Сергий Радонежский. Личность и эпоха

Таким образом, в руках у биографов Сергия оказалось два варианта «Жития» преподобного, отличающиеся между собой. Но при этом текст, составленный Епифанием Премудрым, доводит изложение лишь до середины жизненного пути Сергия. Другой вариант, автором которого является Пахомий Логофет, рассказывает обо всей жизни святого. Какой из них следует выбрать для воссоздания биографии преподобного?

Общие правила источниковедения рекомендуют использовать более ранние по времени сохранившиеся списки. Сложность, однако, заключается в том, что труды Пахомия, начавшего работать над биографией Сергия лишь в 1439 г., сохранились до нашего времени в более ранних списках, чем написанные Епифанием «Похвальное слово Сергию Радонежскому» и «Житие». Поэтому в данном случае мы должны пренебречь общим правилом и для характеристики первой половины жизни преподобного взять за основу текст Епифания, хотя он и дошел в списках более позднего времени. Главным доводом при этом для нас стало то, что, в отличие от Пахомия Логофета, Епифаний Премудрый знал Сергия не понаслышке, будучи иноком обители еще при самом преподобном. Важно также отметить ту тщательность, с которой Епифаний работал над «Житием». Осознавая все значение фигуры Сергия, он стремился донести до потомства даже малейшие детали из жизни того, кого уже начинали почитать святым. Для этого он, не надеясь только на собственные воспоминания, расспрашивал старшего брата Сергия Стефана, собирал сведения о нем от Сергиева келейника, выпытывал подробности от старцев обители – «самовидцев» троицкого игумена. Эта работа, по собственному признанию Епифания, заняла у него более двух десятилетий.[41 - Там же. 2002. № 2 (8). С. 286–287.]

Выявление истории создания текстов Епифания и Пахомия позволяет увидеть их основное отличие друг от друга. Если первый из агиографов, не имея четкого заказа написать произведение, которое должно было соответствовать определенным, достаточно строгим канонам, старался сохранить на бумаге даже мельчайшие детали из жизни Сергия, то второй, составляя свое сочинение для предстоящего прославления Сергия, осуществлял их целенаправленный отбор, оставляя без внимания те факты, которые не укладывались в жесткие каноны житий, и добавляя те подробности «чудотворений», которые были необходимы для канонизации.

Отсюда вытекает и другое различие. Если Епифаний четко придерживался биографической канвы, помещая одно событие за другим в строгой хронологической последовательности, то для Пахомия главной стала сюжетная основа и он излагал факты из жизни Сергия не всегда в соответствии с тем, в каком порядке они происходили в реальности. Лишь когда ему указывали на эти ошибки, он исправлял их в более поздних вариантах своего труда. Так, в третьем варианте «Жития» он поместил возникновение Андроникова монастыря перед основанием Симонова, хотя первоначально очередность появления этих обителей излагалась прямо противоположным образом.

Вместе с тем, сделав выбор в пользу сочинения Епифания, мы сталкиваемся с трудностью методологического характера – каким образом следует анализировать данный памятник? Тот факт, что агиографом были использованы в основном, если не исключительно, лишь устные рассказы современников, наложил известный отпечаток на само «Житие». В нем мы не встретим точных дат, а находим лишь последовательную смену эпизодов биографии Сергия, когда можно говорить только о том, что данное событие произошло раньше или позже другого. Это характерно для всех мемуаров, написанных по устным рассказам. Как правило, рассказчики предпочитают излагать общий ход событий, а не сосредотачиваться на датах. Такова особенность человеческой памяти, и с этим надо считаться.

Тем не менее у исследователя имеется возможность установить действительную хронологическую шкалу почти всех важнейших событий жизни Сергия. Обычно рассказчик на вопрос слушателя: когда произошло то или иное событие? – приурочивает его к другому, более заметному, дату которого можно выяснить из других источников. Не являлись в этом смысле исключением и собеседники Епифания, кого он расспрашивал о жизни преподобного. Именно это обстоятельство является для нас ключевым в определении точных дат жизни Сергия.

Этот же метод можно применить и для анализа второй половины биографии Сергия, основные факты которой мы черпаем из сочинения Пахомия, содержащего порой уникальную, нигде более не встречающуюся информацию о жизни троицкого игумена. Конечно, отсутствие строгой хронологической последовательности в рассказе Пахомия, пропуск им отдельных эпизодов биографии Сергия, определенная «лакировка» его личности серьезно затрудняют восстановление подлинной жизни Сергия Радонежского. Тем не менее благодаря тому, что Епифанию Премудрому удалось довести жизнеописание троицкого игумена до 1363 г., а вскоре имя Сергия начинает встречаться на страницах летописей и в других источниках, у нас появляется возможность дать временную «привязку» изложенных Пахомием фактов жизни Сергия, а также дополнить рассказ теми сюжетами, которые были сознательно пропущены агиографом.

Итак, обратимся непосредственно к «Житию» Сергия Радонежского, точнее, той части, которая вышла из-под пера Епифания Премудрого.

Глава 1

Начало пути

В своем рассказе Епифаний Премудрый сообщает, что будущий святой, получивший при рождении имя Варфоломей, родился в семье ростовского боярина Кирилла и его жены Марии.[42 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. М., 1998. С. 290.] В сочинениях, посвященных основателю Троицкого монастыря, встречается несколько дат его появления на свет.

