физиономия Гиба расплылась в улыбке от уха до уха. Билкнэп сел. Его лицо посерело. Клиент склонился к нему и стал что-то яростно шептать ему на ухо. Физиономия сэра Джеффри была перекошена от злости. Я обратил внимание на белоснежные зубы землевладельца. Еще один любитель вставных челюстей.
– Мастер Шардлейк, – продолжал Эйнсворт, – я слышал, вы подали апелляцию по делу некоего подростка, отправленного в Бедлам по решению Тайного совета?
– Да, ваша честь.
Задумчиво нахмурившись, судья постучал пером для письма по столу.
– Слушание подобных дел подпадает под мою юрисдикцию?
– Суть моего иска, ваша честь, состоит в том, что не было предпринято никаких действий, направленных на исследование психического здоровья мальчика. Между тем, прежде чем ограничивать свободу субъекта, это необходимо сделать. Таково требование закона.
Я сделал глубокий вдох.
– Я предлагаю привлечь к этому обследованию врача. Но если вы согласитесь начать слушания, для начала можно было бы обсудить еще некоторые вопросы, связанные с делом: во-первых, кто будет оплачивать счета за содержание юноши в Бедламе и, во-вторых, необходимость регулярных отчетов персонала об изменениях в состоянии его здоровья. Родители парня бедны.
– Ну, с этим-то я справлюсь. Суд не станет откладывать дело в долгий ящик и в ближайшее время назначит дату слушаний. Но, мастер Шардлейк… – Он посмотрел на меня долгим серьезным взглядом. – Вы входите в опасные воды. Политика и безумие – это…
– Я знаю, ваша честь.
– Будьте осторожны. Ради блага вашего клиента и вашего собственного.
Гиб был счастлив успешным исходом своего дела. От его наглых манер не осталось и следа, он едва не плакал от облегчения. Он пообещал мне свою благодарность до гробовой доски и вышел из зала суда, чуть не танцуя.
Слушания продолжались. Для меня это был удачный день: я выиграл все поданные мной иски. В половине пятого суд встал, после чего победители и побежденные покинули зал заседаний. Мы с Бараком стояли на ступенях суда.
– Билкнэп выглядел больным, – заметил я.
– И стал выглядеть много хуже после того, как его иском подтерлись.
– Он всегда являлся хитроумным злодеем, но сегодня был просто жалок. С этого дня он будет еще больше ненавидеть меня.
На противоположной стороне квадратного двора, окруженного зданиями, располагался расписной зал, где заседала палата общин. Там горели свечи, и их желтый свет был виден через высокие окна.
Барак хмыкнул:
– Говорят, в эту сессию они штампуют все билли, которые король выносит на их рассмотрение. – Мой помощник сплюнул на землю. – А тех членов палаты, которые не находятся в кармане у его величества, можно купить с помощью взяток или запугать.
Я промолчал, поскольку возразить было нечего.
– Родители Адама Кайта будут довольны, что по его делу пройдут слушания, – констатировал Барак.
– Да. Судья Эйнсворт занервничал, узнав, что в дело замешан Тайный совет, но он честный человек. Это напомнило мне кое-что. Я не рассказывал тебе, но, возвращаясь из Бедлама, я встретился с похоронной процессией лорда Латимера и видел леди Латимер. То есть я решил, что это именно она. Вдова ехала в большой карете.
– Какая она? – с интересом спросил Барак.
– Не такая уж и красавица, но что-то манящее в ней, безусловно, есть. Мне показалось, что она выглядела испуганной.
– Наверное, боится ответить королю «да» и боится сказать «нет».
Я печально кивнул. Явный испуг женщины произвел и на меня гнетущее впечатление.
– Что ж, теперь мне нужно найти лодку, поехать к Гаю и узнать, что ему удалось выяснить. А ты отправляйся в Линкольнс-Инн и оформи на бумаге сегодняшние решения суда. И вот еще что: напиши Кайтам и попроси их прийти ко мне завтра.
Мы пошли обратно, к пристани Уайтхолла. У ворот двора нового дворца уже выстроилась вереница ярко размалеванных шлюх, надеявшихся привлечь внимание кого-нибудь из членов парламента, когда те будут выходить после окончания дневных заседаний. Две из них наклонились, демонстрируя мне свои пышные прелести.
– Они ведут себя весьма нахально, – заметил я. – Если их поймают, то привяжут к повозке и потащат по улицам.
– Этого не случится, – хитро улыбнулся Барак. – Члены парламента будут против. Мысль о возможности покувыркаться с этими красотками – единственное, что помогает им досидеть до конца скучных заседаний.
– Может, именно поэтому они так быстро одобряют все законопроекты короля?
К тому времени, когда я добрался до Гая, уже стемнело. Его лавка была закрыта, но он сразу ответил на мой стук. Открыв дверь и впустив меня внутрь, он с мрачным видом предложил садиться. Сев напротив, Гай сцепил пальцы и уставился на меня серьезным взглядом.
– Как себя чувствует бедная миссис Эллиард? – спросил он.
– Подавлена. Мы ни на шаг не продвинулись в расследовании убийства Роджера. Не можем даже найти поверенного по имени Нантвик, который якобы присылал ему письма. Я начинаю думать, что эти письма писал и отсылал убийца.
– А как ты сам? Выглядишь очень напряженным, хотя совсем недавно держался молодцом. Ты продолжаешь делать упражнения для спины?
