Дикая сердцем

Джона притормаживает в конце дороги, где к дереву прибит деревянный знак с вырезанными на нем буквами «Р. Донован». Хорошо, что Джона предложил взять один из старых снегоходов Фила, поскольку дорога перед нами больше походит на туристическую тропку, чем на подъездную дорогу, и проехать по ней не сможет ни один полноразмерный автомобиль. Тропку, которой не пользуются. Согласно местным метеорологическим сводкам, снегопада не было почти неделю, и тем не менее здесь нет ни малейшего намека на следы.

Мои руки крепко обхватывают талию Джоны, пока мы едем по тропинке, все глубже и глубже в лес, проезжая мимо двух неоново-желтых знаков «Проезд запрещен». Чуть дальше мы видим еще один знак, уже деревянный, с вырезанными на нем буквами, подкрашенными черной краской, который гласит: «Я придерживаюсь права стоять на своем».

– Что это вообще значит? – громко говорю я, стараясь перекричать низкий гул двигателя.

– Для разных людей – разное, – загадочно отвечает Джона, огибая деревья и обнаруживая, что здесь тропа не заканчивается.

– Мне кажется, мы не туда едем!

Джона указывает на небо над деревьями, и я замечаю дымку, плывущую вверх, что полностью опровергает мои опасения. Двигатель снегохода ревет громче, набирая скорость.

Наконец лес редеет, и нашему взгляду открывается крошечный обветшалый одноэтажный домик с крыльцом и отсутствующей дверью. За ним стоят сарай, превышающий размеры дома по крайней мере раза в три, и несколько небольших пристроек и навесов. И куча всего между ними: бочки, ведра, старые шины, газовые и пропановые баллоны, дерево в самых разных его состояниях – от больших бревен до аккуратно нарубленного хвороста. С краю примостились три старых грузовика, два из которых насквозь проржавели и частично разобраны.

Больше походит на свалку.

Когда Джона заглушает двигатель, из-за угла сарая выскакивают две огромные собаки, которые бросаются к нам с вызывающим тревогу рычанием и лаем. И чем они ближе, тем меньше походят на собак и больше на волков.

– Джона? – окликаю я, уже поднимая левую ногу и готовясь отбиваться от черного пса, надвигающегося на нас с оскаленными зубами.

Входная дверь где-то внутри хижины с громким скрипом открывается, и из нее появляется мужчина.

– Оскар! Гас! Назад! – Его резкий тон прорезает царящий хаос.

Собаки-волки мгновенно затихают и усаживаются на свои задницы, облизывая пасти. Ярко-серый пес, который кажется наиболее спокойным из этой парочки, устремляет на меня хищный желтый взгляд. Словно ждет, что я дернусь или кашляну и дам ему повод для нападения.

Из курятника неподалеку раздается неистовое кудахтанье кур, взбудораженных всей этой суматохой.

– Вы Рой? – спрашивает Джона.

Мужчина, переместившийся к проему на верхней ступеньке крыльца, где должна была стоять дверь, пристально смотрит на Джону с минуту, как бы обдумывая ответ. Ему около пятидесяти, а может, и больше. Он выглядит изможденным – то ли от возраста, то ли от трудностей, а может, от того и другого сразу. Его волосы с проседью, аккуратно зачесанные назад, намного темнее седой бороды, скрывающей челюсть. К синим джинсам и тяжелой фланелевой куртке пристали опилки.

– А кто спрашивает? – произносит он с четко выраженным южным акцентом.

Бросив настороженный взгляд на волкопсов и утешительно сжав мне бедро, Джона слезает со снегохода и идет к крыльцу. Поднимаясь по трем ступенькам, он на ходу снимает правую перчатку.

– Я – Джона Риггс.

Рой долго изучает протянутую руку, прежде чем пожать ее один раз.

– Мы переехали в соседний дом. Купили участок Фила.

Соседний дом – это с большой натяжкой. Мы в целых километрах от этого парня. По крайней мере, мне так кажется из-за двух длинных дорог между нами.

– Точно. – Рой шмыгает носом. – Ты тот пилот, который собирается летать на своих чертовых самолетах над моей головой каждый день.

В его тоне, как и в пристальном взгляде, который он устремляет на Джону, есть капля желчи. И, возможно, еще вызов. Я не знаю точно. Джона – физически внушительный тип: широкоплечий и около двух метров ростом. Роя, стоящего на несколько ступенек выше, с ним трудно сравнивать – его плечи сгорблены, однако я готова поспорить, что Джона весит в два раза больше, чем Рой. И все же, если он хотя бы даже немного боится своего гостя, то этого не показывает.

Джона спускается с крыльца, оглядывается через плечо, чтобы бросить на меня взгляд – частично забавляющийся, частично выражающий вопрос: «Можем ли мы доверять этому парню?» – прежде чем снова встречается взглядом с нашим «дружелюбным» соседом.

– Фил сказал, что ты хотел забрать его козла. Мы решили удостовериться, не заинтересован ли ты все еще в этом.

Взгляд Роя устремляется на сарай, где вдоль забора копошатся пять коз разного размера, с любопытством разглядывающие прибывших. За сараем простирается большая поляна.

– У меня хватает коз.

– Я вижу. – Джона медленно кивает. – Так что, возьмешь еще одну? Похоже, у тебя большой сарай. И ты явно знаешь, что с ними делать. Я даже докину немного сена и зерна. Хватит, чтобы прокормить его до весны.

– Почему ты сам не хочешь держать его?

– Мы сейчас не в том положении, чтобы держать скот. Мы только заселяемся.

– А, только заселяетесь. – Рой ухмыляется. – Все вы, чужаки, приезжаете сюда, чтобы «только заселиться». – И снова этот горький тон в его словах.

Может, я и чужачка здесь, но Джона точно нет. Я ощущаю острое желание указать на то, что Джона вырос в окрестностях Анкориджа и что он – такой же аляскинец, как и Рой, но Джона отвечает прежде, чем я успеваю решить, стоит ли это делать.

– Мы были бы очень благодарны, если бы ты забрал его у нас и присоединил к своему стаду.

Я различаю в голосе Джоны напряжение. Он не терпит подобного отношения.

Рой натягивает сапоги, выходит из-за перил крыльца и становится перед нами. Только тогда я вижу, что в его левой руке ружье, опущенное к полу.

В моем позвоночнике застывает напряжение.

– Не-а. Он ни на что не годится.

– Это самец. Я могу назвать только одно дело, на которое он сгодится. – Джона бросает внимательный взгляд на загон для животных. – Должно быть, у тебя там несколько самок, так?

– Они все самки. – Он мрачно усмехается. – Но он даже для этого не сгодится.

– Черт, – бурчит Джона.

– Может, найдешь какого-нибудь дурака, который не разбирается в козах и купит его у тебя? Или кого-то, кому нравится вкус старого мяса. А мне он не нужен.

– Спасибо, что уделил время, – бросает Джона, даже не скрывая раздражения в своем голосе, и идет ко мне.

– Вот что я тебе скажу… веди его сюда.

Джона замирает на полпути.

– Правда? Я очень признателен…

– Гончие за зиму разжирели и совсем обленились. Думаю, хорошая охота с погоней в преддверии лета пойдет им на пользу. Хотя сомневаюсь, что выйдет хорошая охота.

Я морщусь. Может, и не люблю коз, но картина, которую только что нарисовал Рой, гораздо более тревожная, чем жуткие зрачки и неприятные детские воспоминания.

Челюсть Джоны отвисает в тот редкий момент, когда у него пропадает дар речи, но затем он возвращает себе самообладание.

– Приятно было познакомиться, Рой.