В старой литературе фигурировала дата 3 мая 1319 г.[43 - Никон, иеромонах. Житие и подвиги преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена радонежского и всея России чудотворца. М., 1885. С. 8.] Высказывалось также мнение, что Сергий появился на свет в 1313 или в 1318 г.[44 - См.: Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1988. С. 104–105.] Среди современных исследователей бытуют по крайней мере три даты появления на свет преподобного. По мнению Н. С. Борисова, это событие произошло 3 мая 1314 г., по данным В. А. Кучкина – 3 мая 1322 г., а на взгляд Б. М. Клосса – в конце мая того же 1322 г.[45 - Борисов Н. С. Сергий Радонежский. М., 2002. С. 13; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 27; Кучкин В. А. Сергий Радонежский. С. 75.] Датой рождения Сергия также назывались 11 июня и 25 августа 1322 г.[46 - Скрынников Р. Г. Митрополит Алексий и Сергий Радонежский. М., 1990. (Сер.: Атеизм и религия: история, современность. 1990. № 6). С. 37.]

Этот разнобой мнений дал основание известному писателю Валентину Распутину с горечью утверждать, что «год рождения отрока Варфоломея потерян».[47 - Распутин В. Ближний свет издалека // Россияне. 1991. № 9. С. 8. [Другие публикации: Сергий Радонежский. М., 1991. С. 520–536; Ближний свет издалека. Сергий Радонежский – вчера, сегодня, всегда. Иркутск, 1992. С. 9—28; Преподобный Сергий Радонежский. Сборник. Составитель Соколова Т. А. М., 1996. С. 333–347].]

Действительно, в «Житии» Сергия не указано точное время его рождения. Но его можно выяснить из текста Епифания Премудрого. Дело в том, что, уточняя время появления преподобного на свет, он определил, что это произошло «в лета благочестиваго преславнаго дръжавного царя Ан-дроника, самодръжьца гречьскаго, иже въ Цариграде царствовавшаго, при архиепископе Коньстантина града Ка-листе, патриарсе вселеньскомъ, въ земли же Русстей въ княжение великое тферьское при великом князе Димитрии Михаиловиче, при архиепископе пресвященнем Петре, митрополите всеа Руси, егда (когда была. – Авт.) рать Ах-мулова».[48 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 297.]

Посмотрим, когда жили упомянутые агиографом люди. Император Андроник II Палеолог правил в Византии с 1282 по 1328 г. Затем на троне его сменил Андроник III, царствовавший с 1328 по 1341 г. Правда, Епифаний не уточняет, о котором из них идет речь, поэтому временные рамки весьма расширяются. Некоторое противоречие содержит упоминание патриарха Каллиста, который занимал патриаршую кафедру в 1350–1353 и 1355–1362 гг., то есть уже после смерти двух Андроников. В свое время это несоответствие вызвало довольно много споров в ученой среде, пока не выяснилось, что дата патриаршества Каллиста была искажена в источнике, которым пользовался Епифаний. Поскольку даты, как известно, тогда обозначались буквами, небольшая описка всего в одном месте привела к тому, что вместо правильного: 6858 г. (от Сотворения мира) было написано 6828. Эта ошибка дала основание агиографу считать, что Каллист стал патриархом в 1320 г. и, следовательно, Сергий родился в его правление.[49 - Это было выяснено в 1992 г. М. В. Бибиковым (См.: Кучкин В. А. Антиклоссицизм // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2002. № 2 (8). С. 122).]

Более точными оказываются даты, связанные с жизнью русских деятелей. Тверской князь Дмитрий Михайлович стал великим князем Владимирским в 1322 г., а митрополит Петр управлял Русской церковью с 1308 по 1325 г. Таким образом, оказывается, что, согласно времени деятельности названных лиц, Сергий Радонежский родился в промежуток между 1322 и 1325 гг. Окончательно же год рождения преподобного позволяет установить упоминание «Ахмуловой рати». Речь в данном случае идет о нападении на русские земли татарской рати под предводительством Ахмыла. Судя по летописям, это случилось в 1322 г.[50 - Полное собрание русских летописей. Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007. С. 89. (Далее – ПСРЛ.)]

Н. С. Борисов, отвергая 1322 г. в качестве даты рождения Сергия, отметил, что в русских летописях Ахмыл упоминается не только в 1322 г., но и за пять лет до этого – в 1318 г. В свое время это обстоятельство дало основание некоторым исследователям полагать, что Сергий появился на свет около 1318 г.[51 - Борисов Н. С. Указ. соч. С. 281.] Однако обращение к тексту летописного известия обнаруживает, что в конце лета 1318 г. Ахмыл появился на Руси лишь как посланец хана Узбека к тверскому князю Михаилу Ярославичу.[52 - ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV в. М., 2004. С. 162.] Епифаний же говорит об «Ахмуловой рати», что прямо указывает на 1322 г.