– Да, я выполняю все твои предписания, Гай. Я дисциплинированный пациент. – Я сделал глубокий вдох. – И как бы тяжело это ни было, я готов выслушать все, что ты расскажешь мне относительно осмотра тела Роджера. Прошу лишь об одном: поменьше ужасных деталей.
– Сегодня утром я съездил туда, где сейчас хранится тело. Я взял с собой Пирса…
Я нахмурился. Мысль о том, что Гай взрежет тело Роджера и станет копаться в его внутренностях, была ужасна сама по себе, но то, что это будет делать совсем посторонний человек, какой-то мальчишка…
– Я натаскиваю его, Мэтью. Лицензия на вскрытие трупов, которой я располагаю, предоставляет уникальную возможность изучать человеческую анатомию. В будущем он использует эти знания, чтобы помогать другим людям.
И все же мне было неприятно думать об этом.
– Что ты узнал? – спросил я.
– Пока я могу сказать одно: на момент смерти мастер Эллиард находился в отменном здравии.
– Так оно и было, до того момента, пока кто-то не оглушил его и не перерезал ему горло.
– Не думаю, что он был оглушен, – проговорил Гай все тем же мрачным тоном. – По крайней мере, не в том смысле, какой мы вкладываем в это слово.
Я ошарашенно смотрел на собеседника.
– Ты хочешь сказать, что в момент смерти он находился в сознании?
– Нет, не это. Ты когда-нибудь слышал про двейл?
Я отрицательно мотнул головой.
– Впрочем, зачем тебе это знать? Это жидкий компонент опия, а также некоторых других веществ, например уксуса и свиной желчи. С помощью этого вещества человека можно вогнать в бессознательное состояние. В зависимости от использованного количества. Оно может вызывать расслабление, отключение сознания или смерть. Его использовали столетиями с единственной целью: отключить пациента перед хирургической операцией.
– Значит, это сильное обезболивающее! Почему же тогда я никогда не слышал о нем?
Гай покачал головой:
– Тут все не так просто. Более того, существует большущая проблема. Правильную дозу очень трудно определить. Чрезвычайно трудно. Она зависит от многих факторов: срока хранения ингредиентов, габаритов и возраста самого пациента. Малейшая передозировка – и на руках у врача оказывается свеженький труп. По этой причине сегодня это вещество применяется крайне редко. Но я думаю, убийца мастера Эллиарда использовал именно его.
– Почему?
– Позволь, я кое-что покажу тебе.
Гай вышел из комнаты и вернулся через несколько секунд. Я с испугом думал, что за ужасную вещь он с собой принесет, но это оказался всего лишь башмак Роджера. Он положил башмак себе на колено, поднес к нему свечу, и в ее пламени стало видно большое темное пятно.
– Этот башмак был сухим. Он, должно быть, находился на той ноге, которая торчала из фонтана. Увидев это пятно, я сначала понюхал его, а потом повозил по нему пальцем и попробовал на вкус. Тут явно ощущается вкус двейла. – Он посмотрел на меня. – Первым делом человек, принявший его, впадает в состояние эйфории, затем теряет сознание. Этим и объясняется столь мирное выражение, что застыло на лице твоего друга.
– Ты говоришь, что это вещество больше не применяется. Кто же мог использовать его?
– Очень немногие врачи и хирурги, кто-то из лекарей, не имеющих лицензии на врачевание.
Гай помолчал, снедаемый какими-то внутренними сомнениями, и добавил:
– Традиция использования этого вещества существовала в некоторых монастырях.
В комнате повисла тишина. Я пристально посмотрел на друга и спросил:
– Ты тоже пользовался этой штукой?
Гай неохотно кивнул:
– Только в тех случаях, когда думал, что пациент во время серьезной хирургической операции может умереть от болевого шока. Кроме того, у меня богатая практика в определении правильной дозы. И хотя сегодня это вещество уже не используется, его формула хорошо известна врачам. Тут никакого секрета нет.
– Значит, тут требуется богатый опыт?
Малтон снова кивнул.
– Убийца не хотел давать Роджеру смертельную дозу. Ему нужно было устроить эту ужасную картину в фонтане. Поэтому он накачал мастера Эллиарда двейлом так, что тот отключился и не пришел в себя даже тогда, когда ему перереза́ли горло.
– Что еще поведало тебе тело?
– Больше ничего. Все органы в прекрасном состоянии. Его здоровью мог бы позавидовать и более молодой мужчина.
– Ты говоришь как-то очень отстраненно, Гай.
– Иначе и быть не может, Мэтью, в противном случае разве мог бы я спокойно смотреть на все те вещи, которые мне приходится видеть почти ежедневно?
– А вот я не могу быть таким беспристрастным. По крайней мере, в данном случае.
– Тогда, может быть, тебе стоит предоставить расследование другим людям?
– Не могу, я дал Дороти обещание найти убийцу.
– Очень хорошо.
На мгновение Гай вдруг стал таким же напряженным и усталым, каким был в тот вечер, когда я привел к нему Роджера.
– Была, правда, у него шишка на затылке. Я думаю, тот человек, с которым встречался твой друг, действительно оглушил его ударом по голове, а когда он пришел в сознание, каким-то образом принудил его принять двейл. Он снова отключился, теперь уже основательно, и убийца отнес его в Линкольнс-Инн.
– Через поле и оранжерею.
Я рассказал ему про следы, по которым шел Барак.
– Роджер был субтильным мужчиной, но этот негодяй все равно должен был быть очень сильным человеком.