И все же исследователь продолжает настаивать на том, что Сергий появился на свет в 1314 г. Это объясняется тем, что для воссоздания биографии преподобного он выбрал «Житие», написанное Пахомием Логофетом. Выше уже отмечалось, что биография Сергия, написанная Епифанием, доведена лишь до середины его жизненного пути. Вариант, принадлежащий перу Пахомия Логофета и доводящий изложение до кончины святого, на этом фоне выглядит предпочтительнее, и не случайно именно он стал основой жизнеописания, признанного Церковью. Мы специально акцентировали внимание на данном обстоятельстве, поскольку различные варианты «Жития» указывают разное количество лет, прожитых Сергием. Если Епифаний (в «Похвальном слове Сергию Радонежскому», предшествовавшем его работе над «Житием») говорит лишь о 70 годах жизни преподобного, то Пахомий сообщает, что Сергий прожил 78 лет. Зная точную дату смерти троицкого игумена (25 сентября 1392 г.), нетрудно подсчитать, взяв датировку Пахомия, что Сергий Радонежский родился в 1314 г. По Епифанию, это событие произошло восемью годами позже и, соответственно, приходится на 1322 г.

При этом одним из решающих доводов в пользу «Жития», написанного Пахомием, помимо его полноты, для Н. С. Борисова стало то, что хронология этого жизнеописания подтверждается и другими источниками. Так, согласно Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря, преподобный игуменствовал в продолжение 48 лет.[53 - Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 15.] Зная о смерти Сергия в 1392 г., легко установить, что возглавил он обитель в 1344 г. Между тем церковные уставы требовали (и это правило обычно соблюдалось), чтобы игумен был не моложе 30 лет. Отсюда выходит 1314 г., о котором Пахомий говорит как о дате рождения Сергия. Если же взять за основу показания Епифания, что будущий святой родился в 1322 г., то оказывается, что в 1344 г. ему исполнилось всего 22 года, и тем самым начало его игуменства в этом году исключается совершенно.[54 - Борисов Н. С. Указ. соч. С. 281–282.] Однако, как будет показано ниже, игуменом Сергий стал лишь в 1354 г., и поэтому данный вариант не может быть принят.

И все же правильной следует признать хронологическую систему Епифания. Дело в том, что Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря, сообщая, что «преподобный игумен Сергий чюдотворец игуменил 48 лет» и помещая его в списке игуменов первым, ничего не говорит о том, что, согласно «Житию», первым игуменом до Сергия был постригший его в монахи Митрофан. Таким образом, указанные в этом источнике 48 лет говорят не о годах, проведенных Сергием в сане игумена, а обо всем сроке – от основания обители до кончины преподобного.

Пытаясь выяснить, у кого возникла ошибка, Б. М. Клосс обратил внимание на рассказ Пахомия, где тот сообщает о смерти Сергия и уточняет, что он «жив лет 78, положи-ша же честное его тело въ монастыри».[55 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 374.] Поскольку в Древней Руси, как известно, существовало буквенное обозначение цифр, Б. М. Клосс предположил, что в более раннем списке эта фраза звучала несколько иначе: «жив лет 70 и положиша честное его тело въ монастыри». При переписке союз «и» был воспринят писцом как цифра 8, и текст был понят так, что Сергий прожил 78 лет.[56 - Там же. С. 23.]

Н. С. Борисов в принципе согласился с тем, что такое объяснение вполне возможно, а значит, достоверной следует признать хронологию «Жития», предложенную Епифанием. Но при этом, по его мнению, нельзя упускать из виду и другую возможность: в первоначальном тексте Епифания был указан 78-летний возраст Сергия, однако за несколько десятилетий при переписке текстов цифра 8, обозначенная буквой «и», была в одном из списков вычеркнута переписчиком, принявшим ее за лишний союз «и». Этот дефектный список положил начало всему семейству списков «Жития» и «Похвального слова» Епифания, самые ранние из которых дошли до нас лишь от 1450-х гг. Пахомий же, начав работу над жизнеописанием Сергия за полтора десятилетия до этого, имел в своем распоряжении верный список сочинений Епифания, откуда и почерпнул сведения о 78 годах, прожитых преподобным.[57 - Борисов Н. С. Указ. соч. С. 281–282.]

Вместе с тем у нас имеется возможность выяснить не только год рождения Сергия, но и точную дату его появления на свет. По весьма обоснованному предположению, он получил свое мирское имя Варфоломей в честь одного из двенадцати апостолов, память которого отмечалась 11 июня (Варфоломей и Варнава), 30 июня (в числе 12 апостолов) и 25 августа (перенесение мощей). Исследователи более склоняются к 11 июня, когда имя апостола Варфоломея особенно почиталось.[58 - Здесь и далее все даты даются по старому стилю.] Епифаний сообщает, что имя младенцу дали «по днехъ шестих седмицъ, еже есть четверо-десятныи день по рожестве его»,[59 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 292.] то есть крещение ребенка произошло через сорок дней после его рождения. Таким образом, отсчитав назад сорок дней от 11 июня, можно выяснить дату рождения Сергия. Именно так поступил В. А. Кучкин, определив день «рожества» будущего святого как 3 мая 1322 г.[60 - Кучкин В. А. Сергий Радонежский. С. 75.]

Но насколько это соответствует реальности? Б. М. Клосс поставил вопрос: действительно ли на Руси в XIV–XV вв. существовало правило, по которому младенцев крестили именно на сороковой день после их рождения? Обратившись к летописям, исследователь выявил несколько десятков случаев, доказывающих, что такого обычая просто не существовало. В княжеских семьях детей крестили по-разному: иногда в день рождения, но чаще через несколько дней, обычно в пределах одной-двух недель.

Другим доводом, заставившим исследователя усомниться, стал общеизвестный факт, что всякое житие должно было составляться по определенным канонам. Неудивительно, что при жизнеописании святых биографы нередко использовали уже готовые трафареты. Сопоставляя написанное Епифанием «Житие» Сергия с другими житиями, бытовавшими в то время на Руси, он обратил внимание на то, что эпизод «Жития» о крещении Сергия во многом перекликается с аналогичным эпизодом из «Жития» Феодора Эдесского, где также говорится о крещении младенца на сороковой день. То, что Епифаний знал «Житие» Феодора Эдесского и, более того, пользовался им, доказывает прямая ссылка на него в тексте «Жития» Сергия.[61 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 296.] Так что, на его взгляд, данное сообщение имеет скорее литературное происхождение, нежели реальное основание.

Если эпизод с крещением Варфоломея представляет по сути трафаретный шаблон, можно предположить, что преподобный родился не строго за сорок дней до своего крещения 11 июня, а гораздо ближе к этой дате. Но когда именно?

Определяя возможное время появления Сергия на свет, Б. М. Клосс указал на легенду, рассказанную Епифанием в «Житии». Мать преподобного, будучи беременна им, пришла, по обычаю, в одно из воскресений на литургию в церковь. Во время службы, к крайнему изумлению всех присутствовавших в храме, находившийся в ее чреве младенец три раза кричал громким голосом («верещати», как выражается агиограф), именно – перед чтением Евангелия, перед пением херувимской песни и при возглашении священником «святая святым». Эти знамения были истолкованы в том смысле, что будущий младенец «явится ученик Святыа Троица» и будет «сосуд избран Святому Духу».[62 - Там же С. 290–291, 293.] Последнюю фразу, по мнению ученого, можно истолковать как указание на церковный праздник Сошествия Святого Духа на апостолов, отмечаемый на 50-й день после Пасхи. В 1322 г. он приходился на 30 мая. Поскольку эту дату отделяет от дня крещения Варфоломея (11 июня) чуть менее двух недель (обычный срок для крещения младенцев), Б. М. Клосс предположил, что предопределение младенца Святой Троице было связано, скорее всего, с его рождением в дни празднования Сошествия Святого Духа, а следовательно, он появился на свет 29–31 мая 1322 г.[63 - Там же. С. 23–27. Ср.: Кириллин В. М. Епифаний Премудрый: умозрение в числах о Сергии Радонежском // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 6. Ч. 1. М., 1994. С. 80—120.]

Однако вряд ли возможно согласиться с тем, что эпизод с крещением преподобного имеет литературное происхождение. Это предположение противоречит заявлению самого Епифания, указывавшего на скрупулезность и тщательность сбора им любых, даже незначительных деталей из жизни будущего святого. Епифанию Премудрому, лично знавшему Сергия и хорошо знакомому со многими его современниками, которые также близко общались с ним, без сомнения, была известна точная дата появления будущего святого на свет. Поэтому показания агиографа о том, что младенец был окрещен на сороковой день после рождения, следует признать реальными.

Как следствие этого, к истине гораздо ближе точка зрения В. А. Кучкина, полагающего, что Сергий родился 3 мая 1322 г. С его выводом можно было бы полностью согласиться, если бы не одно но. Выясняя дату появления Сергия на свет, исследователь не обратил внимания на показание Епифания, что между рождением и крещением будущего святого прошло шесть недель («по днехъ шестих седмиц»), иными словами, 42 дня. Вместе с тем агиограф тут же говорит о сорока днях. Это противоречие объясняется тем, что Епифаний при подсчете использовал не привычный нам «включающий» счет, при котором срок отсчитывается с самого момента события, а более древний «исключающий», когда тот или иной период времени исчисляют со следующего дня. Таким образом, оказывается, что будущий святой родился 1 мая 1322 г., а не двумя днями позже, как полагает В. А. Кучкин. Приведенная ниже табличка со всей очевидностью показывает, что между днем рождения и крещения Сергия прошло ровно сорок дней. При этом, если включить в счет сами дни рождения и крещения, в итоге как раз получатся те шесть недель, о которых и говорит Епифаний.[64 - К сожалению, изложенные выше доводы не были услышаны светскими и духовными властями при объявлении 2014 г. годом 700-летия со дня рождения Сергия Радонежского, хотя сомнения в этой дате высказывались не только светскими, но и церковными историками (См.: Цыпин В. К вопросу о дате рождения преподобного Сергия Радонежского // Сретенский сборник. Научные труды преподавателей Сретенской духовной семинарии. Вып. 2. М., 2010. С. 230–243).]

Вместе с тем у нас все же остается вопрос: почему Варфоломея окрестили, вопреки устоявшейся практике, так поздно? Ответ на него дает тот же Епифаний. Младенец, очевидно, появился на свет довольно ослабленным – нередко он не мог есть и отказывался от пищи, даже когда ему привели кормилицу.[65 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 293–294.] Свою роль здесь, несомненно, сыграли прокатывавшиеся по Ростовской земле частые «глады хлебные», о которых упоминает агиограф.[66 - Там же. С. 303.] Понятно, что по физическому состоянию ребенка родители на время откладывали его крещение и решились на этот шаг, когда затягивать дальше его было уже просто невозможно.

То, что подобные случаи встречались в это время, доказывает приведенный В. А. Кучкиным пример. 15 сентября 1298 г. у тверского князя Михаила Ярославича родился первенец Дмитрий. Небесным патроном княжича стал Дмитрий Солунский, память которого отмечалась 26 октября. Между этими двумя событиями, как и в случае с Сергием Радонежским, прошло ровно сорок дней (по «исключающему» счету), или 42 дня (по «включающему»).[67 - Кучкин В. А. Антиклоссицизм. С. 121.]

Из дальнейшего рассказа «Жития» становится известно, что семейство ростовского боярина проживало не в самом городе. По словам Епифания, «жил Кирилъ не в коей веси (то есть в некоем селении. – Авт.) области оноя, иже бе въ пределех Ростовьскаго княжениа, не зело близ града Ростова».[68 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 303.] Старинное ростовское предание утверждает, что усадьба Кирилла находилась в селе Варницы, в трех верстах от города, на левом берегу речки Ишни, впадающей в озеро Неро. Полагают, что село получило свое название по находившимся близ него соляным варницам. Позднее, уже в середине XV в., здесь был основан Троице-Варницкий монастырь.[69 - О нем см.: Титов А. А. Историческое описание Троицко-Варницкого заштатного мужского монастыря близ Ростова Великого Ярославской губернии. Сергиев Посад, 1893; Родина преподобного Сергия Радонежского чудотворца. Ростовский Троице-Варницкий монастырь. М., 1898 [переизд.: М., 1899; 2-е изд.: М., 1900; М., 1901]; Жизнь и чудеса преподобного Сергия Радонежского чудотворца с рисунками и кратким описанием Троице-Варницкого монастыря, место родины преподобного Сергия. М., 1897. С. 96–98; Ярославская епархия в описании прот. Иоанна Троицкого. Вып. 1. Заштатные монастыри Петровский, Белогостицкий и Варницкий. 1901; Вахрина В. Родина преподобного Сергия // Московский журнал. 1992. № 7. С. 7–8; Виденеева А. Е. Введенская церковь Вар-ницкого монастыря // Памятники истории и архитектуры Европейской России. Нижний Новгород, 1995. С. 202–205; Она же. К истории Ростовского Троице-Варницкого монастыря // Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России. Материалы международной конференции 29 сентября – 1 октября 1998 г. М., 2000. С. 196–208; Вахрина В. И. Троице-Сергиев Вар-ницкий мужской монастырь в Ростове Великом. Родина Преподобного Сергия Радонежского. Рыбинск, 2014; Радонеж, Варницы, Хотьково (К 700-летию преподобного Сергия Радонежского) // Славянка. Православный женский журнал. 2014. № 3 (51). С. 106–109.]

Впрочем, поскольку агиограф не дает имени села, а о Варницах как родине Сергия говорит лишь устное предание, была предпринята попытка отыскать место вотчины Кирилла. В частности, С. В. Городилин указал на село Тор-мосово, в 25 км от Ростова, в верховьях реки Ухтомы, близ дороги от Ростова на Суздаль. Его название восходит к фамилии Тормосовых, являвшихся соседями, а возможно, и родственниками Кирилла, впоследствии переселившимися с ним в Радонеж. Очевидно, где-то рядом, по мнению исследователя, должно было находиться и родовое село Кирилла.[70 - Городилин С. В. Ростовское боярство в первой трети XIV в. // История и культура Ростовской земли. 2001. Ростов, 2002. С. 87. См. также: Кучкин В. А. «Не зело близ града Ростова». Молодые годы ростовского боярина Варфоломея Кирилловича // Родина. Российский исторический журнал. 2014. № 5. С. 29–30.]

Варфоломей был средним сыном Кирилла: помимо него в семье росли старший брат Стефан и младший Петр. Семи лет от роду (то есть в 1329 г.) мальчика отдали учиться грамоте, но она давалась ему крайне трудно, его наказывали, и паренек часто обращался в молитвах к Богу с просьбой помочь ему в учебе. Все это привело к развитию ранней религиозности подростка: когда ему не было еще и 12 лет, мать попрекала его за излишнее молитвенное рвение: «И двою на десять не имаши лет, грехи поминаеши. Кыа же имаши грехы?»[71 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 297, 302.] Так проходило в пределах Ростовского княжества детство будущего святого.

Позднее произошли события, заставившие семью навсегда покинуть родные пределы. Его отец Кирилл, будучи когда-то богатым человеком, «напослед на старость обнища и оскуде». Виной разорения семьи, как пишет Епифаний, стали частые «хоженья» с князем в Орду, где необходимо было раздавать щедрые подарки хану и ордынским вельможам, нередкие приемы татарских послов, которых приходилось кормить вместе с их многочисленной свитой, а также тяжкие ордынские «дани и выходы». Ситуацию усугубляли неоднократно накатывавшиеся на Ростовскую землю «рати татарские» и, наконец, частые «глады хлебные».[72 - Там же. С. 303.]

Начало оскудения семьи ростовского боярина Епифаний Премудрый относит ко времени, «егда бысть великаа рать татарьская, глаголемаа Федорчюкова Туралыкова, егда по ней за год единъ наста насилование, сиречь княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю, купно же и досталося княжение Ростовьское к Москве». Затем по велению великого князя в Ростов приехали московский воевода «именем Василий, прозвище Кочева, и с нимъ Мина». Жители Ростова претерпели от москвичей многочисленные издевательства и притеснения – многих ростовчан ограбили, изранили и изувечили. Описывая московские насилия, Епифаний упоминает и о том, что «епарха градскаго, старей-шаго болярина ростовьскаго, именем Аверкия, стремглавъ обесиша (повесили. – Авт.), и възложиша на руце свои, и оставиша поругана». И далее: «И бысть страх великъ на всех слышащих и видящих сия, не токмо в граде Ростове, но и въ всех пределех его». В этих условиях Кирилл, не дожидаясь худшего, счел за благо покинуть Ростовское княжество и перебраться в более безопасный Радонеж.[73 - Там же. С. 303–304.]

Когда произошло переселение семьи? Поскольку это событие стало переломным в жизни Сергия, его датировка явилась предметом особого внимания историков. Самым легким здесь оказалось определение времени «Федорчюковой» рати. После известного восстания 15 августа 1327 г. в Твери хан Узбек вызвал к себе злейшего противника тверских князей Ивана Калиту и приказал ему наказать тверичей. Из Орды московский князь возвратился с татарским войском и направился на Тверь, «а с нимъ 5 темни-ковъ, великихъ князеи, Федорчукъ, Туралыкъ, Сюга, и прочии». Чуть позже к ним присоединился князь Александр Васильевич Суздальский. Разгром Твери происходил зимой 1327/28 г.[74 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 168; Кучкин В. А. Сергий Радонежский. С. 76.]

Исходя из прямого указания Епифания, что «за год един» после «Федорчюковой рати» настало «насилование», ряд историков полагают, что Василий Кочева и Мина явились в Ростов зимой 1328/29 г., а семья Кирилла переселилась в Радонеж в конце 1328 или начале 1329 г. Однако эта датировка вызывает определенные сомнения. Именно в 1328 г. ростовский князь Константин Васильевич женился на дочери Ивана Калиты. Какой смысл было московскому князю грабить владения собственного зятя? Понятно, что экспедицию Василия Кочевы и Мины и связанное с ней переселение семьи Кирилла следует отнести к другому времени.[75 - Борисов Н. С. Указ. соч. С. 28, 282–283.]

На первый взгляд с 1328 г. хорошо согласуются и другие данные Епифания. Агиограф, сообщая о том, что через год после набега указанной татарской рати в Ростове наступило «насилование», сам же поясняет, что он имеет в виду: «сиречь княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю». Известно, что за подавление тверского восстания Иван Калита получил от хана Узбека великокняжеский титул и что это произошло в 1328 г.

Вместе с тем, рассказывая об этих событиях, Епифаний попутно замечает: «купно же и досталося княжение Ростовьское к Москве». Каким же образом Ростов стал владением московских князей? В свое время в другой работе нами было показано, что первые московские владения в Ростове появились еще в конце XIII в. Это стало следствием брака старшего брата Калиты князя Юрия Даниловича, женившегося в 1297 г. на дочери ростовского князя Константина Борисовича. Вместе с рукой невесты Юрий в качестве приданого получил и земли в Ростовском княжестве. От этого брака у московского князя родилась дочь Софья, вышедшая в 1320 г. замуж за тверского князя Константина Михайловича. Наделяя ее приданым, Юрий предпочел не трогать своих родовых владений, поскольку их отчуждение требовало целого ряда формальностей, связанных с правом родового выкупа, а отдал своему зятю полученные им когда-то лично владения в Ростове.

Однако этот брак оказался неудачным: супруги разошлись, а Софья постриглась в монахини. По тогдашним правилам, владения, отданные ранее Юрием за своей дочерью, должны были возвратиться в род московских князей. Однако на этом «круговорот» данных владений не закончился. В 1328 г. ростовский князь Константин Васильевич (внук вышеупомянутого ростовского князя Константина Борисовича) женился на дочери Калиты и тем самым стал владельцем тех земель, которые его дед когда-то отдал Юрию Московскому. Но при этом московский князь, отдавая их своему ростовскому зятю, постарался сохранить реальный контроль за ними,[76 - Аверьянов К. А. Купли Ивана Калиты. М., 2001. С. 192–201.] и зять фактически находился на положении «слуги» у московских великих князей.[77 - Судя по летописным известиям, Константин принимал активное участие во многих крупных операциях московских князей: в 1339 г. он участвовал в организованном Иваном Калитой по велению хана походе к Смоленску, в следующем году вместе с Семеном Гордым дошел до Торжка в походе против новгородцев. В 1348 г. Семен Гордый вновь посылает его на Новгород с московской ратью, которую возглавил удельный звенигородский князь Иван Красный. О реальном подчинении Константина Васильевича в этот период власти московских князей свидетельствует тот факт, что, когда в 1349 г. волынский князь Любарт Гедеминович задумал жениться на дочери Константина Васильевича Ростовского, испрашивал на то разрешения не у ее отца, а у великого князя Семена Гордого (ПСРЛ. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 211, 212, 215, 220, 221).]

Следует также отметить, что из текста Епифания отнюдь не вытекает то, что экспедиция Василия Кочевы и Мины в Ростов состоялась в 1328 г. К тому же московский князь вряд ли имел возможность направить в этом году своих бояр в Ростов. Дело в том, что после восстания в Твери тверской князь Александр Михайлович вынужден был бежать из родного города – сначала в Новгород, но получил там отказ и нашел приют в Пскове: «и псковичи прияша его честно, и крест ему целоваша, и посадиша его на княжение».[78 - Там же. Т. V. Вып. 1. Псковские летописи. М., 2000. С. 16; Т. V. Вып. 2. Псковские летописи. М., 2003. С. 23, 90.] Тем не менее и там его достал гнев хана Узбека. По распоряжению хана Иван Калита направил послов в Псков, требуя от Александра явки с повинной в Орду. Последний отказался, и тогда Калита 26 марта 1329 г. прибыл в Новгород, откуда начал военный поход на Псков. Псковичи хотели было обороняться, но в дело вмешался митрополит Феогност, приказавший запретить во Пскове богослужение во всех храмах и отлучить от Церкви тверского князя и всех его сторонников. Александру Михайловичу не оставалось ничего иного, как покинуть Псков и отправиться в изгнание в Литву. Новгородский летописец сообщает, что «уведавше плесковицы, выпроводиша от себе князя Александра, а ко князю Ивану и к новгородцам прислаша послы с поклоном в Опоку, и доконцаша мир». Псковские летописи дают некоторые подробности: «Боголюбивыи же князь Иван услыша от псковских послов оже Александр изо Пскова выехал, и кончаша мир вечный с псковичи по старине, по отчине и по дедине; и благослови митрополит Феогнист и владыка Моисеи Селогу посадника и всь Псков».[79 - Там же. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 98–99, 342; Т. V. Вып. 1. С. 16–17; Т. V. Вып. 2. С. 23, 91–92. Подробнее об этих событиях: Янин В. Л. «Болотовский» договор о взаимоотношениях Новгорода и Пскова в XII–XIV вв. // Отечественная история. 1992. № 6. С. 4–5.] Понятно, что в условиях военного противостояния Иван Калита вряд ли имел возможность распылять свои силы и фактически воевать на два фронта, отправляя своих воевод в Ростов. Таким образом, 1328 год, как время переселения семьи боярина Кирилла, отпадает.

Историки выяснили, что до 1331 г. в Ростове совместно княжили два брата, Федор и Константин, и, следовательно, город должен был иметь двух наместников, представлявших интересы князей. Между тем Епифаний пишет лишь об одном ростовском «епархе» Аверкии, что могло быть лишь после смерти князя Федора Васильевича – в 1331 г. или позже. Исследователи попытались уточнить и то, что мог иметь в виду Епифаний, когда говорил, что «княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю». Известно, что, опасаясь усиления власти русских князей, хан Узбек в 1328 г. разделил Владимирское великое княжение и дал великокняжеский титул не только Ивану Калите, но и другому князю, участвовавшему в подавлении тверского восстания, – Александру Суздальскому. Лишь после смерти последнего в 1332 г. под управление московского князя перешла и вторая часть великого княжения. Очевидно, именно эти события и нашли отражение на страницах «Жития». Что же касается самого Ростова, то экспедиция московских воевод, по мнению историков, была вызвана тем, что после смерти Федора правителем Ростова стал Константин. Поскольку Аверкий, очевидно, был наместником последнего, этими действиями ростовский князь пытался закрепить владения брата за собой. Этому воспротивился Калита, который, на взгляд ряда историков, как великий князь Владимирский, имел право на выморочные земли. Эта совокупность аргументов послужила базой для предположения, что переезд семьи боярина Кирилла состоялся в 1332 г. При этом исследователи обратили внимание на то, что, по Епифанию, одной из причин ухода Кирилла в Радонеж стали «глады хлебные». Оказалось, что за все время княжения Ивана Калиты летописи лишь единственный раз упоминают о голоде – и тоже в 1332 г.[80 - ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. Стб. 46.] Отсюда было сделано предположение, что сын Кирилла покинул Ростов в сравнительно юном возрасте – всего лишь десяти лет от роду.[81 - Кучкин В. А. Сергий Радонежский. С. 76.]

Но и эта датировка переезда семьи Кирилла в Радонеж оказалась под сомнением. Решающий довод против нее был выдвинут Б. М. Клоссом и состоит в том, что согласно тексту «Жития» укоры матери 12-летнему сыну в излишней набожности относятся еще к ростовскому периоду жизни семьи. Зная, что Сергий Радонежский родился в 1322 г., нетрудно подсчитать, что речь идет о 1334 г., следовательно, ранее этой даты семейство Кирилла не покидало пределов Ростовского княжества.[82 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 28. Позднее В. А. Кучкин в своей рецензии косвенно согласился с аргументами Б. М. Клосса, что упреки матери относятся к ростовскому периоду жизни семьи. Однако, настаивая на переселении в 1332 г., В. А. Кучкин оправдывает эту дату приведенной фразой, где говорится, что Сергию еще не было полных 12 лет. Но даже при таком толковании все равно не выходит 1332 г., на котором настаивает исследователь. При этом в ошибочности предложенной им даты переезда почему-то оказался виноватым все тот же Б. М. Клосс, ибо тот «ее не обсуждает и не доказывает ее ошибочности» (Кучкин В. А. Антиклоссицизм // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2002. № 2 (8). С. 122).]

Следует отметить, что под вопросом оказывается и привязка переселения к голодному 1332 г., ибо в «Житии» недвусмысленно говорится о «частых гладах хлебных». Вызывает также сомнение, что Кирилл, спасаясь от московского «насильства» со стороны Ивана Калиты, решает добровольно вместе с семьей переселиться во владения именно этого, а не какого-либо другого князя, что выглядело бы более естественным.

Окончательно выяснить точную дату переезда семьи позволяет все то же «Житие» Сергия. Епифаний сообщает, что Кирилл переселился на новое место не один: «с ним и инии мнози преселишася от Ростова… в Радонежь, ю же даде князь великы сынове своему мезиному князю Андрею. А наместника постави въ ней Терентиа Ртища, и лготу лю-дем многу дарова и ослабу обещася тако же велику дати».[83 - Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 304.]

Историки достаточно давно обратили внимание на одно противоречие, связанное с этим фрагментом «Жития». Согласно ему, в момент переселения семейства Кирилла Радонеж принадлежал младшему сыну Ивана Калиты князю Андрею. Однако до нас дошла, причем в подлиннике, вторая духовная грамота Ивана Калиты, составленная в 1339 г. Из нее явствует, что московский князь разделил все владения между наследниками, в числе которых видим и Андрея, но при этом Радонеж пришелся на долю второй жены Калиты Ульяны «с меншими детми».[84 - Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950. С. 9. (Далее – ДДГ.)] Ульяна пережила своего мужа приблизительно на 30 лет. При этом она пережила и своего младшего пасынка (Андрей скончался в 1353 г.). После смерти княгини ее владения были поделены уже между внуками Калиты – великим князем Дмитрием (будущим Донским) и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем Серпуховским, причем Радонеж в последующих княжеских грамотах значится за князем Владимиром. По расчету исследователей, это произошло около 1374 г. Поэтому был сделан вывод, что Радонеж никогда не принадлежал князю Андрею, а следовательно, агиограф допустил здесь ошибку.[85 - В московско-серпуховском докончании, составленном около 1367 г., об Ульяне говорится еще как о живой, а в аналогичном соглашении, написанном около 1374 г., зафиксирован уже раздел ее бывших владений (ДДГ. С. 20, 23; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 30–32). Андрей умер 6 июня 1353 г. (ПСРЛ. Т. XXV. С. 179).]

Если предположить, что Радонеж достался серпуховским князьям лишь начиная с Владимира Андреевича, о чем вроде бы свидетельствуют княжеские духовные и договорные грамоты, то оказывается, что «Житие», составленное Епифанием, является источником крайне ненадежным, содержащим ошибки и неточности. Однако зачем Епифанию Премудрому понадобилось выдумывать такие подробности, что наместником князя Андрея в Радонеже являлся некий Терентий Ртище? К тому же агиограф указывает, что Кирилл переселился в Радонеж не один, и сообщает при этом имена других ростовчан, последовавших за ним. С некоторыми из них он явно встречался и беседовал,[86 - Об этом говорит замечание Епифания «Онисима же глаголют…» (Клосс Б. М. Избранные труды. Т. I. С. 304).] и все они единогласно утверждали, что Радонеж во время переселения семейства Кирилла принадлежал не Ульяне, а младшему сыну Калиты.

Все это возможно объяснить, если вспомнить, что Иван Калита выделял Радонеж и другие владения не единолично своей второй жене Ульяне, а «с меншими детми». В своем завещании московский князь пояснял, что речь идет о двух его дочерях от второго брака – Марии и Феодосии.[87 - ДДГ. С. 10.] Личность последней хорошо известна. Впоследствии она вышла замуж за князя Федора Романовича Белозерского и была жива еще в конце XIV в.[88 - Ее имя встречается в завещании Дмитрия Донского 1389 г. (ДДГ. С. 35.)] Что же касается другой дочери Калиты – Марии, то кроме ее упоминания в завещании сведений о ней более не встречается. Очевидно, она умерла в достаточно раннем возрасте.

У нас имеется возможность хотя бы приблизительно установить дату ее кончины. В завещании Ивана Красного 1358 г. читаем: «А что волости за княгинью за Оульяною, ис тых волостии по ее животе дети мои дадут дчери ее Сурожик, село Лучиньское».[89 - Там же. С. 16, 19.] Из того, что здесь речь идет только об одной дочери Ульяны, становится понятным, что ею являлась Феодосия, а Марии к этому времени уже не было в живых. Обратившись еще к одному источнику – завещанию 1353 г. старшего сына Калиты великого князя Семена Гордого, видим, что, перечисляя свои владения, он упоминает среди прочих и село Деигуниньское (ныне Дегунино, микрорайон на севере Москвы). Для нас интересно то, что согласно завещанию Калиты оно выделялось Ульяне.[90 - Там же. С. 9, 14.] Но каким образом это село еще при жизни княгини оказалось в руках ее пасынка? По тогдашнему обычаю, выморочное имущество, приходившееся на долю умершей дочери Калиты, должно было быть выделено из всего комплекса владений Ульяны и поделено между другими наследниками московского князя. Тот факт, что одно из сел, ранее принадлежавших Ульяне, упоминается в завещании Семена Гордого, также свидетельствует о ранней кончине Марии.